Что-то раньше ты не садился возле огня,– заметил зашедший следом Нёкун.
– Времена меняются, и мы вместе с ними,– примирительно ответил Зугбир. Старейшина хмыкнул и уселся напротив него.
– Зачем пожаловал? – спросил он. Спрашивать о деле вот так прямо сходу, даже не предложив положенного обычаями гостеприимства угощения, было грубостью, если не сказать оскорблением. Но и хозяин, и его гость давно знали друг друга и потому не отвлекались на пустопорожние разговоры, ибо оба одинаково умели ценить время и слово.
Зугбир хотел было ответить, но раздавшийся за спиной шорох заставил его насторожиться. В дальнем углу юрты сидела маленькая внучка Нёкуна. Девочка напевала колыбельную, играя в «дочки-матери» с кошкой, которую она замотала в кусок холстины и теперь убаюкивала, пытаясь заставить её спать. Бедное животное мученически таращило свои зелёные глаза, терпеливо перенося всё, что ему было положено в качестве человеческого детёныша.
– Она нам не помешает,– произнёс Нёкун, подвигая чашу с кумысом своему гостю.
– Дозорные предупреждены, цветок огнецвета над входом, ребёнок с кошкой в юрте,– задумчиво проговорил Зугбир.– Наверное, и сыновья в полном вооружении где-то поблизости. Ты мне не доверяешь?
– Что поделать,– пожал плечами старейшина каядов,– это ты верно подметил: времена меняются. Слыхал, как умер нойон буниятов Иргиз-хан?
– Нет, а что?
– Говорят, что он умер от горячки. Прошлой зимой на охоте он погнался за косулей и нечаянно провалился в полынью на Илане, напротив урочища Двугорбой сопки. Хотя за день до этого мы со старейшиной хаберхедов проезжали там по льду.
– Лёд мог подтаять,– заметил Зугбир.
– Это вряд ли,– покачал головой Нёкун.– Вспомни сам, какие морозы стояли всю зиму. Но не это смутило меня, а то, что у покойника почернело лицо.
– Хочешь сказать, что его отравили?
– Нет. Иначе бы знахари сразу бы распознали яд. Шаман, которого призвали камлать над Иргиз-ханом, бежал из его юрты как от степного пожара.
– Во-он оно как…– протянул Зугбир, догадываясь, что имел в виду его собеседник.– Думаешь, что среди нас завёлся ядачи-колдун?
– Я бы так не думал, если бы после этого меня самого дважды не пытались убить. Причём один раз, когда я приехал на похороны Иргиз-хана, с помощью заклятого оберега, подброшенного одному из моих людей. Во второй раз кто-то наслал морок удушья. Простому шаману это не под силу, и потому-то сейчас у меня нет веры никому. Да ведь и ты думаю, наверняка пожаловал ко мне не запросто так…
Нёкун умолк. По выражению его лица Зугбир догадал, что ходить вокруг да около не имело смысла. С ним надо было быть откровенным.
– Я хочу узнать про льдистое серебро,– выложил он прямо в лоб.
– А-а, вот ты о чём,– Нёкун в задумчивости поскрёб подбородок.– Да-а видать нынче многим оно понадобилось…
– К тебе приходил Эренцен? – напряжённым голосом произнёс Зугбир.
– Эренцен? – недоумённо переспросил Нёкун,– он-то тут причём? Хотя понятно,– догадавшись, он покачал головой.– Нет, не он.
– Тогда кто же?
Нёкун ответил не сразу. Он снял висевший над углями очага медный кумган и разлил содержимое по двум маленьким чашкам. Юрту заполнил душистый запах чабреца.
– Тебе, наверное, ведомо, что я посылал людей в Хорол за железом? – вопросил он. В ответ Зугбир утвердительно прикрыл веки.
– Ну, так вот,– продолжил Нёкун, бережно возвращая чайник на место.– Они вернулись ни с чем. Поэтому-то, в конце концов, я не утерпел и поехал сам. В Арк-Орде, на торговом майдане я встретил тайгетского шамана-проповедника по имени Ирахар. Он поведал мне, что залежи гамелита, как они называют льдистое серебро, в Тайгетаре иссякли, а новых никто найти не может. Ещё он поведал о том, что тайна гамелита сокрыта в сделанной из него же дощечке или пластинке. Она волшебная и якобы на ней оживают и появляются знаки-руниры. Не знаю, можно ли верить его россказням или нет, но мне показалось, что он лжёт.
– Он не лжёт,– отозвался Зугбир.
– Вот как? – удивился Нёкун.– Значит, ты тоже что-то знаешь об этом…
– Потому-то я и пришёл к тебе. Чулун рассказал мне, что перед войной с ченжерами вы с ним ковали оружие из льдистого серебра, взятого у Хайдара. И ещё про то, что шаманы приходили к нему, прося оставить немного гамелита для приготовления снадобий, но всё что у него было, пустили в плавку.
– Да-а,– задумчиво протянул каяд,– было такое…
– И только ту самую пластину с рунирами он вам не отдал. Она осталась у Хайдара. В своё время он забрал её вместе с остальными вещами у погибшего тайгетского воеводы, что некогда жил в его курене. Дайсан, кажется…
– Я помню его,– кивнул Нёкун.– Человек, наделённый духом Рыси. Очень сильный. Но про пластину я ничего не знаю. О ней я услыхал от того проповедника веры Мизирта, что встретился мне в Арк-Орде, а теперь и ты говоришь о том же…
– И что же поведал тебе этот тайгет? Что он говорил про пластину?
– Говорил, что в незапамятные времена, какой-то их, то ли шаман, то ли отшельник, получил откровения от ихнего тайгетского бога. Дабы сохранить их для потомков, он написал их на десяти пластинах, отлитых из звёздного серебра в полторы ладони длиной и с ладонь шириной, толщиной же в треть пальца. Посреди на каждой пластине выбиты знаки-руниры, в которых заключена божественная сила. Если знать,
