Руки Никласа мягко и осторожно обхватывали маленькое тельце. И вот — хотя голова его неустойчиво качалась из стороны в сторону — мальчик посмотрел на свою мать, найдя ее лицо среди новых и незнакомых лиц, и неуверенно улыбнулся.
— Он улыбается! — воскликнула мать. — Он улыбается, отец! Он не улыбался уже так долго!
— Ему больше не больно, — пояснил Маттиас. — Лекарство и руки Никласа сделали свое дело.
Воллерский помещик встал.
— Можете забрать домой тех двоих, — проворчал он и вышел из комнаты.
Передав ребенка матери, Никлас поспешил за ним, в то время как Маттиас давал ей необходимые предписания. В прихожей Никлас увидел, как воллерский помещик рванул дверь и крикнул Бранду:
— Можете заходить, вас никто не тронет!
И, надув губы, он отступил назад и скрылся в своих комнатах. Что еще ему оставалось делать?
И тут начался хаос. Прибывшего нотариуса вместе с его кнехтами впустила охрана, толком не знавшая, что ей нужно делать, и Никласу пришлось объяснить, в чем дело, в то время, как большинство Людей Льда бросились освобождать пленников. Сказав, что хозяин Воллера не отделается от ответственности, и искупит свои грехи, нотариус направился во внутреннюю часть дома. Габриэлла позвала Виллему — и та вышла из комнаты со связанными за спиной руками, сопровождаемая двумя охранниками.
— Где Доминик? — первым делом спросила она.
— Здесь, — ответил один из охранников и открыл другую дверь. Доминик сидел там, скрючившись, у стены, со связанными руками и разбитым в кровь лицом.
Упав перед ним на колени, Виллему прошептала:
— Ах, Доминик!..
Но руки ее были связаны.
Он посмотрел на нее — его глаза улыбались, несмотря на боль.
— Виллему… — сказал он, и в его голосе звучала вся любовь мира.
Калеб, Габриэлла, Бранд и Никлас, вошедшие в комнату, чтобы развязать пленников, остолбенели, уставившись друг на друга: их лица выражали ужас.
Быстро нагнувшись, Габриэлла развязала веревку на руках дочери и помогла ей встать.
— Пойдем, Виллему, — сказала она. Остальные занялись Домиником, поставили его на ноги.
— Вытри мне нос, мама, — попросила Виллему, — я не могу пошевелить руками.
До Габриэллы дошло не сразу. Ах, дитя, дорогое дитя!
— Я так хочу есть, мама, — жаловалась Виллему. — Я такая грязная, я насквозь продрогла, я простужена… Я хочу домой!
«В амбаре так холодно, я продрогла насквозь.
Ветер дует мне в лицо. Разве я не в амбаре?
Я сижу верхом на лошади! Кто-то крепко держит меня.
Доминик.
Я чувствую себя в безопасности. Я с головой укутана в плащ. Кажется, он из домотканного сукна…
Стук лошадиных копыт… Я слышу стук множества лошадиных копыт. Сзади. Нас преследуют, Доминик! Нам нужно уйти от погони! Скачи же быстрее!
Страх, вечный страх. Когда в моей жизни не было страха?
Так трудно дышать, так тяжело. Грудь просто разрывается, ноет, внутри все болит».
— У тебя жуткий кашель, Виллему. «Голос отца. Это отец держит меня».
— Доминик?..
— Он с нами. Он скачет вместе с Никласом.
— Он же совсем раздет в такой холод…
— Ему дали плащ.
«Повернуть немного голову… Да, они здесь. Много, много всадников. Целая колонна в суровом молчании скачет за нами в холодном предрассветном тумане.
Теперь я вспомнила, хотя это пока еще смутное воспоминание. Нас вывели из амбара, и у меня начался приступ кашля на пронзительном ночном ветру. Я думала, что мои надорванные легкие не вынесут этого».
— Ты совсем повисла у меня на руках. Теперь ты проснулась?
— Да, отец. Я чувствую такую слабость в груди.
Она вспомнила ярость в глазах тучного помещика.
— Они избили Доминика, отец.
— Теперь ему лучше. Но Маттиас говорит, что раны на запястьях у него загноились. Так что нужно спешить домой.
— Я и в самом деле птица, приносящая несчастья. Сколько людей пострадало из-за моей глупости!
— Ты прекрасная девушка, Виллему. Скактавл тоже так считает.
— Скактавл?
— Он находится теперь в Гростенсхольме, тяжело раненый. Это он сказал, где ты находишься.
— Скактавл спасен? Слава Богу!
«Все они старались ради меня! У меня просто голова идет кругом, я теряю дар речи… Отец крепче обнял меня, мы скачем еще быстрее…»
— Нас уже не так много?
— Они разъезжаются по домам, один за другим, ведь опасность миновала. Сейчас мы можем только сказать им «спасибо», но позже отблагодарим их.
— Да. Значит, мы уже в нашем округе?
— Да.
— Как чудесно возвращаться домой!
«Отец не ответил. Вид у него был озабоченный. Господи, как я устала!»
— Я мечтаю вымыться! В теплой воде! Но я не знаю, смогу ли я это сделать в моем теперешнем состоянии..
— Приедем домой, посмотрим.
«А вот и аллея. Все остановились». Послышался голос Доминика:
— Увидимся завтра, Виллему! «Я не вижу его, здесь так темно! Небо сереет, у горизонта, но еще ночь…»
— Да, спасибо за все, Доминик!
— Тебе спасибо!
А это говорит дядя Маттиас:
— Калеб, сначала я осмотрю Доминика, а потом сразу же приеду в Элистранд.
— Хорошо.
«Они поскакали по аллее. Деревья теперь голые, но они красивы и без листьев. Похожи на черные руки, воздетые к небесам… А вот и мама на своем коне…»
— Привет, мама!
— Привет, дружок! Наконец-то ты вымоешься, поешь и отдохнешь!
— В чистой постели? С белоснежным бельем?
— В своей собственной постели!
Об этом можно было только мечтать.
— Виллему? Виллему, ты спишь?
«Это кричит отец. Но я не в состоянии ответить ему».
— Нам нужно торопиться, Габриэлла!
«Тревога в голосе отца. Не могу произнести ни слова.
Как я сюда попала?
Кухня в Элистранде. Тепло, топится печка. Я укутана в одеяло».
— Сначала мне нужно вымыться…
— Ты уже вымылась, разве ты не помнишь?
Это сказала мать. Ее глаза так сияют.
— Да, волосы еще мокрые.
— Мы основательно вымыли тебя.
— Мама, не можете ли вы подстричь меня поровнее?
— В этом нет необходимости. К чему эта суета в шесть часов утра, да еще после такой бурной ночи!
— Но ведь сегодня придет Доминик!
— Он не придет. Маттиас уложил его в постель и приказал Никласу следить за тем, чтобы он не вставал. Маттиас был здесь и осмотрел тебя. Он сказал, что у тебя воспаление легких, и он просто удивляется, как ты вообще могла так долго держаться на ногах — ведь ты давно уже болеешь. Он считает, что у тебя непостижимая сила воли.
«Ой, как кружится голова… все плывет перед глазами…»
— Калеб! Она опять потеряла сознание! Ее нужно уложить в постель!
— Да, хорошо, что она хоть немного поела каши…
— Мне удалось скормить ей несколько ложек, хотя она этого даже не заметила.
