В храме перед вечерней молитвой советник подошел к Варре и прошептал:
— Атреллу активно подключай к работе в госпитале, но утром обязательно на исповедь.
Варра кивнула-поклонилась и ответила:
— Будет сделано. Хорошая девочка.
— Хорошая, но озорница. Нужно учить владеть собой, а то бед не оберемся. У нее большие способности.
Они не заметили, что объект их обсуждений стоял, скромно потупив глазки, в углу, и корил себя за невоздержанность, от всего сердца прося у доброго бога Лита прощения.
_______________
(1) Автор песен "Книги Слемира" — Ю. Лункина
(2) Роман о Слемире пишет Ю. Лункина
Сверкающий лейтенант Орингаст Браго был единственным сыном и последним ребенком в семье героя Рипена, боевого генерала, потомка княжеского рода — Финнегана Браго.
Генерал любил детей. Вообще. Детей абстрактных. Когда же он женился, то спустя месяц уехал в расположение вверенной ему армии для проведения широкомасштабных маневров.
Любимая жена осталась его ждать, и по истечении известного срока родила… девочку.
Генерал всякий раз, приезжая в родовой замок, оставлял жену в положении, а она, словно в отместку за отлучку, рожала девочек.
Хотя Рипен официально и не вел никаких войн, локальные конфликты периодически возникали. То Пину заявил претензию на спорную территорию в горах, то фанатики Асахи подняли восстание, то Регалат, вдруг вспомнив старинные карты, решил отхватить кусок плодородных земель на юге в пойме Тарны… Так что дел у генерала было немало. В лоно семьи его возвращали только ежегодные отпуска и случайные заезды домой, когда по делам службы он оказывался поблизости от родового гнезда Браго.
Финнеган Браго появлялся дома наездами, исполнял супружеский долг, проверял домашнюю бухгалтерию и отбывал в часть. А жена рожала.
Поначалу генерал радовался каждому ребенку:
— Ничего, что девочка! Следующим будет мальчик!
Как бы не так. Следующей опять была девочка, и опять, и снова… и так восемь раз за десять лет. Рождение последних четверых дочерей генерал принимал смиренно, как волю богов. Ходил в храм Лита, заказывал службу, исповедовался в грехах, отнес немало денег и в храм Нэре, просил жрецов, чтоб договорились с Безутешной насчет рождения мальчика.
Может, хоть один из богов сжалится или ощутит выгоду подношений — и наконец подарит сына?
В год, когда боги вняли его молитвам, генерал подал рапорт об отставке. Он еще не был стар, но в генеральном штабе ему сказали, что молодые дышат в спину, что армия реформируется и сокращается… Пора, мол, на покой — дочерей воспитывать. Вон какая армия — целый женский батальон!
Поседевший и облысевший, он приехал весь в орденах и славе к жене и детям. Дождавшись, когда утихнет счастливый визг из восьми девичьих глоток, с замиранием сердца принял из рук супруги кулек с багровым чадом, которое пускало слюнявые пузыри и возмущалось буквально всем, а особенно тем, что его взял на руки какой-то потный и вонючий седой дядька, который младенцев и держать-то толком не умеет.
— Сын, — сказала жена. — Это твой наследник, я назвала его, как дедушку — Орингаст.
Имя генералу понравилось. Дедушка был ого-го какой герой. Наследника с таким именем ждала боевая слава!
Мальчик довольно быстро подрос и начал носиться по замку, сшибая углы. Правда, он каждую зиму болел, косолапил, сутулился, шепелявил и картавил одновременно, но в целом был премилым ребенком, который обожал любую живность, большую часть времени проводил на заднем дворе, где работала прислуга, и мечтал стать великим путешественником. О военной карьере он и слышать не хотел, ибо панически боялся крови и всякий раз, порезав палец, падал в обморок.
Если первые годы генерал умилялся, глядя на будущего путешественника, то после пяти лет он с каждым годом делался все мрачнее.
Лекари разводили руками. Парень был абсолютно здоров. Ни глистов, никакой иной дряни в его организме не обнаруживалось. Говорили: "Конституция такая". Генерал стучал на лекарей кулаком и орал: "Конституция у нас одна! А вы — г…но-специалисты! С одним мальчишкой разобраться не можете!".
Орингаст тем временем оставался тощим, бледнолицым и голенастым доходягой, который толком и сдачи дать не мог.
Его били. Били деревенские, били одноклассники. Он не жаловался. Молча сносил унижения и оскорбления и терпел. Уходил в библиотеку, где просиживл с книжками дни и ночи.
Не вытерпел генерал. Он куда-то уехал на пару дней и вернулся с пожилым дядькой в поношенном солдатском мундире. Гость, осмотрев хлюпика-Орингаста, сказал:
— Приказ ясен, господин генерал, главное, чтоб не сдох…
— Вот именно, — сказал генерал. — Забирай. Жду вас через полтора года, к осени.
— А школа? — попытался возразить наследник.
— Ничего, нагонишь!
И этот солдат увез Орингаста. Не на отцовском паровике, и не на почтовом дилижансе. Увез фигурально. На самом деле они ушли пешком. Как и положено великим путешественникам.
Покинув отчий дом ранней весной, лишь только сошел снег, Орингаст не появлялся в замке полтора года. Где они побывали с ветераном, чего повидали — не пересказать. Но факт один — налицо. Уходило с солдатом бледное тощее нескладное создание четырнадцати лет, которое ни одного слова не могло сказать, чтоб не оплевать собеседника, которое не могло отжаться от пола хотя бы два раза и столько же раз подтянуться на перекладине. А вернулся жилистый юноша с цепким наблюдательным взглядом, который очень четко и ясно доложил отцу о своем прибытии и попросил закупить пять возов строевого леса. Из прислуги отобрал себе в помощники троих крепких парней, и они начали.
Сестры бегали по утрам смотреть, что там происходит на заднем дворе. А там происходило сущее чудо. Из квадратных бревен дорогущей красной сосны вырастал чудный терем. Орингаст работал один. Он уверенно управлялся с инструментами, как заправский плотник, вгонял топор в середину бревна и словно за ручку переносил его одной рукой.
Терем подрастал. И вот настал момент, когда Орингаст настелил из специально закупленной кровельной коры крышу, отчего теремок напомнил раскрывающуюся сосновую шишку, и пригласил всех родных на новоселье.
Смущенный такой разительной переменой в сыне, бравый генерал молча пил чай, наслаждаясь смоляным духом светящихся сосновых стен, пока сестры и мать расточали восторги. Потом мать с сестрами пошли бродить по еще не обставленным комнатам, а отец, только когда наступила тишина, спросил:
— Ну, и какие планы на жизнь?
