Впервые за все время их отношений Альберт дал моей подруге сдачи, хорошей и крепкой.
По крайней мере, я заметил это впервые. Альберт позволил себе использовать покровительственный тон. Я подумал, что на Арлин это окажет нужное воздействие. Так оно и оказалось.
— Прости, Альберт, — сказала она. — Твое объяснение логично. Ты знаешь, я нетерпелива, но признаю — нет оправдания для грубости.
— Спасибо, — ответил он.
Настало то самое время, когда нужно было хватать мяч и бежать к воротам.
— Сеарс и Роэбак, — обратился я к ним.
— Да? — отозвались они.
— Разговор, который у нас только что был… мм… прояснил для вас проблему? Конечно, если вы нас слышали. Мы не пытались беседовать приватно, находясь при этом рядом с вами.
— Приватно?
— Ну, вы понимаете, что я имею в виду. Приватно! Ну, в смысле, у вас такой большой словарный запас английского… вы должны были все услышать и понять.
— Свободная база, — сказали они.
Мы все втроем издали большое дружное «А?». Тогда они сделали вторую попытку.
— База с данными. Мы располагать большими скоплениями словарей. Приватный — это низший ранг земной армии.
— Да, ну, в общем… — произнес я. — Мы вернемся к этой теме позже.
Я посмотрел на их комические лица. Они посмотрели на меня.
— Я забыл, о чем вас спрашивал, — признался я.
— Неясные религиозные хождения от объекта к субъекту, — ответили Сеарс и Роэбак. — Мы сожалеем, что не смогли сделать объедение.
— Объяснение, — поправил я, уже даже не задумываясь. Боже, я привыкал к их говору. — Я не хотел вас критиковать, — извинился я, — но мы говорим о другом. Спасибо за попытку объяснить.
— Критиковать, — повторили C&P. — Кинокритики. Книжные критики. Критики искусства.
Критики научной фантастики.
Альберт смотрел в том же направлении, что и я.
— Это правда? — спросил он нетерпеливо. — У вас имеются эстетические разногласия с Фредами?
— Война идет сотни тысяч лет, — сказали C&P. — Это приводит к изменениям планетарных систем. Разные расы — это субъекты, объекты.
— Как это началось? — спросила Арлин, вдруг с таким же энтузиазмом, как Альберт.
— Вы можете называть их книгами, — ответили C&P. — Священными тестами.
— Текстами, — снова поправил я, почти бессознательно.
— Текстами, — повторили они. Мне захотелось поставить им плюсик. — Книгам двенадцать миллионов лет. Фреды несогласны с нами.
— С народом Клейв? — спросил я.
— Со всеми нами. Не один Клейв, а все, кто здесь. Мы принесли вас, чтобы идти на войну.
— Литературное толкование, — удивилась Арлин. Я не собирался забывать, что она некоторое время специализировалась на английском языке.
Альберт хлопал в ладоши, как ребенок, которому только что дали подарок, который он всегда хотел — понимание.
— Две стороны — это толкователи, которые захватывают звездные системы, чтобы распространить свой вариант учения. Мне это нравится. Звучит слишком безумно, чтобы не нравиться. В чем заключается их основное несогласие с книгами, которым двенадцать миллионов лет?
Тут C&P выдали одну из своих лучших фраз:
— Фреды хотят их демонтировать.
Арлин закричала, но это был крик восторга.
— О Боже, — проговорила она, — они деконструкционисты!
— Ты должна объяснить мне, что это означает, — прошептал Флай мне в ухо.
Я еще не успокоилась от того, что наболтала. Я смотрела на Флая самым чистым взглядом, имеющимся в моем репертуаре.
— Ты о деконструкционизме? — спросила я.
— Ага.
Я не готова была признаться великому Флаю Таггарту, что идея моя была простенькой. Я не завершила свою научную работу, пока училась в колледже. Я боялась, что если начну коллекционировать медали в гуманитарных науках, это помешает жизни в реальном мире. Но я успела нахватать несколько умных словечек. Настало время проверить свои знания на прочность.
— «Деконструкционизм». Как звучит, так и понимается, — сказала я. — Профессора литературы разбирают тексты по кусочкам и исследуют их.
— Чем это отличается от того, что делают другие профессора? — поинтересовался Флай. У него было такое стойкое предубеждение о высшем обучении, что я удивлялась, почему он вообще меня дергает. Я была для него официальным исключением из правила о том, что колледж вредит мозгам.
Еще один комментарий — и я исчерпаю свой багаж знаний по данному предмету.
— Ну, они выдвигают разные мнения по поводу того, что хотел сказать автор текста.
Я расстреляла всю обойму. Прежде, чем Флай потребовал уточнений и примеров, я поспешила свалить все на плечи наших новых друзей.
— Я уверена, Сеарс и Роэбак ответят лучше, — сказала я, — ведь в их распоряжении информация обо всем нашем мире, которую они носят в своих симпатичных головах.
— Хорошая попытка, — сказал Альберт, пытаясь удержаться от смеха. Не уверена, что он знал о предмете больше меня, но готова поспорить, что он все еще не отошел от обиды за мой сарказм. Арлин, что за глупости тебя занимают! Все, что нам действительно нужно сейчас знать, так это содержание тех старинных книг, если мы вообще в состоянии их понять. Сеарс и Роэбак не спасли меня. Их головы были наполнены информацией о нашем языке, но у них был талант все путать в самые неподходящие моменты. Такие, как сейчас.
— Деконструкция, — проговорили они. — Приставка «де-» предшествует существительному «конструкция», как в словосочетании «деконструкция дома».
Великолепно. Они действовали по шаблону Чико Маркса! Флай и Альберт сначала растерялись, а потом разразились смехом. Ну что ж, если им можно смеяться над Магиллой Гориллой, то можно и мне. Наши инопланетные товарищи не присоединились к нам, но не думаю, что они были оскорблены. Они не понимали нашего юмора. Что ж, не удивительно.
Юмор — это последний слой культуры, который может быть усвоен чужеземцем. Если имеет место быть такой феномен, как юмор Клейва, у нас так же мало шансов его понять. Альберт пришел на выручку. Интересно, сколько времени он провел в беседах с двойниками, в то время как я думала, что он пребывает в медитации? Он объяснил все просто:
— Мы говорим о литературной теории. Фреды имеют одну. Ваша сторона — другую.
Деконструкционизм в литературе — это, например, когда вы натыкаетесь на противоположную версию того, кем является ваша сторона в этой галактической войне.
Стоило немного подтолкнуть C&P в нужном направлении, и произошло чудо.
— Поджигать одну минуту, — сказали они. — Мы учимся через обращение к фотогеничной памяти. Деконструкция — это не то, что мы сказали. Теперь мы понимаем, в чем различение.
