в груди всего два раза, а натекло уже на три глотка. Похоже, защита тела опять ослабела в неподходящий момент.
Как назло, без активатора трёхсоставная техника лечения сорвалась, крюча пальцы.
Злясь, прорычал:
— Зерраум сортам зиарот.
В этот раз, с помощью, удержал. Наглядное свидетельство того, что мне нужно переделывать всё, вообще всё, потому как даже у трёхсоставных техник случались срывы. И в будущем они тоже могут случиться, причём в самый неподходящий момент, когда ценой ошибки станет моя жизнь. Вчера я наглядно в этом убедился.
Крови теперь половина чаши.
Девушке столько явно лишнее. Даже Креоду в своё время я давал меньше.
Значит, сделаю сразу два дела.
Девушка выпила на удивление легко. Всего-то и понадобилось приподнять её и ткнуть чашу ей в губы. Глоток, другой, как страховка на случай её слабости или стойкости её болезни.
Уложив её обратно, я отвернул рукав ханбока и долго оттирал им ей губы от следов красного. Затем напоил её обычной водой, чтобы смыть остатки состава с зубов и дёсен.
Вроде вышло неплохо.
Остальное отправилось во флягу.
Через пятнадцать минут я открыл дверь.
Листен застыл посреди комнаты, по которой всё это время метался. Я знаю, мне тени всё рассказывают.
— Я напоил её. До этого этот рецепт не использовали для борьбы с болезнью, поэтому я не могу сказать, как быстро он подействует. В обычном случае это занимало от двух десятиц до двух месяцев.
Листен выдохнул и глубоко поклонился:
— Господин, я вижу, что наследие величия вашего Дома всё ещё цело, для меня будет честью служить вам.
Я невольно растянул губы в улыбке, краем глаза видя десять теней, что окружали нас всех. О да, величие моего дома цело, проснулось после тысячи лет и желает вернуть ещё больше.
— Что же, тогда поговорим о том, ради чего я пришёл к тебе?
— Что за бред ты… Ох! — Листен опомнился, вскочил, склоняясь передо мной в глубоком поклоне. — Прошу меня простить, господин, это вырвалось из меня само по себе. Простите, меня, господин, я забылся.
Я хмыкнул. Мне тоже было тяжело. Пытаться объяснить, зачем мне нужно переделать техники, куда нужно смотреть в переделке и при этом ничего не сказать про Оскуридо и прочих Безымянных — это нелегко, да. Так что мою запинающуюся речь я и сам бы назвал бредом.
Сев за стол, я побарабанил по нему, скользя взглядом по бумагам и собираясь с мыслями для новой попытки.
Так и не севший Листен негромко шипел Илиоту на ухо:
— Ну ты-то должен помнить хотя бы выводы, их же всех заставляли зубрить. Какие ещё срывы трёхсоставных техник? Их оттачивали последние три сотни лет. Они подходят всем. Ну, — запнулся на миг Листен и тут же поправился, — всем в королевстве. Разве что у какого-нибудь реольца во втором поколении могут быть проблемы, да и то вряд ли. Разница по крови начинает сказываться на более поздних рангах, — шёпот стал еле различим даже для меня. — Господин достиг предела своих сил. Как бы ему об этом мягче сказать?
Илиот не шептал:
— Ты получил плату. Не надейся, что расплачиваться не придётся, и не выдумывай оправданий.
Листен возмутился:
— Да разве это оправдания? Это… Это… Правда!
Под моим взглядом он замер. Я жёстко напомнил ему:
— Ты ведёшь себя недостойно слуги, каким назвался.
Листен вздохнул и глубоко поклонился:
— Простите меня, господин, вы правы. Суть я понял. Верю, не верю, в чём причина, какая мне, верному слуге, разница? Вы, господин, щедро заплатили мне, — говоря это, он покосился за мою спину на дверь в комнату сестры, — мне нужно отрабатывать плату. Простите меня, это всё нервы.
Илиот хмыкнул:
— Давно бы так. А то ты за плату не делал всех тех глупых и безумных вещей, которые рождались в голове подвыпивших учеников Академии.
Листен кивнул, ухватил кисть и принялся что-то писать, бормоча себе под нос.
Толкнул бумажку Илиоту.
— Вот что нужно для начала.
Тот едко напомнил:
— А заливал, что у тебя всё есть в запасах.
— Огарки, — честно признался Листен. — Господин говорит, что у него равновесное распределение ихора Предков по частям. Я такого не видел ни разу в жизни, но вполне допускаю, что такого гармоничного состояния можно добиться путём взвешенных браков. Лет за триста. Но! — поднял вверх кисть Листен. — Тогда все техники работали бы пусть не идеально, но до пятой ступени без особых изъянов. Потом господин говорил, что, возможно, в нём есть большая, чем обычно часть ихора Безымянного, что уже вовсе не лезет ни в какие ворота.
Я подтянул под себя ноги, готовый в любой миг вскочить и сражаться, но Листен сказал совсем не то, чего я ожидал. Он вскинул обе руки и с раздражением спросил:
— Господин, как можно в таких опасных вещах полагаться на возможно и наверное, на бабка говорила и прочее? Только полная проверка, — махнул в сторону Илиота. — Давай-давай, а то досидимся, что они закроются, — и тут же снова повернулся ко мне. — Выкладывайте, господин, чему вас там научили в нынешней Академии, на чём мы будем проверять подобия?
Спустя два часа я стоял в центре начерченной на полу фигуры — семилучевой звезды, на кончиках которой горели тонкие и высокие свечи.
Листен ещё раз всё оглядел и довольно кивнул:
— Приступим.
Склонился к первой свече с красным пояском у основания, приставил к ней странного вида конструкцию, собранную из нескольких линеек, винтов и зажимов. Не поднимая головы скомандовал:
— Используйте «агдже». Сейчас!
Я, как и было договорено, тщательно выговорил:
— Агдже, — отправляя сгусток огня в стоящего за пределами фигуры Илиота.
Тот ловко принял его на защиту, не отбив в сторону, а словно затушив, чуть ли не впитав огонь в руку. Я такой техники не знал и напомнил себе, что нужно будет во время дороги поучиться у него.
Листен записал что-то, перешёл к следующей свече с чёрным кольцом у основания, снова осторожно приладил к ней свою конструкцию, снова вслепую кивнул мне, и я снова поднял ладонь, складывая печать.
— Сейчас!
— Агдже.
Проверка заняла час. Для каждой свечи в итоге я использовал по очереди семь разных односоставных техник, одну из которых мне пришлось выучить, пока Илиот ходил в лавку. Каждая свеча содержала в себе свою смесь исаров и Листен проверял, сколько её сгорает, когда я выплёскиваю из себя жар души. По мне — сгорели они почти одинаково, но Листен явно в этом понимал больше, чем видел я.
Теперь он, что-то бормоча себе под нос, считал на бумаге, с каждой минутой всё сильней и сильней улыбаясь.
А вот я
