Повариха налила ему стаканчик, после чего занялась без помех своими делами.
Весь дом был охвачен лихорадочным беспокойством, так же, как и две другие усадьбы. И уже через час об этом узнали все местные жители.
— Они вырубают лес, — удивленно сказала Виллему Доминику.
— Да. Они стучат уже целый день.
— Хотят наделать еще перегородок? Посадить еще пленников?
— Не знаю.
Она стояла, прижавшись к перегородке: ей так хотелось теперь быть с ним рядом.
— Я хочу есть, Доминик.
— Я тоже. Нам не принесли еды!
— Да. Не кажется ли тебе, что они что-то замышляют? Что они хотят заморить нас голодом?
— Но зачем тогда они рубят деревья?
— Для каких-то своих целей… — неуверенно произнесла она. — Как ты себя чувствуешь сегодня?
— Ничего, меня беспокоит запястье: рана покраснела и опухла.
— Вот это да! А я не могу пробраться к тебе!
— Что бы ты могла сделать?
— Не знаю. Прочистить ее, вылизать языком, как это делают собаки. Ради тебя я готова на все!
— Дорогая, любимая Виллему, — нежно произнес он, просовывая через перегородку руку. Он не решался сказать ей, что тоже, как и она, думает, что их решили заморить голодом: сторожа испугались таящихся в ней сил и больше не осмеливаются входить сюда.
Она взяла его ладонь.
— Все-таки это большое утешение, что мы можем касаться друг друга. Об этом они не подумали. Эта рука болит?
— Нет, другая.
— Можно мне посмотреть?
— Не надо, не утруждай себя, ты все равно ничего не сможешь сделать.
— Если бы Никлас или дядя Маттиас были здесь! — вздохнула она. — Ты замерз?
— Да, я весьма легко одет, — усмехнулся он, имея в виду свой обнаженный торс. — Но в этом смысле мы с тобой в одинаковом положении — с разницей лишь в том, что меня ужасно удручает твой кашель.
— Я мешаю тебе спать по ночам?
— Не говори глупости! Меня беспокоит твое здоровье.
Она сжала его ладонь.
— Если бы ты знал, Доминик, как прекрасно чувствовать, что ты беспокоишься обо мне! Но если мы не имеем права пожениться… разве мы не можем жить вместе? Мне так хотелось бы жить с тобой!
— О, святая простота! — воскликнул он. — Почему ты думаешь, что мы не можем пожениться?
— Потому что у нас будут «меченые» дети.
— Да, — сухо ответил он.
По ее телу прошла горячая волна.
— Какая же я глупая, — засмеялась она. — К чему нам все эти слова, которые произнесет священник?
— Виллему, — тихо сказал он, — если случиться так, что мы выживем и вернемся домой… ты позволишь мне просить у твоих родителей твоей руки?
Она просунула обе руки через перегородку и горячо сжала его руку.
— О, да, да, сделай это, любимый, дорогой! Только бы они дали согласие!
— Не очень-то надейся на это. Но я, во всяком случае, попробую. Виллему, если ты станешь моей… Я так мечтал об этом! Постоянно быть с тобой, заботиться о тебе, любить тебя…
Она нервно, но радостно рассмеялась.
— До меня все еще не доходит, что я тебе нравлюсь, что ты хочешь меня! И когда я думаю о последствиях этих признаний, я едва не падаю в обморок!
Он улыбнулся.
— Пока что ты свободна.
— Не забывай о том, что я по крайней мере один раз подвергалась опасности изнасилования, — серьезно заметила она. — И я помогала Эльдару Свартскугену, а он делал не всегда то, что говорил…
Ее глаза засверкали.
— … и ты должен знать: я не застенчивая фиалка!
Он смущенно засмеялся.
— Нет, этого я никогда и не ждал от тебя. Нет, Виллему, мы не сможем обладать друг другом…
— Но можно притворяться… — с мольбой в голосе произнесла она и попробовала рассмеяться, но смех застрял у нее в горле. — Я хочу помечтать, Доминик. Помечтать о том, что мы выйдем отсюда живыми и сможем жить как муж и жена, что ты заключишь меня в свои объятия…
Доминик застонал.
— Не надо, будь добра…
— Но я же не стыдлива. Посмотри, какие у меня ужасные родимые пятна!
Без всяких церемоний она подняла юбки, так что в полумраке забелело ее бедро.
— Господи, Виллему! Ты делаешь это, чтобы соблазнить меня?
Она удивленно вскинула голову.
— Нет, просто я не хочу, чтобы ты покупал кота в мешке.
Совершенно сраженный ее доверчивостью, он попытался выдавить из себя хоть что-нибудь.
— Это могут быть твои ведьмовские знаки, Виллему… Как же нам выбраться отсюда?
Она не слушала его.
— Доминик, а ведь ты довольно волосатый!..
От него не скрылось восхищение, звучавшее в ее словах.
— Таковы все мужчины из рода Людей Льда. И к тому же в моих жилах течет южно-французская кровь. Тебе это не нравится?
Она растерянно моргала, не в силах оторвать взгляд от его груди. Она и до этого видела его раздетым, но раньше она не хотела замечать этого, настраивая свои мысли на другое. Но теперь он сам заговорил о чувствах.
Доминик был сложен божественно: натренированное тело, ни одного фунта лишнего веса, прекрасное лицо, удивительные глаза…
— Не нравится? — механически повторила она. — Наоборот! Меня это радует…
Он улыбнулся.
— Так же как и меня, когда ты поднимаешь юбки!
Виллему смущенно опустила глаза. Их общение теперь обрело новый тон, новый оттенок, новую атмосферу, новую значимость.
— Виллему, — после долгого молчания спросил он. — О чем ты хотела мне рассказать?
— О горном короле… — невольно вырвалось у нее, пока она еще не собралась с мыслями.
— О горном короле? — с улыбкой произнес он. — В связи с чем?
Она закрыла руками лицо.
— Ах, нет, Доминик, ты не должен насмехаться надо мной!
— Но я и не насмехаюсь, — смущенно ответил он. — Просто это удивило меня.
— Во всяком случае, сейчас я не могу рассказать тебе об этом. Видишь ли, все это было так хрупко и так чувственно… И, возможно, я бы решилась рассказать тебе об этом именно сейчас, когда я возбужденна твоим присутствием, но твоя усмешка разрушила все.
— Виллему, прошу тебя!
— Нет, забудем про это!
— Но я же люблю тебя!
— В самом деле? И тебя не смущает то, что они меня обстригли? — спросила она, смутившись, как это бывало с ней в детстве, когда ее представляли строгим гостям.
— Нет, ты просто очаровательна с такой короткой стрижкой. Тебя только нужно немного подровнять. Тебе это даже идет.
— Это звучит странно. Я раньше никогда не видела женщин с короткими волосами, если не считать той старой воровки, которую остригли в виде наказания. Но она была совсем старой. Это же так стыдно, Доминик, посторонние не должны видеть это…
«Никто из посторонних больше и не увидит этого… — с горечью подумал он. — Она говорит так, будто у нас впереди вся жизнь. Неужели она не понимает? Нет, она все понимает! Просто это ее способ поддерживать волю к жизни и избегать отчаяния. И я должен помочь ей».
