Валендийцы входили в Водачче и занимали места на соборной площади вместе с остальными зеваками. Здесь никого не удивить было шпагой на бедре — бедных дворян в городе хватало. Они находили своих командиров, но лишь давали о себе знать, показываясь им на глаза. До сигнала никто не сбивался в группы, что могло вызвать подозрения у стражей, которых было полно на площади. Стражи порядка грозно поглядывали на собирающихся людей со своих постов, и если в растущей толпе вдруг вспыхивали конфликты, их гасили без промедления и без пощады. Уже не одного и не двух любителей поработать кулаками выволокли с площади, и хорошо, если те отделывались лишь тумаками. Кое-кто после тесного знакомства с древками алебард уже не мог встать на ноги, таких утаскивали подальше, бросая в провонявших мочой тупиках, где ими живо начинали интересоваться крысы. Вид нечаянно покалеченных, а тем более убитых людей не должен омрачать праздник.
Командиры узнавали друг друга, иногда сходились по двое, чтобы обменяться новостями — все ли пришли из их отрядов, кого ещё видели, а главное, кого не видели. И последнее заставляло их нервничать, потому что время шло, солнце поднималось всё выше, через считанные часы на площадь выйдет праздничная процессия во главе с дожем, а старины Кабо, который должен отдать последние приказы, никто не видел.
В это время Хосе Рамон Пинто-Кастельянос, прозванный товарищами по службе Кабо, сидел в той самой таверне, где обосновался Галиаццо Маро, и вместе с салентинцем и Эшли де Соузой слушал эмоциональный рассказ пришедшего в себя Чанто Тебара.
— Энкамисада, — Тебар с начала рассказа уже трижды упомянул это слово, — они устроили нам Баалом и всеми его демонами трахнутую энкамисаду.
Сидевший тут же приор рыцарей Веры, на сей раз пришедший без Виллановы, поморщился, но одёргивать солдата не стал. Время было дорого, и на проповеди против сквернословия его точно нет.
— Нацепили рубахи поверх одежды, как мы в Адранде, и напали на особняк часа через два после полуночи.
— А вы их, выходит, проспали?
Рамиро понимал, что тон его и слова не более чем мелочная месть за сквернословие Тебара, однако не смог удержаться.
— Обижаешь, рыцарь, — мрачно уставился на него бывший солдат. — Часовые не спали — всё было честь по чести. Мы — валендийская пехота и что такое служба знаем. Адранда и Вииста этому быстро учат, ваше благородие.
— И всё же ты здесь один, а не на острове с остальными, — ледяным тоном оборвал его отповедь Маро, — как такое случилось? Я ведь говорил тебе, будь осторожен, Баал тебя побери!
Рамиро да Коста скрежетнул зубами и снова сдержался — простые солдаты и убийцы, кто сейчас составлял ему компанию, не могли понимать силы тех слов, которыми божились или сквернословили. Приор рыцарей Веры мог бы объяснить им картину мира, но сейчас на это не было времени, да и терпением, необходимым для подобных лекций, Рамиро да Коста никогда не отличался.
— Сняли часового с одной стороны, влезли в дом и начали резать наших. Не знаю, как именно сняли, но был среди них детина, который ловко гарпуны кидает. Он старину Нуньоса в последней драке к стене пришпилил одним броском. Может, вот он и постарался — кинул гарпун в часового, а потом остальные влезли. Потеха была кровавая, и если б многих наших не порезали в постели, прежде чем крик поднялся, может, и одолели бы их.
— В общем, проспали вы врага. — Маро сплюнул себе под ноги. — А я считал, что валендийской пехоте можно доверять.
Тут Тебар схватился на рукоять шпаги, но прежде чем успел выдвинуть её из ножен хотя бы на полдюйма, кисть его руки оказалась в железной хватке пальцев Кастельяноса.
— Не стоит нам попусту свары устраивать, сеньоры, — спокойным голосом произнёс он. — Сейчас для этого не лучшее время и место. Как и для провокаций.
Он глянул в глаза Маро, и опытный эспадачин, не раз смотревший в глаза смерти, не выдержал его взгляда. Ведь глаза Кастельяноса были мёртвыми — они не сулили смерть, как взоры многих противников Галиаццо Маро, в них просто не было никакого выражения, и от этого салентинцу стало страшно, словно из могилы на него ветром повеяло.
— Верно, сеньоры, — обращаться так к простым солдатам и наёмному убийце слегка претило Рамиро, однако ему пришлось смирить гордыню, совершенно неуместную в данных обстоятельствах, — давайте работать с тем, что у нас осталось. Совершенно понятно, что вчерашний план пошёл насмарку, а значит, нам надо срочно придумать новый. Ваши предложения, сеньоры?
— Маро, возьми половину моих людей, что толкнулся сейчас на соборной площади, — сказал Кастельянос, — оставшихся мне хватит, чтобы прикрыть рыцарей приора. А вы обойдётесь без беспорядков, ограничитесь захватом морского арсенала, чтобы гарнизон не смог достойно встретить десант.
Насчёт десанта у Маро были сильные сомнения. События на острове косвенно подтверждали сказанное капитаном Квайром в трюме каравеллы. Что, если и в самом деле никаких галеонов герцога Медина-Сидонии не будет, и вся затея давно уже пошла псу под хвост? Но ничего такого говорить салентинец не стал — доказательств, кроме слов врага и к тому же отъявленного проходимца, у него не было, а попусту сотрясать воздух, да ещё и подвергать себя подозрениям он не горел желанием.
— Принимается, — кивнул Рамиро, — с одной поправкой. Кастельянос, берите всех людей и ведите в порт. Там вы будете нужнее. На площади и в соборе хватит моих рыцарей и сеньора де Соузы.
Не давая никому больше вставить слова, приор рыцарей Веры поднялся со своего стула и направился к выходу. Эшли последовал за ним, а спустя полсотни ударов сердца из таверны вышли и остальные.
Ещё спустя примерно полчаса, когда часы на башне собора пробили десять утра, на площади появился Кастельянос. Он быстро переговорил с командирами отрядов, и валендийцы принялись покидать площадь. На их уход никто не обращал внимания. Остающиеся старались как можно скорее занять освободившиеся места, а стражи порядка следили за теми, кто приходит, а не теми, кто уходит с соборной площади. В скором времени там не осталось ни одного валендийца.
Скомакар сидел на твёрдом каменном основании, наверное, прежде это был пол караулки или кордегардии замка Виллановы, и стирал обильный пот, выступивший на лице. Он весь взмок, пока вместе с остальными морскими псами тащил проклятую пушку из пещеры в замок. Прежде остров Диона казался бывшему китобою не очень большим, однако он изменил своё мнение, когда тянул быстро ставшую ненавистной пушку. Каждый шаг ему стоил больших усилий и давался с трудом, а верёвка, протянутая под пушкой и закинутая ему на плечо, с каждым ударом сердца врезалась в тело всё сильнее и сильнее. Он возблагодарил Господа, когда направлявший носильщиков канонир скомандовал остановку и они постарались уложить пушку максимально осторожно на то место, на которое он указал. Канонир, конечно, остался недоволен, однако не стал приказывать перетащить орудие. Он опустился на колени перед ним и принялся за свою работу, прибегнув к помощи колышков, деревянного молотка и какого-то хитрого измерительного прибора. Скомакар же просто уселся рядом, откинувшись спиной на уцелевший участок крепостной стены. Он заслужил право на отдых.
И это была чистая правда — потому что сразу после схватки в особняке морские псы принялись за работу. Времени до рассвета и начала боевых действий оставалось не слишком много — уж точно недостаточно, чтобы терять его. И поэтому они, наскоро перевязав легко раненных и оставив тех, кто не мог двигаться, в особняке, отправились к пещере, где были припрятаны пушки. Орудий была всего дюжина — по три сняли с нижних палуб каждого из галеонов морских псов, чтобы не оставлять их совсем уж беззубыми. Если бы не понесённые потери, то они смогли бы управиться и за одну ходку, однако схватка с валендийцами унесла слишком много жизней, да и раненые не могли нормально тащить пушки, впрягаясь по двое на место одного здорового человека. В основном они носили ящики с ядрами и бочки с порохом — всё легче, чем бронзовые чудовища с нижних палуб.
