Как тихо на площади. В Турлине бы воздух кипел от разговоров, а тут молчат даже дети. Падает снег на мостовую, забеливает город, точно задался целью стереть любое воспоминание об оттепели. А когда заложников вели в тюрьму, под сапогами чавкала грязь, искрились сосульки и вокруг первых ручьев суетились мальцы, пуская лодочки.
Гулко закашлял старик Дробек, подтянул потуже завязки плаща. А Митьке почему-то совсем не холодно. Вчера так мерз под теплым одеялом, а сегодня стоит с непокрытой головой под снегом – и хоть бы озяб.
В воротах Корслунг-хэла показался человек. Он шел неторопливо, словно не было перед ним застывшей толпы. Наверное, Хранитель прошлого мог позволить себе и не такое. На припорошенной снегом мостовой оставались черные следы, отмечая путь: между солдат к колоколу. Курам поднялся по ступеням. Митька вяло удивился, заметив, что не змея вышита на его плаще, а корслунг. Крег Альбер опустился на колени и протянул Хранителю стальной обруч. Курам неторопливо надел его, и тогда склонилась знать, зашевелилась толпа на площади, снимая шапки перед владетелем Роддара.
Вот оно как…
– По праву владетеля этой земли. По долгу братской клятвы, – громко произнес Курам. – Повелеваю: за нападение на земли сестры покровителя нашего Родмира заложники должны быть казнены.
Горячо стало в груди, точно уже словил пулю. Митька глотнул холодного, пахнущего снегом воздуха.
– В честь милосердия покровительницы Миры расстреляны будут только трое.
Крег Тольский прошел между солдатами, остановился напротив пленников. Снова глухо закашлял старик Дробек, прижал ладони к груди. Так и вышел, повинуясь приказу крега. Следом за ним – Михалей и Юдвин.
Радость – не ему идти под дула винтовок! – подкатила к горлу, заставила Митьку сипло выдохнуть. Не сейчас. Пусть хоть несколько дней – но еще будут.
Трое выстроились у стены. Дробек прислонился к камню, прикрыл глаза. Старик болен, горы подточили его – но разве он не хочет жить? Михалей оставил дома жену и троих детей, перед самым отъездом он принял в дом двух осиротевших племянников. Вытянулся в струнку Юдвин, вот уж в ком клокочет ярость: не успел, ничего не успел.
Солдаты подняли ружья. Капитан с гербом Роддара на черном плаще оглянулся на владетеля.
– Нет! Вы должны казнить княжича Дина, слышите?
Отчаянный крик Юдвина Раля всколыхнул толпу на площади.
– Он сын мятежника! Это его отец напал на Миллред!
Желчный, всегда недовольный старик Дробек отклонился от стены, ухватил Юдвина за плечо:
– Замолчи.
Тот дернулся яростно, вырываясь.
– Думаете, я вместо себя подставляю? Видит Создатель – нет! Пусть меня убьют, пусть! Но его-то должны в первую очередь. Он носил белые аксельбанты! Он там убивал! По справедливости – его казните!
Стыд, душный, раздирающий горло стыд, пахнущий дымом сгоревшей Валтахары.
Дробек – откуда только силы взялись – толкнул молодого князя к стене. Сказал:
– Не позорься. Иллар не позорь.
Юдвин замолчал. Выпрямился. Но все равно смотрел не на офицера, командующего расстрелом, а на княжича Дина.
Митька не посмел отвести глаза.
***
Нежданно пошел снег – липкий, крупный. Он сглаживал дороги, убирал поля. Словно гигантский плуг, вспахивала белую целину армия. После королевских войск оставалась черная грязь и ошметки сугробов. Почти не делали остановок, но никто не жаловался на усталость.
Марк взглянул на побратима: эк его обтесало! Скулы торчат, губы высохли. А глаза горят – как у дикого пса перед дракой. Глупо, но Марк завидует сейчас Эмитрию. Стал бы Темка так за него, князя Лесса, в бой рваться? Король-то думал – бывшего княжича Кроха обуздывать придется, слово с него взял, а как бы не пришлось Марку побратима за руки держать. А вообще – обидно. И разговор с Эдвином душу точит, и зависть эта глупая, и ненависть, что колет взглядами соратников, с кем уже не первый день рядом воюет. В милости у короля Марк, а все равно не забывается, чей герб он носил когда-то, – вот и сейчас вспомнили. Эдвин даже с собой брать не хотел, собирался оставить при коннетабле в даррских горах. Князь Кирилл счел подходящим настроение для отчаянной атаки – обозленные подлостью Кроха, солдаты рвались в бой. Мятежников должны были попытаться выбить в долину, если же не получится – отжимать дальше до даррской границы, туда, где горы остановили Черные пески.
Как молил Эдвина Марк!
– Мой король, я должен ехать, пожалуйста! Вы же знаете, ваше величество!
Тяжел взгляд у короля. Но Марк выдержал, как и тогда, обвиненный в предательстве. Молчит Эдвин. Карта перед ним на столе расстелена, ярко освещена двумя лампами. На карте путь отмечен – в Миллред. За князем Крохом.
– Прошу вас, ваше величество!
На колени бы встал, да знает – не любит Эдвин, когда военные у него в ногах валяются. Марк уже на все готов. Только бы взяли.
– Я должен, мой король.
– Ты понимаешь, что тебе опасно показываться в тех краях? Стоит кому обмолвиться…
Марк сказал бы: «Ну вы же не берете с собой Бокара, так некому!», но он лишь склонил голову:
– Да. Я понимаю. Но я должен. Княжича Дина вы же отпустили, а он тоже ехал через Миллред.
– Он под охраной роддарцев.
За дверью спорят адъютант с коннетаблем. Оба недовольны, что король так долго занят с порученцем. Но Марк не выйдет отсюда, пока не получит разрешения. Разве что под конвоем выведут.
– Прошу вас, мой король. Позвольте мне ехать.
Смотрит Эдвин. Помнит ли он, что смотрел точно так же, когда отправлял Марка на пытки?
– Хорошо.
– Благодарю вас, мой король, – выдохнул, еще не до конца веря в то, что услышал.
– Но дашь слово, что не будешь пытаться убить князя Кроха. Его должны казнить в Турлине.
У Марка вырвалось с горечью:
– А вы поверите мне, ваше величество?
– Ты становишься излишне дерзок. Рассчитываешь на покровительство князя Кирилла?
– Простите, ваше величество.
– Даешь слово – и можешь ехать.
Марк – один из лучших фехтовальщиков. Он отлично стреляет. Не силой, так гибкостью и ловкостью берет верх в рукопашных сватках. И каждый день молит Создателя, чтобы свел его лицом к лицу с тем, кого когда-то называл отцом и считал земным воплощением Росса.
– Я, князь Лесс из рода Ласки, обещаю не убивать князя Кроха. Пусть его казнят в Турлине.
…И вот теперь Марк все ближе и ближе к Миллреду. Послезавтра будут у границы.
Разбита дорога, перемешан снег с грязью. Летят ошметки из-под копыт едущих впереди. Темка вдруг придержал коня, свернул на обочину.
