— Папка! Он волшебный! Скажи скорее "спасибо"! — глаза сына требовали.
А чего ж не подыграть?
— Спасибо тебе, Дед Мороз! Что же за волшебство кроется в твоем подарке?
— Правильно ты понял, молодец. Именно — волшебство. Просто позвони, если что. Понял? Позвони…
— …Ага, и ты сразу примчишься на помощь? — скепсис звучал в каждом звуке.
— Нет, у меня очень много дел. Но — должно помочь. Ты только позвони…
…
Колокольчик Павел бросил в карман рабочего пиджака, чтобы рассказать какую-нибудь волшебную историю на работе. Или любовную. Девушкам рассказать — они это любят, когда про любовь. Например, можно рассказать, что это колокольчик с выпускного вечера, и как там танцевали и с кем и что… О-о-о… Паша умел рассказывать!
…
Первые рабочие дни после длинных выходных заканчивались всегда поздно. То одно вылезало, то другое. Приходилось задерживаться, а потом бежать, согнувшись под морозным ветерком с колючими снежинками в лицо, по темным дворам, сокращая путь от метро к дому.
Вот в таком вот дворе его и прищучили.
— Эй, мужик, закурить нет?
— Нет, — на ходу крикнул Паша, прибавляя шаг.
— А если поискать? — этот голос был уже спереди, то есть бежать-то было некуда.
Тени сгустились, запахло пивом и табаком, стало сразу тесно и неуютно под темной аркой. Вот черт, никогда они тут лампочку не вворачивают! "Они" — это были те, которые всегда не выполняли свои обязанности. Кто они и где они Паша не знал, но знал точно, во всем виноваты именно они.
Кто-то уже охлопывал его снаружи по куртке, чьи-то руки полезли в карманы.
— Да ты не дергайся, мужик… Мы не быдло какое. Возьмем, сколько нужно — и все. И вали домой. Ну? Что это у нас тут?
В темноте зазвенел над ухом колокольчик.
— О! Какую игрушку носит!
Щелкнула зажигалка:
— И у меня такой же точно есть. Как раз двухтысячного года. Какую школу заканчивал, земляк?
— Триста шестьдесят шестую.
— Точно — земляк! А Ваську знал? Ну, рыжего такого? Он тоже в двухтысячном закончил.
— Мы с ним не дружили, дрались даже, — вспомнил рыжего Павел.
— Вот и я с ним как раз в этом дворе, за сараями — не раз сталкивался. Мужики, наш он. Пусть идет. Все же в одном году выпускались, — и колокольчик еще раз зазвенел.
— Что, мля, ностальгия?
— Ну, типа того, ага…
…
Дома его ждал холодный ужин и жена, спящая носом в угол, утепленный недавно цветным ковриком, купленным на рынке.
Утром можно было не вставать рано, и Паша воспользовался этим на полную катушку. Он спал и спал. Просыпался и снова засыпал под стук посуды на кухне, негромкие переговоры жены с детьми, поскрипывание полов, щелчки замка, стук дверей…
Он проснулся в полной тишине. Наверное, из-за тишины и проснулся. После какого-никакого шума — вдруг такая тишина.
Паша полежал с открытыми глазами, потом выполз на кухню. За столом спиной к двери сидела жена.
— Доброе утро! — сказал Паша громко и звонко, как диктор в телевизоре.
— А в ответ — тишина, — сказал он после паузы уже на полтона ниже.
— И что у нас плохого? — спросил он уже обычным голосом, присаживаясь рядом.
— А что хорошего? — взорвалась Маргарита. — Что у нас хорошего? Ты целыми днями на работе. Приходишь ночью, уходишь утром. Даже в выходной не можешь погулять с детьми. Что ты вообще делаешь дома? Спишь? И ты спрашиваешь, что у нас плохого? Все — плохо!
Паша молча встал и вышел. Он никогда не спорил с женой, а тем более, когда она начинала кричать. Он просто прошел в комнату, убрал постель, застелил диван покрывалом и сложил его. Убрал развешанную по стульям одежду в шкаф. Разобрал бумаги на столе. А потом сел, подперев голову рукой, и уставился куда-то за окно, ничего не видя. Вот тебе и выходной…
Рука сама нашла в кармане колокольчик. Вот еще штучка.
Паша поднял его к глазам, еще раз прочитал "2000" сбоку. Потом тряхнул рукой — чистый звон поплыл по комнате. Еще раз. Еще. Буддисты так медитируют, вроде. Дзенькнут — и молчат потом, о своем думают, об общемировом и своем личном…
— Ну, ты что не идешь завтракать? — обняла его сзади жена. — Я кофе сварила. Как ты любишь, с перцем и солью. И рыбка красная осталась с праздников. Пошли, Паш, не грусти! Это просто у меня настроение такое с утра.
…
После завтрака они вместе готовили обед. Вот такие моменты Паша любил. Когда вместе — какое-то дело. Деля на двоих всю работу. Он, скажем, чистил лук и резал его, а Марго чистила картошку. Он шинковал морковку, а она уже пробовала бульон. Он резал хлеб, а в коридоре уже толкались дети, о чем-то споря, и Марго уже кричала, чтобы мыли руки и шли за стол. Хорошо, что у них кухня большая — все сразу могут сесть.
А после обеда Маргарита сказала ему:
— Поговори с дочкой. Она взрослая совсем.
Дочка была совсем взрослая. Ей было уже семь лет. Вернее, надо говорить — будет восемь. И о чем он может с ней поговорить? Вот малой Сашка, всего четырех лет, был гораздо понятнее. Маленький, но — мужик!
Пока жена о чем-то разговаривала с сыном, моя посуду, Паша зашел в детскую. Дочь сидела за столом, что-то записывая в толстую тетрадь. Обернувшись, сразу сунула ее в стол и как-то… Не ощетинилась, нет. Но — напряглась. Не комфортно ей стало. Не приятно. И это было действительно плохо.
Не думая ни о чем, Паша вынул колокольчик и тот зазвенел, заиграл, а Паша заговорил вдруг, как будто давно хотел рассказать, да никак не мог начать:
— Вот такие колокольчики нам давали всем на выпускном вечере. Прикалывали на лацкан пиджака, а девочкам — на платье. И мы ходили и звенели все время. И даже такие же цифры были выбиты для памяти. Я тогда как раз танцевал с твоей мамой в первый раз. Она была нарасхват, потому что очень красивая. Прямо как ты. И вот мы танцуем, а колокольчики вокруг…
И он опять потряс маленьким колокольчиком, вызывая малиновый звон. А потом, как что-то толкнуло его:
— Тань, а возьми его лучше себе. У меня же все есть — мама, вы двое. А тебе пригодится. И если что — ты позвонишь, и все!
— И ты придешь?
— Я постараюсь. Ты только громче звони.
Когда Маргарита с сыном добрались до детской, отец с дочкой сидели в обнимку на диване и о чем-то тихо перешептывались.
— А теперь — в кино! — сказал Паша, увидев всю семью в сборе.
— Ура! В кино! А в какое?
— В любое. Вместе — в кино! Все — марш одеваться!
А Таня смеялась и звенела волшебным колокольчиком, поддерживая звоном каждое слово.
Он подошел сразу ко мне, одиноко пьющему свой дежурный кофе за стеклянной витриной придорожной "Шоколадницы". Зал для некурящих был пуст утренним часом, но он подошел именно ко мне. Будто мест не хватало… В этом дурацком зеленом пальто. С лысиной во всю голову. С розовыми старческими щечками. Да, и еще у него было малиновое шелковое кашне, завязанное на шее хитрым узлом.
