Потом мы побежали домой, потому что солнце уже было высоко, а это значит, что папа скоро вернется, и его надо кормить. Мы успели как раз вовремя. Только отдали корзинку маме, как сзади свирепым зверем завыло, заскрипело, заухало, а потом как накинулось! Страшно и смешно до визга. Это папка так всегда шутит. Он большой и сильный. Он может взять коромысло на плечи, и когда мы ухватимся за концы, раскрутить лучше любой городской карусели. Еще он может подкинуть меня, ну и Миху тоже, высоко-высоко, а потом поймать, когда уже сердце закатывается от испуга. Он веселый и добрый.
Я поливал ему из ведра, а Миха носился рядом и не знал, что бы еще сделать. Потом он сбегал к крыльцу и принес полотенце. Но папа еще долго мылся, отфыркиваясь и отплевываясь от мыльной пены. Он снял с себя все, кроме исподних штанов, и я лил из ведра прямо на спину, на голову, на затылок. А он громко ухал, разбрызгивал воду, подпрыгивал даже босыми ногами.
А потом мы все вместе пошли завтракать.
На завтрак мама приготовила нам кашу пшеничную. Вернее, эта каша была не на завтрак, а стояла с вечера в печи, упревала. Еще были вареные яйца, совсем горячие. Ими можно было стукаться. А папа научил бить яйцом в лоб, чтобы раскалывать сразу. В лоб больно, как от щелбана, но не обидно, потому что сам. Еще были толстые пышные и дырчатые блины, которые мама намазывала густо свежей сметаной, и горячий чай с медом, что принес медоноша на той неделе.
Мы так наелись с Михой, что не могли вылезти из-за стола. А папа посмотрел на нас хитро и сказал, чтобы шли гулять, потому что вечером он нас ждет на площади.
Мы, конечно, пошли. Потому что когда папа так говорит — это не каждый день и даже не каждую неделю. Это праздник просто такой получается. Да еще и каникулы, и лето. Мама тоже сказала, что нам можно гулять до вечера, и отрезала краюху черного хлеба на двоих. Вот мы и пошли. А они остались, потому что папе спать после ночной смены.
Летом хорошо. Можно просто гулять по улицам и на всех смотреть. Можно выйти за ворота и дойти до леса. Можно играть во дворе. Там играли в ножички. Рисовали большой круг, как царство. Делили пополам. А потом играли в ножички, отрезая по куску то там, то здесь. Если умеешь в ножички — можно долго играть. Мы даже рубахи сняли, потому что было жарко. Но не кричали и не шумели, а то папа проснулся бы, а мама бы стала ругаться.
А когда уже нагулялись и наигрались, съели весь хлеб, а из полей потянуло прохладой — вернулись домой. Папа уже ушел, но напомнил про площадь маме. И она нас покормила, а потом туда отправила, потому что каникулы, и не каждый день такое бывает, и даже не каждую неделю.
А на площади уже было людское море, но нас пропустили к самой середине, потому что узнавали.
— О! — говорили в народе. — Гаврюша с Михой! Проходите ближе, пацаны!
Гаврюшей они меня звали. Вообще-то я Гавриил, а Миха, конечно, Михаил. Как старшие архангелы. Только все равно я старше, и дом с хозяйством — мне.
Мы протиснулись в самую середку. Там был такой помост со столбом и ступеньками с двух сторон. Вокруг стояли стражники в форме. А с помоста громко кричали — читали обвинение. Потом вывели нашего бывшего директора гимназии. Мы его никогда не любили — он слишком строгий был и злой на всякие шалости. А тут, выяснилось, что был он кроме того в сговоре с врагами и даже хуже того — еретик.
А потом вышел папа. Он был в красном колпаке с дырками для глаз, целиком закрывающем голову, но мы-то знали, что — папа. Мы это чувствовали. И вот он раздел до пояса директора. Вернее, теперь уже бывшего директора. Потом уложил его на бревно и ловко и усело замкнул специальными цепями руки и ноги. А потом ходил вокруг и махал руками всем, чтобы кричали. Вся площадь кричала, и мы тоже кричали:
— Смерть! Смерть! Смерть!
Папа взял большой лом и сломал директору руки и ноги. Тот стал кричать, но мы кричали сильнее:
— Смерть! Смерть! Смерть!
Потом снова вышел герольд и громко огласил, что за такие преступления положено сжигать заживо на медленном огне, но князь наш добр и дает поблажку.
— Да, точно, таких только сжигать и надо, — кивали в толпе. — Ишь, какая зараза выросла!
А поблажка для директора была такая, что папа взял большущий топор, поплевал на руки, взмахнул им — все замерли сразу и даже директор больше не кричал и не стонал. А потом — раз! Тупой стук, и покатилась голова. Губы еще кривились и глаза открывались — я видел!
Но папа-то был каков — с одного удара!
Потом он спустился с помоста, снял свой колпак, бросил его на помост, обнял нас обоих за плечи, и мы пошли домой. К маме.
— Ну, что, дети мои, — спросил папа. — Учиться когда начнем? Дело-то семейное бросать нельзя.
Я сказал солидно:
— Мне нельзя. Я старший — на мне все хозяйство. Это вон, Михее в службу идти придется.
А Миха подумал, подумал, а потом сказал, как взрослый:
— Через месяц, пап. Вот дай от этой гимназии отдохнуть — а потом учи.
Вокруг шумела площадь. папу хлопали по спине, приглашали в гости, кланялись вежливо, махали издали руками. Но он мотал головой и говорил, что обещал сегодня дома быть. Вот, с сыновьями будет ужинать и о жизни говорить. И все кивали уважительно. Потому что кто еще о жизни мог знать больше, чем городской палач?
А еще существует поджанр "городского фентези", где действие происходит не в придуманном Средневековье, а в наше время. Но чуть-чуть волшебства.
— …А тебе, добрый молодец, я подарю вот такой очень полезный и очень волшебный подарок.
Заказанный по телефону огромный, пахнущий коньяком и почему-то немного рыбой, Дед Мороз в красном атласном халате, подпоясанном золоченым шнуром, отодвинув в сторону бороду, полез куда-то глубоко во внутренний карман и достал простой блестящий колокольчик с выбитой по краю надписью "2000". Вообще-то его позвали к детям, и он свое отработал на полную катушку, до пота и до восторженного визга младшего — "Папа, Дед Мороз самый настоящий!".
А вот подарки родителям как-то не предусматривались программой. Жене он вручил футлярчик с кольцом (это Пашка заранее, еще впуская в квартиру, сунул ему в карман и сказал тихонько, как и кого звать). А самому Павлу Игнатьевичу Морозову, двадцатисемилетнему системному администратору рекламной фирмы, протянул какую-то побрякушку.
— Папка! Он волшебный! Скажи скорее "спасибо"! — глаза сына требовали.
А чего ж не подыграть?
— Спасибо тебе, Дед Мороз! Что же за волшебство кроется в твоем подарке?
— Правильно ты понял, молодец. Именно — волшебство. Просто позвони, если что. Понял? Позвони…
