Граф де Нот легонько повернул голову на звук шагов и краем глаза увидел старого друга, Тиана. По лицу магистра пробежала мимолетная надежда, после чего он вновь опустил глаза в каменный пол, не сулящий ему ничего хорошего.
Рыцари поприветствовали Архимага, и он занял свое место в первом ряду, среди судей.
Слово взял Председатель, начав речь величественным, грозным тоном:
– Именем Ронстрада и с позволения его величества объявляю суд над рыцарем и паладином королевства Ильдиаром де Нотом, графом Аландским и магистром ордена Священного Пламени, открытым. Сей... – тут де Трибор многозначительно запнулся, – «рыцарь» обвиняется в убийстве девятерых человек, среди которых пятеро безвинных детей! Наказание за подобное преступление одно: смертная казнь через повешение.
Граф де Нот нарушил правило – поднял пораженный и полный ярости взгляд. Повешение? Как собаку? Как головореза, проходимца с большой дороги?
– Для дачи показаний по делу вызываются свидетели, добропорядочные горожане: Джон Уир, молочник, проживающий на аллее Ганновер, номер семнадцать, что в Старом городе, и Конор Льюис, помощник башмачника, проживающий на аллее Ганновер, девятнадцать, что в Старом городе.
Через узкую, как сведенная судорогой глотка, боковую дверь агенты тайной стражи тут же ввели в зал двух простых горожан, которые, представ пред подобным величественным собранием в столь мрачном помещении, тряслись, словно листья на ветру. Было похоже, что короля они раньше видели лишь издали, из задних рядов толпы, да еще на монетах, медных или серебряных тенриях.
– Господа свидетели, – начал де Трибор, когда оные «свидетели» встали на положенное им место, у высокой конторки, больше напоминающей плаху, на которой лежала толстая книга Заповедей Хранна, – вы клянетесь, воззвав к ликам Синены, богини справедливости, и Хранна, покровителя нашего славного Ронстрада, говорить лишь правду и ничего, кроме правды?
– Э-э-э... Д-да... э-э-э... ваша светлость, – запинаясь на каждом слоге, просипели горожане.
– То есть клянусь, ваша светлость и ваше величество, – посчитал нужным добавить обращение к королю молодой помощник башмачника.
– Значит, начнем допрос, – при слове «допрос» добропорядочные горожане затряслись еще больше, – по сему делу. Господа, скажите нам, знаете ли вы этого человека? – Сэр Рамон указал на обвиняемого.
– Да кто ж его не знает-то... Это же сам пресветлый, храни его Синена, граф, сэр Ильдиар, герой королевства. Примите наше уважение, милорд, мы свято чтим ваши деяния...
Граф де Нот улыбнулся уголками губ. Сэру Рамону, напротив, слова простолюдина не слишком пришлись по душе. Его пальцы в тонких перчатках, увитые перстнями поверх ткани, крепко сжались на вершине жезла – серебряном бутоне розы.
– Извольте отвечать «да» или «нет», – грозно велел Председатель.
– Да, ваша светлость.
– Что вы можете о нем рассказать касательно дела?
– Ну... – молочник запнулся. – Сэра Ильдиара я видал в ночь злодеяния... возле того дома как раз. Я еще супруженьке моей показал в окно: смотри, говорю, а часом не рыцарь наш, защитник родимый? Она вытаращилась, что тролль, пригляделась-присмотрелась, говорит, мол, да, он, как ни есть.
Де Трибор поморщился от грубой речи простолюдина, но продолжил допрос:
– Что делал сей обвиняемый возле дома на Ганновер, восемнадцать, что в Старом городе, когда вы его видели? – И этикет еще требует называть этих мерзавцев господами! Высечь надо господ таких, чтобы речь правильную учили, или языки поотрезаóть – королевство бы все равно ничего не потеряло...
– Знамо дело, ваша светлость, мы же ж ужо все рассказывали страже. Топтался граф Ильдиар, уж простите, милорд, на пороге, да в окна заглядывал... а после мы выглянули, так ни рыцаря, вообще никого, лишь ветрюга зверский, а дом весь светится... горит изнутри. Под рассвет полностью сгорел, как ни тушили, уж поверьте, ваша светлость...
– Вам есть, что добавить? – Рамон де Трибор покосился на помощника башмачника, но тот отчаянно замотал головой. – Благодарю, господа, вы свободны. – Председатель услышал все, что хотел.
В общем, подобных свидетельств было еще около полутора десятка. И чего это добропорядочным горожанам не спится-то по ночам? Все высматривают паладинов под окнами...
Король все мрачнел, а Тиан, наоборот, становился все веселее и веселее, а может, это посох ему какие-то шутки старинные нашептывал? Кто знает...
Принесли и главное (и, как казалось Председателю, неоспоримое) доказательство – почерневший от копоти кинжал Ильдиара, найденный на пепелище.
Вскоре обвинение закончило, и пришла очередь защиты.
Поднялся (хотя, по правилам Трибунала, имел право говорить с места) сэр Винсент Акран, верховный магистр ордена Златоокого Льва и второй судья.
– Господа Высокий Орденский Трибунал, ваше величество, позвольте мне выступить с защитным словом. Зная обвиняемого довольно хорошо (не раз проливали кровь вместе, в те времена, когда я был еще простым рыцарем, а затем уж и командором), с полной уверенностью могу вам сказать, что сэр Ильдиар де Нот ни в коем случае не виновен. – Раздались с одной стороны негодующие вздохи, с другой – одобрительное хмыканье – выражать в голос свое недовольство или согласие здесь не разрешалось. – И просто потому, что твердость характера, безграничная вера в Хранна и Вечных, преданность своему народу, делу и паладинскому Кодексу не позволили бы великому магистру Священного Пламени совершить подобный поступок. Да еще и по такой причине! – негодующе воскликнул молодой магистр. – Из желания мести беспомощному и давно отошедшему от дел человеку из-за каких-то слухов. Да это же просто смешно, господа Высокие Судьи! Ваше величество, прошу обратить внимание, что я верю в абсолютную невиновность сэра Ильдиара де Нота.
Магистр закончил и сел на свое место.
– Милорд Акран, – вновь взял слово де Трибор; у него речь его собрата-судьи вызвала лишь ехидную ухмылку, – мы выслушали ваше выступление. Но позвольте сказать старику: вы еще очень молоды, чтобы поверить в то, что за добропорядочной внешностью, мнимой славой и безрассудством в бою (чем якобы славится обвиняемый) может скрываться злобная, алчная и безжалостная душа, но я, – магистр Розы по-отечески взглянул на магистра Льва, – за свою жизнь видел подобного предостаточно, к моему глубокому сожалению. Порой блеск золота, страсть к роковой женщине, жажда власти, зависть заставляют творить безумства. Или, например, хотя бы одно брошенное кем-нибудь слово у другого может встать, как кость в горле, а чья-то чересчур затянувшаяся жизнь мешать настолько... Э-э-э... Что ж... Достаточно о причинах, побуждающих людей творить мерзости. Давайте уже, господа судьи, если с защитой покончено, и с позволения его величества, выносить приговор. Я могу...
