Княжна падает на пол, словно кукла, лишённая рук кукловода, словно споткнулась и не нашла в себе сил подняться после падения. Ленты, танцующие в её руках, медленно падают вниз, как опавшая листва позолотевшего леса, и она оказывается перед ним. Не лисица, женщина, само сердце леса. Ароматы трав витают в воздухе, словно она пытается частицей себя заполнить каждый миллиметр пространства.
Упирается в пол ладонями, несколько секунд отдышаться, не поднимая головы. Пусть враги подумают, что она сдалась, что они победили. Она выпрямляется, смотрит на тебя, но это взгляд на равных, чтобы не думали другие. Теперь вы равны.
Всё ещё сбито дышит, но не отводит взгляд. Смотри же, князь! Всё это только ради тебя. Она вывернула свою душу наизнанку, пустила тебя в свой внутренний мир.
Князь наверняка и не вспомнил бы о супруге, если бы не вовремя шепнувшая на ухо Этна… Старая Росомаха ещё его помнила сопливым безымянным щенком, и вот чем он удружил ей на старости лет — доверил пасти строптивую лисицу. К слову, рыжая супруга давно не высовывала нос из своего логова, а соплеменники победно шептались: «сломлена». Тешили себя мыслью, что «так ей и надо» и вообще «давно пора»… Сэту изредка скребли по душе кошки, и он даже не надеялся на то, что супруга примет приглашение на пир.
Но она приняла… и появилась. Как затишье перед бурей, как новая, нерождённая вселенная. У него в мыслях промелькнуло всё — растерянность, вызов, запоздало поднимающая голову ярость и глаза… Медовая, тягучая сладость янтарных радужек, въевшихся в память пронзительно-ясным мгновением. Зал померк… растаял вокруг, истлел, как будто и не было — перед ним стояла его Лисица. Ни тени смущения, ни искорки волнения… Отблески свечного огня ложились на её тело диковинными пятнами, придавая ей сходство с лесным зверем.
А она и была им… и показывала ему: смотри.
В горле пересохло, когда лисица, обернувшись к нему спиной, качнулась из стороны в сторону и лукаво глянула через плечо, открывая княжескому взору изящный изгиб шеи… Медленно, тягуче, словно танцующая змея, она вытянулась и скрестила запястья над головой так, что у князя в животе натурально завыло! А в следующий момент взорвалась исступлённым танцем…
Этот порхающий, смеющийся ритм был не похож ни на что, виденное им до этого. Лисица искушала его. Закружилась, всколыхнулась, замелькала оголённым животом и коленками. Рассыпчатая рыжая копна поощряла это безумие, алые ленты рисовали мелодию, вторя рукам, бубенцы подзуживали, заливаясь исступленной витиеватой руладой… Новый поворот — и непристойно короткая юбка взлетела до самой талии, обнажая фарфоровую гладкость девичьих ягодиц. Оголённая плоть вызывает лишь пренебрежение, а вот едва прикрытое в нужных местах юное женское тело — изысканный соблазн… Князь, кажется, забыл, как дышать, как и вся мужская половина племени. Все смотрят? Да пусть смотрят! Лишь бы не присоединялись…
Бубенцы бесновались. Лисица прыгнула на стол, выгнулась перед ним, распущенные волосы подмели его пряжку ремня... и дёрнулась назад резко и стремительно ровно в тот момент, когда князь, завороженный, потянулся к ней. Рыжая грива взметнулась и рассыпалась по розовеющим от жара плечам. Что она творила… Это был восторженный угар, гремучая смесь полудетской непосредственности, полувзрослой дерзости и юной, всепоглощающей, к нему одному обращённой страсти.
Посмотри на неё, князь, познай её настоящую. Как она танцует… Она — твоя. И не потому что ты пришёл и взял, а потому что она сама к тебе пришла.
Страсть без порочности, откровенность без пошлости, веселье без буйства. Одно имя — Кайра…
Её танец гремел взрывами фейерверка — бубенцов, шипел и плевался разноцветными искрами алых лент и рыжих прядей и… закончился. Быстро и опустошающе. Отгорел, взвился к небу и рассыпался по полу мириадами искр рыжего золота…
Да уж, князь, ради этого стоило жить.
Желание захлестнуло мужчин в зале — они впервые видели лисью красоту и откровенность их дикого танца, и осеклись под грозными взглядами жён, поспешно опуская взор. Встрёпанная, запыхавшаяся, румяная, всё в том же неприличном полуголом виде, с огромными сияющими глазами, Лисица смотрелась в зябком чертоге росомах так же неуместно, как шмель в северных снегах. Жаль, нельзя спустить с неё шкуру несколько раз. За разгуливание по княжеству в таком облачении следует содрать три раза. За фарфоровую гладкость живота и округлые бёдра — десять. А за то, что выставила их на всеобщее обозрение — ещё сотню!!!
Князь поднялся из-за стола и медленно, не отводя взгляда, подошёл к ней. Присутствующие затаили дыхание. Каждый чего-то ждал — то ли расправы над разнузданной лисицей, то ли ещё чего, но ни один в этих чертогах не оставался равнодушным.
…Если осмелишься гореть этой ночью…
…Спали вместе с собой весь мир…
Тишина нависла над чертогами ожиданием. Томление разбивается шумом сбитого дыхания и сердца, что продолжает отбивать свой собственный танец. Она не отводит взгляда, видит результат своих танцев — он идёт прямо к ней, его глаза не замечают других — она отражается на дне этого чёрного омута лесным пожаром. Князь росомах в твоей власти, лисица.
На её плечи легла его мантия, скрывая юное девичье тело от посторонних взглядов. Она ещё не остыла после танцев, и нежная кожа под пальцами князя была горячей, чуть влажной... и покрытой мурашками. Его мантия окутывает Кайру теплом чужого тела; скрывает с глаз соплеменников, о которых она забыла. Княжна не видит никого кроме него, и в этом тянущемся ожидании клокочет внутри желание большего. Ещё больше тепла…
Это стало последней каплей, от которой тихая река превращается в шквал, сносящий всё на своём пути. Раздразненный её беззастенчивым напором, одурманенный алкоголем, собственными развратными мыслями и лёгким тёплым запахом девичьей кожи, Сэт в один шаг смял расстояние между ними. Одно властное движение и Кайра оказывается на его плече, но не сопротивляется, не бьётся, не пытается мстить за подобное обращение с собой. Он не казнил её прилюдно, не выплюнул в лицо свою ненависть и неодобрение. В этом была её маленькая победа, но князь ещё не знает, что уготовано для него после. Танец — это только приглашение.
Рабыни опустошённо проводили их взглядом, ошарашенные мужчины силились нащупать в себе остатки северной, холодной невозмутимости, понимая, что никогда не забудут увиденного… и лишь Этна одобрительно и победно улыбалась, глядя им вслед.
***
Холод улицы ворвался под мантию и вцепился в обнажённую кожу лисицы, но ненадолго — главный чертог с супружеским домом разделяла едва ли сотня шагов. Мороз, однако, не остудил намерений князя… Задранная хвостом к Предкам на его плече женушка могла сколько угодно биться и сопротивляться — близость округлых ягодиц опьяняла хуже травного дурмана. Пинком распахнув двери, он вошёл в освещённую камином спальню, хорошо знакомую обоим, и легко опрокинул лисицу на мягкие шкуры. Волосы растрёпаны, красные ленты в руках, голые коленки из-под легкомысленной юбчонки… У него в голове настойчиво стучало одно желание — мстить ей этой ночью до тех пор, пока её бесстыжие лисьи глаза не взмолятся пощадой.
Оставшись наедине, Кайра больше не боится. Не жмётся, не сторонится. Завладеть его взглядом — мало, разбудить желание — недостаточно. Большее, ей нужно большее…
Он не накинулся на неё сразу… стал рядом с ложем, одетый, не опуская чёрных, глубоких, наполненных желанием глаз.
— Я должен убить тебя за это, — сиплым голосом, дрожащим от желания, произнёс князь.
Лисица подаётся навстречу, сминая шкуры; их лица всё ещё находятся на разных уровнях, но настолько близко, что дыхание гуляет по губам и дразнит.
— Тогда я хочу умереть сотню тысяч раз, прежде чем перестану видеть эти глаза, — шепчет ему в губы, а сама, не дожидаясь ответа, лёгким движением плеч сбрасывает с себя мантию. Больше нет надобности прятать тело с глаз других росомах — он волен любоваться ей, сколько пожелает. Она сама это хочет.
