— Почему они такие, а?
Я не сразу понимаю, о ком именно спрашивает Ройс.
— Эти духи. Вроде бы нормальные люди, если забыть, что мертвые, а так хотят получить чужое тело, урвать немножко еще жизни. И как получат тело… Хрипы эти, безумный взгляд, пена у рта… Как будто «Изгоняющего Дьявола» насмотрелись.
— А сам никогда не хотел попробовать? — спрашиваю я небрежно, но сама нетерпеливо жду ответа.
Ройс медлит, но отрицательно качает головой в конце концов. Я устало вздыхаю: все с ним понятно. Дай Ройсу волю, и в следующий раз придется вытаскивать из смертного не какого-то там грешника, а моего старого друга. Почему их так тянет к смертным, не может объяснить никто, но мне почти больно смотреть, как Ройс всегда отходит подальше от смертных, чтобы не поддаться ненароком соблазну.
— Ничего такого с тобой не случится, — зачем-то утверждаю я. Ройс усмехается.
— Тебе хорошо говорить. Ты самому Люциферу служишь, а я кто? Так, никому не нужный дух на побегушках.
— Ты нам нужен. Мне, Ишим, Нат, Рахаб, Самаэлю даже, мы ж его работу выполняем, все подбираем для Последней Войны. А тело — не такая уж большая потеря.
Люди имеют достаточно богатое воображение и считают, что демоны могут вселяться в людей. У них, как и у ангелов, есть свои собственные тела, и необходимости занимать чужое нет. А вот духи как раз любят подселиться к кому-нибудь, но мало кто может сохранять рассудок в чужом теле. Им сразу же сносит крышу.
Мне нет до этого дела, но я понимаю, что Ройс уже не стоит на грани, но вытворяет там такие акробатические фокусы, что у всех дух захватывает. Он каждый день среди людей шатается вместе с нами по глупым заданиям Сатаны. Чего это ему стоит, даже я не представляю.
Я готова душу за него продать — если бы была. Кому будет хуже, если в Аду появится еще один бес вместо духа чуть раньше, чем заслужит это каким-нибудь значимым поступком? Нет, мы же и так делаем нужное дело, беспрекословно подчиняясь приказам Сатаны! Но Ройс об этой возможности даже говорить не хочет: подлизываться не хочет, да и к Люциферу вообще идти не отважится.
— Я что-нибудь придумаю, — обещаю я.
Мы идем дальше медленно, размеренно, пользуясь небольшим отдыхом в череде беспокойных дней. Я узнаю какой-то тихий уголок Англии, кутаюсь в куртку плотнее. Рассказывая очередную историю, Ройс вдруг осекается, потерянно глядя вслед прохожему. Он удивленно таращится на рыжеватого мужчину со стаканчиком кофе в руке, которым тот пытается согреться в этот промозглый день.
— Ты чего? — участливо спрашиваю я.
— Это же Чарли. Друг мой… ну, из той, прошлой, жизни.
Вспоминая, что вообще Ройс говорил про себя, я пытаюсь подсчитать, сколько он этого Чарли не видел, — лет тридцать выходит. Собираясь спросить его насчет этого, Ройса я рядом не нахожу: он уже увязался за приятелем. От всей души надеясь, что ему не придет в голову проявиться посреди улицы, я спешу за ним.
Рыжий мужчина останавливается, выцарапывает из кармана мобильник и вполголоса с кем-то ругается — кажется, с женщиной. Ройс в паре метров стоит, изучая Чарли как экспонат на выставке, но глупостей совершать не собирается. Он удивительно спокоен, но лицо отражает какой-то странный испуг, как будто Ройс не может поверить, что все это происходит в реальности, — после всего, что он пережил за последние десятилетия.
— Ужас, — искренне говорит он, когда я приближаюсь. — Постарел-то как… седина вон уже на висках. Еще и женился, наверняка и дети есть. Не был бы духом, ни за что бы не узнал.
Для Ройса, уже четверть века болтающегося двадцатилетним призраком, это дикость: дети, жена, работа и прочее. Я наблюдаю за ним, ожидая какой-нибудь еще реакции, но Ройс позволяет Чарли уйти и продолжить свой бессмысленный путь. Все оставшееся время он молчит, хмурой тенью следуя за мной. Думает о чем-то своем, и я не хочу ему мешать. Он и забыл про тех, кого оставил в мире людей, а они, оказывается, живы. И не помнят о нем, наверное.
Людская память коротка, они стараются забыть все страшное и печальное, унять боль по близким, но в конце все сводится к одному: они предаются забвению. Некоторые считают это преступлением, я называю это неотъемлемой частью сущности — предательством. Иногда так просто легче жить дальше, но нельзя их оправдывать. Предательство — оно в любом случае таковым быть не перестанет.
А Судьба все-таки — подлая скотина. Совпадений не бывает — этому учили меня сначала в Раю, потом в Аду, а если такое случается, нужно сразу готовиться к худшему. Ибо Судьба наточила на тебя зуб и идет в лобовую.
Это может помешать работе, понимаю я, глядя на Ройса. Он глубоко уходит в свои мысли, поэтому я могу беззастенчиво разглядывать его. Он будто бледнеет еще больше, глаза темные, — но, возможно, всему виной наползающий сумрак, — идет он чисто автоматически. Тут же одергиваю себя: о каких же формальных глупостях я думаю, когда моему другу плохо.
Я ведь и не знаю на самом деле, с чего он решил покончить с собой. Ройс всегда широко улыбается и говорит, что просто рискнуть хотел, жажда адреналина и все такое. Врет он, по истечению первого года поняла я. Врет, точно, ведь можно же было с парашютом прыгнуть, в подземку залезть или еще что-нибудь такое, но он выбрал вены резать. Ничего приятного и красивого в этом нет, я знаю, есть только слабость, с противным звуком капающая на кафель кровь и пустота в голове. Да и резал он наверняка — глубоко, вдоль. Я не любитель лезть в чужие дела, но теперь, спустя столько времени, мне вдруг становится интересно, что тогда произошло, тридцать лет назад, что даже на фоне ужасов Преисподней он помнит.
Ничего не объяснив, спустя какое-то время Ройс уходит. Я прохожу по улицам снова, останавливаюсь у фонаря, выискиваю в кармане куртки амулет, чтобы отправиться домой. Хоть бы с ним не случилось чего…
***
Не знаю, что там насчет Дьявола, но его любовницы «Prada» определенно носят. Я задумчиво наблюдаю за Лилит, надевающей туфли с каблуками такой высоты, что она тут же становится выше меня на полголовы. Я смотрю на нее долго, снизу вверх, запутываясь взглядом. Пока она причесывается — шикарные рыжие волосы рассыпаются по плечам, — я думаю, могу ли спросить, куда она направляется, не военная ли это тайна. В таком виде разве что туда — ангелов совращать.
Я стараюсь, чтобы она не заметила моих беззастенчивых взглядов, иначе все может стать слишком неловким и неправильным. Я уж точно не собираюсь впутываться в ее сложные отношения с Сатаной, о которых судачит вся верхушка Ада. Вместо этого я представляю одну из девочек из клуба Самаэля, и отвлечься становится немного проще.
— Пока война с ангелами ненадолго утихла, мы не можем упускать время. Устраиваем небольшой вечер для своих, можно сказать, — отвечает она открыто и спокойно. — Могу провести, если хочешь немного отдохнуть от того, что тебе постоянно поручает Люцифер. А вообще-то я слышала, что он не прочь с тобой поговорить об уже достигнутом.
— Бал у Сатаны, что ли? — предполагаю я, незаметно язвлю, блистая знанием человеческой литературы: — Не желаешь сменить имя на «Маргарита»?
Демоны празднуют — мы отбросили ангелов благодаря информации, выбитой из Уриила, — но я считаю это как минимум небезопасным: шумная вечеринка привлечет светлокрылых. Из Чистилища мы можем их выкинуть, но мир людей большей частью принадлежит им. Кто-то из Высших решил пройти по самой грани.
— Тебе дать одежду? — вежливо уточняет Лилит, ласково, почти покровительственно улыбаясь. — У меня есть несколько симпатичных платьев. Достаточно закрытых, не бойся.
— Нет, не нужно. Предпочитаю одежду, в которой мне удобно, а не ту, в которой можно запутаться в подоле и рухнуть носом в землю.
Лилит спокойно поправляет лиф платья из полупрозрачной ткани, краем глаза наблюдает за мной: не может отказать себе в удовольствии посмотреть на то, как я зависаю на ней взглядом. Да кто бы не завис на первой женщине, сотворенной Им. Она вдруг вздыхает:
