Но Фреда уже не было видно.
II
Вместо Фреда появилась миссис Бантинг. На лице ее были заметны следы недавних переживаний.
— Это я дала вам телеграмму, — сказала она. — Мы в крайне трудном положении.
— Мисс Уотерс, насколько я понимаю…
— Она уехала.
Миссис Вантинг двинулась было к звонку, но остановилась.
— Обед подадут, как обычно, — сказала она — Вам надо подкрепиться.
Она направилась к нему, в отчаянии заламывая руки.
— Вы не можете себе представить, — сказала она. — Бедное дитя!
— Вы должны мне все рассказать, — сказал Мелвил.
— Просто не знаю, что делать. Куда мне кинуться. — Она подошла ближе и воскликнула:
— Что бы я ни делала, мистер Мелвил, я старалась, чтобы было как лучше! Я видела — что-то неладно. Я понимала, что меня обманули, и терпела, сколько могла. Но в конце концов я должна была высказаться.
С помощью наводящих вопросов и выжидательных пауз моему троюродному брату удалось выяснить кое-какие подробности.
— И все считают, что виновата я, — закончила она. — Все до единого.
— В таких делах все считают, что виноват тот, кто пытается хоть что-то сделать, — сказал Мелвил. — Не обращайте внимания.
— Постараюсь, — мужественно ответила она. — Вы же понимаете, мистер Мелвил…
Он слегка дотронулся до ее плеча.
— Да, — сказал он весьма внушительно, и я думаю, что миссис Бантинг сразу стало легче.
— Мы все надеемся на вас, — сказала она. — Не знаю, что бы я без вас делала.
— Правильно, — сказал Мелвил. — Как же обстоят дела? Что я должен предпринять?
— Отправиться к нему, — сказала миссис Бантинг, — и все уладить.
— Но представьте себе… — начал Мелвил с сомнением в голосе.
— Отправиться к ней. Заставить ее понять, что означало бы это для него и для всех нас.
Он попытался получить более определенные инструкции.
— Не создавайте лишних трудностей, — взмолилась миссис Бантинг. — Подумайте об этой несчастной девушке, что сейчас сидит наверху. Подумайте обо всех нас.
— Я думаю… — сказал Мелвил, думая о Чаттерисе и уныло глядя в окно. — Насколько я знаю, мистер Бантинг…
— Или вы, или никто, — перебила миссис Бантинг, не дав ему закончить фразу. — Фред слишком молод, а Рандолф… Он не дипломат. Он… он сразу начинает грубить.
— Неужели?! — воскликнул Мелвил.
— Видели бы вы его за границей. Часто… не раз мне приходилось вмешиваться. Нет, только вы. Вы так хорошо знакомы с Гарри. Он вам доверяет. Вы можете сказать ему… то, что никто другой не может.
— Да, кстати, ему известно?…
— Мы этого не знаем. Откуда мы можем знать? Мы знаем, что она вскружила ему голову, вот и все. Он там, в Фолкстоне, и она там, в Фолкстоне, и они, может быть, встречаются…
Мой троюродный брат задумался.
— Значит, вы пойдете? — спросила миссис Бантинг.
— Пойду, — сказал Мелвил. — Только не вижу, что я могу тут сделать.
И миссис Бантинг, сжимая его руку в обеих своих изящных пухлых ручках, сказала, что с самого начала не сомневалась в его готовности помочь и что до последнего вздоха будет благодарна ему за то, что он приехал сразу же, получив ее телеграмму, а потом добавила, в виде естественного продолжения сказанного, что он, наверное, проголодался и хочет обедать.
Без долгих разговоров приняв приглашение, он снова вернулся к делу.
— Вы не знаете, как он относится…
— Он написал только Эдли.
— Значит, не он был причиной всего этого кризиса?
— Нет, это Эдли. Он уехал, и что-то в его поведении заставило ее написать ему и спросить, в чем дело. Как только она получила его письмо, где говорилось, что он хочет немного отдохнуть от занятий политикой и что та жизнь, какой, по его мнению, требуют подобные занятия, его почему-то не привлекает, — она сразу поняла все.
— Все? Да, но что такое это «все»?
— Что та его завлекла.
— Мисс Уотерс?
— Да.
Мой троюродный брат погрузился в раздумье. Так вот что такое для них «все»!
— Хотел бы я знать, как он к этому относится, — сказал он наконец и последовал за миссис Бантинг обедать. В ходе трапезы, за которой они сидели наедине, с очевидностью выяснилось, каким облегчением для миссис Бантинг стало его согласие поговорить с Ваттерисом, что немало его обеспокоило. Она, по-видимому, сочла, что это снимает с нее изрядную часть ответственности, которую теперь принимает на себя Мелвил. Она вкратце изложила ему все доводы в свою защиту от тех обвинений, которые, несомненно, ей предъявлялись — и открыто, и намеками.
— Откуда я могла знать?! — воскликнула она и еще раз пересказала ему историю памятного появления Морской Дамы, добавив новые смягчающие ее вину обстоятельства. Эделин сама первой закричала: «Ее нужно спасти!» — миссис Бантинг это особо подчеркнула.
— И что еще мне оставалось делать? — спросила она.
Она говорила и говорила, а тем временем проблема, стоявшая перед моим троюродным братом, приобретала в его глазах все более серьезные размеры. Перед ним все отчетливее вырисовывалась сложность ситуации, в которой на него возлагались такие надежды. Прежде всего, было совершенно неясно, согласна ли мисс Глендауэр на возвращение своего возлюбленного без каких-либо условий; кроме того, он был уверен, что Морская Дама отнюдь не намерена отпустить его восвояси, раз уж ей удалось им завладеть. Здесь шла борьба стихий, а они вели дело так, словно это всего лишь частный случай. Ему становилось все очевиднее, что миссис Бантинг совершенно упускает из виду стихийное начало в Морской Даме, рассматривая эту историю исключительно как обычное проявление непостоянства, заурядную демонстрацию той ветрености, которая, пусть скрытая, но неискоренимая, живет в душе каждого мужчины, и что, по ее убеждению, ему достаточно будет нескольких тактичных упреков и легкого нажима, чтобы восстановить прежнюю гармонию.
Что же до Чаттериса… Мелвил покачал головой, отказываясь от предложенного ему сыра, и что-то рассеянно ответил миссис Бантинг.
III
— Она хочет поговорить с вами, — сказала миссис Бантинг, и Мелвил не без некоторого трепета поднялся наверх, на просторную лестничную площадку со стоявшими там стульями, чтобы избавить Эделин от необходимости спускаться вниз. Она вышла к нему в черно-фиолетовом платье с богатой отделкой, причесанная просто, но аккуратно. Лицо ее было бледно, покрасневшие глаза свидетельствовали о недавних слезах, но держалась она с каким-то внутренним достоинством, в отличие от ее обычной нарочитой манеры совершенно бессознательным.
Она вяло протянула ему руку и заговорила измученным голосом:
