— Но почему же? — воскликнула Морская Дама. — Всего лет пять назад я как-то видела совсем недалеко отсюда…
Она внезапно умолкла, поймав взгляд Молвила. Он помог ей выйти из трудного положения.
— В газете? — предположил он.
— Ну да, в газете, — сказала она, хватаясь за брошенную ей веревку.
— И что? — переспросил Чаттерис.
— Нет, контрабанда еще существует, — сказала Морская Дама с видом человека, решившего не рассказывать анекдот, который, как неожиданно выяснилось, он сам наполовину забыл.
— Нет сомнения, что такие вещи случаются, — сказал Чаттерис, ничего не заметив. — Но в предвыборной кампании мы этого касаться не будем. И уж во всяком случае, за приобретение более быстроходного таможенного катера я выступать не стану. Как бы там ни обстояли дела, я считаю, что они обстоят прекрасно, и пусть все так и остается. Вот моя линия.
И он повернулся к морю. Взгляды Мелвила и Морской Дамы встретились.
— Это, знаете ли, только пример того, чем нам предстоит заниматься, — сказал Чаттерис. — Вы готовы давать уклончивые ответы на разные щекотливые вопросы?
— Вполне, — ответила Морская Дама.
Это напомнило моему троюродному брату об одном происшествии…
И речь зашла о разных случаях, происходивших во время избирательных кампаний, и о прочих пустяках. Мой троюродный брат узнал, что миссис Бантинг и мисс Бантинг, которые сопровождали Морскую Даму, пошли в город за покупками. Как раз в это время они вернулись. Чаттерис встал, чтобы поздороваться с ними, сказал, что направлялся к Эделин — хотя до тех пор ничто об этом не свидетельствовало, — и после нескольких ничего не значащих слов ушел вместе с Мелвилом.
Некоторое время они шли молча. Потом Чаттерис спросил:
— А кто такая вообще эта мисс Уотерс?
— Знакомая миссис Бантинг, — уклончиво ответил Мелвил.
— Это я слышал… Она, кажется, очень мила.
— Очень.
— Она интересна. Эта болезнь как будто возвышает ее. Превращает в нечто пассивное, вроде картины или чего-то… воображаемого. Во всяком случае, оставляет простор для воображения. Она только и сидит в своем кресле, улыбается и отвечает, а в глазах у нее что-то такое… задушевное. И все же…
Мой троюродный брат промолчал.
— Где миссис Бантинг ее нашла?
Несколько секунд мой троюродный брат собирался с духом, потом, подумав, сказал:
— Тут есть кое-что, о чем миссис Бантинг, видимо, не хотела бы…
— Что это может быть?
— Да ничего, все будет в порядке, — ответил Мелвил довольно-таки невпопад.
— Странно, миссис Бантинг всегда так любит…
Мелвил оставил его слова без комментариев.
— Да, это чувствуется, — сказал Чаттерис.
— Что?
— Какая-то тайна.
Мой троюродный брат, как и я, глубоко презирает такой высокопарно-мистический подход к женщине. Он любит, когда женщина доступна пониманию — и мила. Он любит, когда все вокруг него доступно пониманию — и мило. Поэтому он только проворчал что-то невразумительное.
Но это не остановило Чаттериса Он пустился в критику:
— Конечно, все это иллюзия. Все женщины — импрессионистки: штрих здесь, блик там, и эффект налицо. Я думаю, больше ничего за этим и нет. А ей удается произвести эффект. Но как — вот в чем загадка. Это не просто красота. В мире много красивого. Но оно не производит такого эффекта. Наверное, это глаза.
И он некоторое время рассуждал на эту тему.
— Знаете, Чаттерис, в глазах не может быть ничего особенного, — возразил мой троюродный брат Мелвил, позаимствовав чуждый ему довод и вдумчиво-циничный тон у меня. — Вы никогда не пробовали рассматривать глаза через дыру в простыне?
— Ну, не знаю, — ответил Чаттерис. — Я говорю не о глазах как таковых… Может быть, это ее цветущая внешность — и это кресло на колесах. Резкий диссонанс. Вы не знаете, что с ней, Мелвил?
— Откуда?
— Насколько я слышал от Бантинга, это болезнь, а не увечье.
— Ему, наверное, виднее.
— Не уверен. А вы не знаете, что это за болезнь?
— Не могу сказать ничего определенного, — задумчиво сказал Мелвил и подумал, что уже гораздо лучше научился выкручиваться.
Тема была, по-видимому, исчерпана. Они заговорили об одном общем знакомом, о котором напомнил им вид отеля «Метрополь». Потом, оказавшись в оживленной толпе, окружавшей оркестр, они некоторое время вообще не разговаривали. А потом Чаттерис заявил:
— Непростая вещь — мотивы, которыми руководствуются женщины, — заметил он.
— Да?
— Я про эту агитацию. Ее-то не может интересовать филантропический либерализм!
— Они совсем разные люди. И кроме того, там есть личные мотивы.
— По-моему, это необязательно. Ведь не существует же такой уж интеллектуальной пропасти между мужчиной и женщиной. Если вас может заинтересовать…
— Ну, разумеется.
— Кроме того, тут дело не в принципах. Заниматься агитацией может быть интересно само по себе.
— Никогда неизвестно, чем может заинтересоваться женщина, — заметил Мелвил и добавил:
— И чем не может.
Чаттерис ничего не ответил.
— Это инстинкт, — сказал Мелвил. — Все они им наделены. Именно агитация. Всякая женщина обожает заглядывать в чужие дома.
— Очень возможно, — коротко отозвался Чаттерис и, не услышав ответа, погрузился в собственные размышления — судя по всему, довольно приятные.
Из Шонрклиффского военного лагеря донесся полуденный пушечный выстрел.
— Боже! — воскликнул Чаттерис и ускорил шаги.
Эделин они застали за какими-то бумагами. Когда они вошли, она укоризненно — и в то же время с оттенком нежности в духе Марчеллы указала на часы. Чаттерис долго извинялся, пустив в ход все свое обаяние, но ни разу при этом не упомянув о встрече на Лугах с Морской Дамой.
Мелвил отдал книги Эделин и оставил обоих глубоко ушедшими в подробности структуры окружной партийной организации, которую представил им местный организатор от либеральной партии.
II
Спустя некоторое время после отъезда Чаттериса мой троюродный брат Мелвил и Морская Дама сидели под дубом в дальнем конце сада, выходившем к морю. Если не принимать во внимание Паркер, сидевшую на почтительном расстоянии от них за каким-то шитьем — а ее никто никогда во внимание не принимал, — они были одни. Фред и девочки катались на велосипедах — Фред отправился кататься с ними по просьбе Морской Дамы, — а мисс Глендауэр и миссис Бантинг поехали в Хайд наносить визиты каким-то противным местным жителям, которые могли оказаться полезными Гарри во время избирательной кампании.
Мистер Бантинг пошел удить рыбу. Он не питал страстной любви к рыбной ловле, но был во многих отношениях весьма решительным человечком и взял за правило удить рыбу каждый день после обеда, чтобы избавиться от «нелепой привычки», как это называла миссис Бантинг, страдать морской болезнью всякий раз, как он оказывался в лодке. Он говорил, что ежедневное уженье с лодки на мидию — самый лучший способ переломить себя, и временами казалось, что это вот-вот совсем его переломит. Правда, морская болезнь все равно не проходила. Впрочем, мы немного отвлеклись.
