Я только собралась напомнить ей о нормах поведения в полулюдных местах, как обнаружилось, что шустрая сестрица уже успела переодеться, пока я убирала на место рисовальные принадлежности. Вот уж действительно, наш прострел везде поспел!
— Оль, точно не соблазнишься? — девушка подошла к воде и осторожно потрогала ее ногой, — дай, водичка — просто класс!
— Я же сказала — мне лениво. Купайся на здоровье, но смотри, не простудись!
Вместо ответа рыжеволосая показала мне язык и с визгом окунулась целиком.
Красивая у меня все-таки сестра. Стройная, гибкая (хвала акробатики!), с красивыми зелеными глазами и копной непослушных золотисто-рыжих кудряшек. Примерно с третьего класса школы Лина стала получать пачками записки с признаниями в любви, а во время учебы в старшой школе содержание записок поменялось на менее цензурное. Но, к счастью, вместе с привлекательной внешностью, сестричка получила способность трезво соотносить размер удовольствия и платы за него, поэтому особых проблем у Алины не было. Более того, когда на моем горизонте маячил облик нового претендента на руку и сердце, я всегда знакомила его с сестрой и, если через два часа молодой человек не поддавался чарам юной красавицы, его кандидатура считалась прошедшей проверку. Но, увы, за мою жизнь такой человек пока не попадался. Даже последний претендент на руку и сердце продержался ровно два месяца, после чего пришел с предложением остаться друзьями. Вот такая я не везучая.
Что до меня, то я отношусь к большой категории девушек миловидных, но не прекрасных. Рост чуть ниже среднего, вес не многим больше пятидесяти кило. Волосы — золотисто-русые, слегка волнистые, глазки — серо-голубые. Из отличительных особенностей — сколотый правый клык (мерси сестренке и ее идеи заниматься рукопашным боем) и слегка заостренные ухи. Да и характер по вредности до Алининого не дотягивает — уж слишком я флегматичная и ленивая, чтоб лишний раз с кем-то спорить. Хотя родителей такой расклад вполне устраивает, ибо, как сказал мой папа «будь моя старшая дочь такой же буйной, как младшенькая, у меня дома была бы не квартира, а вечный полигон». Помнится, произнесена эта фраза была, когда отца в очередной раз вызвали в школу, чтобы рассказать о чрезмерно буйном поведении его младшей дочери.
— Оль, может, все-таки искупнешься? — опять активизировался вечный генератор идей, — я ведь плаваю плохо, могу и утонуть…
— Речка мелкая. И потом, такие, как ты, не тонут.
— Намекаешь, что я продукт жизнедеятельности? — обиженно надула губки сестренка.
Ей богу, вечное дитя! Семнадцать лет завтра стукнет, а она все ребенка из себя строит.
— Я имела в виду поплавок, — терпеливо разъяснила я, — кроме того, кто заставляет тебя отплывать от берега?
— Как кто? А кипучая жажда деятельности и горячая младая кровь? — хихикнула Лина и вновь скрылась под водой. Чтобы она не говорила, а на воде она держится неизвестно каким образом, абсолютно не умея при этом плавать.
— Слушай, а как ты думаешь, что мне родители подарят? — несколько неожиданно спросила сестра.
— Без понятия. А чего ты ждешь?
— Как было бы здорово, если бы мне подарили что-нибудь вроде этого медальона? — девушка с удовольствием посмотрела на висящий на груди медальон, — представляешь, просыпаюсь я завтра, а мне вместо «- с добрым утром!» говорят «- Чего изволите, светлая княжна?»
— Да у тебя мания величия, сестренка! — засмеялась я.
Впрочем, в словах мечтательницы была доля правды. По материнской линии мы действительно были потомками какого-то княжеского рода, не слишком богатого, но широко известного в узких кругах. В детстве вместе со сказками нам рассказывали о наших «великих и прекрасных» предках, которые в свое время, так или иначе, творили всякие разные дела. Однако когда я в сознательном возрасте попыталась выяснить у мамы, почему о наших предках не указано не в одной энциклопедии, она объяснила, что во время революции почти весь род был уничтожен, а оставшиеся в живых решили не разглашать тайну своего происхождения, сохранив историю в устном варианте.
А еще при рождении нам подарили фамильные медальоны. Мой представлял из себя маленькую серебряную пластинку, лицевую сторону которой украшало вычерненное изображение волчьего клыка, обвиваемого змеей, а на обороте изящной вязью написано «patronus». Кого и от кого мне предстояло защищать, я не представляла себе до тех пор, пока сестренка не достигла возраста повышенной говорливости. Медальон сестры был гораздо замысловатей, что породило с моей стороны приступ зависти. Ей досталась в подарок роскошная подвеска с красивым янтарем с лицевой стороны и причудливыми рунами с обратной. Стоит ли говорить, что я считала такое распределение фамильного наследства несправедливым?
— … а еще хорошо бы на лошадях покататься, а то уже месяц на конюшне не была… — продолжила мечтать Лина, сидя по пояс в воде. — Похоже, я знаю, что я подарю тебе в качестве бонуса, — хмыкнула я — И что? — Губозакатотельную машинку, вот что! Тебя она обязательно пригодиться, с такими желаниями…
— Да ну тебя! Раз в год и то фантазию проявить не даешь! Вот представь, я сейчас сожму медальон в руке и скажу «Хочу оказаться в родовом гнезде матери!» и раз! Я очутилась в прекрасном замке с белыми лебедями на пруду!
Желание сестры, медальон, естественно, исполнять не торопился. Да и с чего бы? Всю жизнь прожили в России в трехкомнатной квартире с в меру буйными соседями, а тут на тебе — светлые палаты и свечи вместо люстр! Действительно, машинка лишней не будет!
— Кстати, если я буду тонуть, ты меня спасешь? — кокетливо поинтересовалась сестричка, которая не могла молчать больше трех минут.
Нет, блин, оставлю тебя на произвол стихии, еще и флагом на прощанье помашу, ибо надоела ты мне хуже горькой редьки!
— Может и спасу, но только для того, чтобы самолично тебе мозги на место вставить.
Лина весело фыркнула. От меня по шапке она получала лишь дважды — когда в первый раз не пришла домой ночевать и когда из-за своей глупости чудом не попала под машину. За все остальные проделки она обычно платила выслушиванием долгих лекций о морали и приличии, которыми ее кормила мама. Я в это время изображала из себя держателя стен, принципиально не защищая сестру.
Внезапно налетел ветер. Небо стремительно затягивалось тучами. Их мрачный свинцово-синюшный цвет говорил о приближающемся дожде. Птицы, до этого орущие на разные голоса песни, неожиданно смолкли. Даже надоедливые насекомые предпочли скрыться от приближающейся непогоды.
— Слушай, вылезай! Кажется дождь собирается, пора под крышу. Да и кушать охота! — последнюю фразу я произнесла под жалобный стон желудка.
