как ими пользоваться, то они могут перетекать, словно вода и изменять свои начертания, после чего вновь застывают. И каждый раз, когда это происходит, руниры открывают новое знание тому, кто сможет их прочитать. Заклинания, записанные на пластинах, якобы могут открыть лёгкий вход в незримый мир духов. Об этих пластинах давным-давно все позабыли. Ещё он упоминал, что кроме него, её ещё ищут один из его соплеменников и ченжерские жрецы какой-то ихней богини. Вот и всё. Лучше ты мне ответь: а с чего это вдруг, эти пластины понадобились тебе, да и остальным нашим шаманам? – полюбопытствовал Нёкун.– Да и ты откуда проведал о ней?
– Мне было видение,– ответил Зугбир.– Видение, ниспосланное самой Рысью-Прародительницей.
– Да, ну? – недоверчиво прищурился Нёкун.
– Я знаю, что ты, как посвятивший себя служению Далха-Коту не веришь в подобные вещи, но на этот раз так и было. Нам с тобой ведомы многие уловки тех, кто дурачит простаков, но скажи, разве в делах и разговорах с тобой я хоть раз прибегал к ним?
Нёкун задумался, пытливо поглядывая на сидящего напротив него собеседника.
– Нет,– вынужден был признать он.– Сколько я тебя знаю, такого за тобой не водилось. Со мной ты был достаточно честен, и я тебе верю.
– Я был за Челенгрой, в стойбище у одного из гейрских шаманов-травников, когда это произошло…
– Наверное, накануне ты хорошенько хлебнул отвара из мухоморов? – усмехнувшись, заметил Нёкун.
– Если бы,– покачал головой Зугбир.– Это случилось среди бела дня. Я был в лесу и собирал коренья на поляне, когда небо надо мной вдруг потемнело. Всё вокруг затянуло какой-то мерцающей мглой. Я лишился сил и не мог сделать ни одного движения. Знаешь так, наверное, чувствует себя человек, когда к нему приходит смерть. Так я и подумал, лёжа с закрытыми глазами посреди той поляны. Но в это время откуда-то сверху раздался нечеловеческий голос. Он сказал: «Найди утерянное и познай непознанное», а после этого я увидел сияющую пластину с рунирами. Она какой-то краткий миг висела прямо передо мной в воздухе, а потом пропала, и всё вокруг погрузилось во тьму. Что было дальше, не помню. Очнулся, когда солнце уже садилось. Прошло больше полдня, а мне показалось, что всего ничего. Когда вернулся в стойбище, то оказалось, что на него налетела буря. Ветер повалил все вежи и шалаши. Шамана, что обещал мне передать часть своих знаний по травам, насмерть придавило рухнувшим деревом. Вот и всё. Ты первый человек, которому я рассказываю об этом…
Зугбир умолк. Выслушав его повествование, Нёкун некоторое время сидел, не проронив ни слова.
– А что гейры? – наконец, спросил он.– Так и отпустили тебя с миром?
– Да. Правда четырём охотникам пришлось наложить лубки на сломанные руки, а к старейшине приставить женщин, ибо за ним нужен уход, и он не скоро сможет выйти на охоту. Остальные дали мне челнок и двух провожатых…
– Клянусь неуязвимой шкурой Далха-Кота,– засмеялся каяд,– они не скоро забудут твоё появление в стойбище их шамана. Я бы не поверил всему рассказанному тобой, если бы ты сказал, что гейры позволили тебе уйти от них просто так. Они-то наверняка подумали, что это из-за тебя духи излили свой гнев на их стойбище.
– Возможно, что они были по-своему правы. Ведь нынче-то они остались без целителя. Кто знает…
– Ну, хорошо. А что за голос говорил с тобой? И что это за «утерянное и непознанное»?
– А вот этого-то, я как раз и сам не знаю,– ответил Зугбир.– Может быть это была сама Прародительница, а может и тайгетский бог… Насколько я понимаю, в рунирах, выбитых на пластине содержится некое знание или заключена какая-то сила, а может и ещё что-то, что нам неведомо. Я подумал, что надо сначала разыскать пластину, и мои поиски привели меня сначала на капище Рыси-Прародительницы, а потом к хану Хайдару…
Зугбир остановился, чтобы промочить горло. Он взял чашу с отваром и сделал несколько глотков.
– Но он умер, и ты потерял след,– докончил за него Нёкун.
– Это так,– отставив питьё, согласно кивнул головой Зугбир.
– А Джучибер? Может быть, наследник Хайдара что-то знает об этом?
– Про то не ведаю. Ему, как ты знаешь сейчас не до этого.
– Знаю, видел его на съезде. Сильный воин, но нечета Кранчару или тому же Укэту. Молод ещё. Впрочем, поумнее их будет. Но нойоны и старейшины не хотят видеть его ханом, а зря. Сейчас они станут грызться между собой как собаки из-за брошенной кости. Того и гляди, растащат весь улус по кускам. Каждый из них спит и видит ханом только себя…
Зугбир догадался, чем озабочен Нёкун, но не откликнулся на слова собеседника, ибо его не занимало то, что волновало Нёкуна как старейшину рода каядов. Сейчас ему было всё равно, кто будет ханом коттеров. Мысли Зугбира занимала только таинственная пластина.
– А тебе, я вижу, до этого дела нет,– громко произнёс Нёкун, видя, что собеседник не слушает его. Зугбир очнулся от собственных дум и посмотрел на него.
– Да, ты прав,– ответил он.– Впрочем, я ведь не старейшина рода, семьи у меня тоже нет. Потому-то нас с тобой печалят разные заботы. В отличие от тебя я лишь взыскующий истины. Но не прими мои слова за обиду…
Зугбир умолк и некоторое время они сидели, снова погрузившись в собственные мысли, каждый думая о своём.
– Скажи, что ты знаешь про тайник в изваянии Далха-Кота, что стоит на капище Рыси? – спросил Зугбир, возвращаясь к прерванному