Не сразу перестало колотиться мое сердце. Уж не приснилось ли мне это? Всё произошло так внезапно и так скоро, что я и понять-то ничего толком не успел! Распоротая подушка и нож на полу подтверждали, что это был не сон.
Я ничего не понимал! Неужели это был Амильо? Он приходил меня убить. Я спас ему жизнь. Я освободил ему Алонс… а он приходил меня убить. Выходит, не зря Эрна говорила: "Не верь этому человеку". Нет, не может быть! Я ему еще нужен, я еще не отдал ему Стеклянный Город, а если он меня убьет, город перейдет к Лаэрту, и это уже навечно. Скорее, это Фурский приводит в исполнение свою угрозу, но уж больно примитивно и как-то нерешительно.
Человек, который приходил меня убить, убежал не из трусости, он раздумал. Раздумал сразу же, мгновенно! Если и испугался, то себя самого. Хорошо, что испугался, хорошо, что я не спал, а то бы… Так тебе и надо, Бриан, будешь знать, как снимать часовых и оставлять дверь открытой! "Женщина, которую ты любишь, погубит тебя". Кажется, на сей раз это тот самый случай. Спасибо, Беатрис, только не впрок мне твое предупреждение!
Сна уже не было, какой уж тут сон! Я послонялся по комнате и отправился в кладовку к своему в некотором роде родственнику. Он подвинулся, и я сел к нему на одеяло, а подсвечник поставил прямо на пол.
— Вспоминается?
— Да, хозяин.
— Мое имя Бриан.
— Это не твое имя.
— С Батисто покончено.
— Как скажешь, Бриан. Суть от имени не меняется.
— Да? — я горько усмехнулся, — а некоторые считают, что меняется.
— Ты об этой женщине, Бриан? Не думай о ней. Она наш враг. Она хотела уничтожить меня!
— А мы — уже одно целое? — удивился я.
— Я твой, — улыбнулся он очаровательно, — ты выбрал меня.
Получалось, что так. Получалось, что я остался с ним, а не с женщиной, которую люблю.
— Раз так, что ж, послужи мне. Этой женщине я уже ничего не докажу… но есть другая. Я должен поговорить с ней. Скажи, Циклус, как мне поговорить с моей умершей сестрой? Такое возможно?
— Возможно, — услышал я, — надо сделать синюю комнату.
— Каким образом?
— Выложить ее от пола до потолка синими стеклами, песок брать только тот, что я скажу.
И мне стало жутко и радостно одновременно.
— Кто ты, Кир? Что ты такое? Откуда ты всё знаешь?
— Я постепенно вспоминаю, — прелестно улыбнулся Кир.
На рассвете мы с ним выехали на поиски нужного песка. Зимой это было непросто, песчаные холмы за городом безнадежно накрыло снегом, только там, где били горячие ключи, наружу выступали красные, голубые, зеленые россыпи. Местами они перемешивались, это было красиво, но это было, увы, не то. Синий песок был самым редким и самым дорогим.
Кони шли за нами следом, прихлебывая из горячего ручья. Мой Циклус к песку был неравнодушен. Он порой падал на колени и водил по нему руками, лицо его становилось отрешенным, он пересыпал его из ладони в ладонь и прикладывал ко лбу.
— Я — песок, — заявил он.
— Весь? — спросил я с любопытством.
— Как будто, — ответил он растерянно, — каждая песчинка — это я.
И сам, по-моему, удивился тому, что сказал.
— Послушай, ты уже живой, — напомнил я, — у тебя есть руки, ноги, мозги и желудок. Если тебя порезать — пойдет кровь. Или не так?
— Ты — тоже песок, — улыбнулся он мне, — все — песок. Только песчинки разные.
Это было сложно для моего понимания. Я вырос в городе колдунов, и всегда считал, что колдовство постичь нельзя. Оно просто есть. Сам по себе Кир меня не удивлял, но его рассуждения о том, что часть не меньше целого, просто ошарашивали.
— Ищи те, что нам нужны, — сказал я просто, — синие.
К полудню удалось-таки найти подходящий пласт синего песка, или не песка… я теперь не знал уж, как это назвать, эти крошечные частички, осколки чего-то целого, огромного и непостижимого, каждый из которых сам по себе был целым миром. И мы по ним ходили! Это занимало меня и отвлекало, и я даже забывал порой думать о самом главном, о том, что моя Эрна меня разлюбила.
Когда приехали обратно, начальник стражи объявил мне, что меня ожидает в гостиной какой-то виконт Лефруа, о котором я понятия не имел. Несколько озадаченно я вошел к себе и увидел там самого прелестного виконта, какого только можно представить. Он бросился ко мне прежде, чем я успел что-то сказать.
— Боже мой! Ты еще живой?! Мне сказали, что ты уехал без охраны, я чуть с ума не сошла!
— Флора, подожди, дай хоть опомниться!
Никогда я не видел ее такой взволнованной и расстроенной, да, честно говоря, и представить не мог.
— Они убьют тебя, они уже здесь! Настоящий Бриан здесь! Они ждут только случая!
Я даже не стал уточнять, кто это "они".
— Почему же не убили? Сегодня у них был прекрасный случай.
— Не знаю. Но ты не должен ездить по городу один. Я тебя умоляю, не давайся им в руки! Леонато никогда не простит тебе…
Я смотрел на нее и удивлялся: не могла же она так притворяться?
— Передай Леонато, что он опоздал. Я оживил его.
— Кого оживил? — не поняла она, — ты что, лекарь?
— Невероятно! Флора, неужели и ты ничего не знаешь?
— Чего не знаю? Ты о чем?
Непонимание было неподдельное. Выходит, Фурский ее просто использовал: ее красоту, ее изворотливость и все ее таланты.
— Ну не знаешь, и не надо, — сказал я.
Я поцеловал ее. Из благодарности и затем, чтобы забыть Эрну. Губы у виконта Лефруа были горячие, торопливые, шея нежная, мочки ушей мягкие, розовые. Я хотел отвлечься, а понял только одно: женщин много, но второй Эрны нет и быть не может.
— Почему ты тогда уехала, Флора? Что случилось?
— Ради бога, не спрашивай! Это ужас какой-то!
— К тебе заходила моя знахарка? Что она тебе сказала?
Флора уткнулась лбом мне в грудь, замотала головой, как будто хотела избавиться от наваждения.
— Бриан, это страшная женщина! Я боюсь ее! Она на всё способна! Твое счастье, что она тебя любит!
— Мое счастье где-то потерялось, — усмехнулся я.
Флора не стала даже обедать и уехала скоро. Леонато не знал, что она в Стеклянном Городе. Она говорила, что боится его, но, по-моему, больше была запугана моей Эрной, Эрной, которая разогнала от меня всех женщин, включая кухарок и портних, и которой я и самой стал теперь не нужен.
****** ********* ******* ******** *
* * * * *
* ** 21
Я не внял предупреждениям. То ли самоуверен был, то ли так расстроен, что хотел безрассудного риска. Я взял только Кира и отправился в другой конец города, в квартал Стекольщиков, в дом из красного и белого кирпича с черепичной крышей, садиком и детскими качелями во дворе.
