Вынужденно перешёл в нападение и обычно осторожный Маро. Любимой своей внезапной вздвоенной атакой он нанизал на рапиру сразу пару одержимых. Шагнул мимо падающих тел, прикрываясь ими от нападения других, и сразу же вонзил кинжал ближайшему в бок, рванув клинок вверх и на себя, расширяя рану. Одержимый словно и не почувствовал боли. Он развернулся к Маро, но того уже не было на этом месте — салентинец разорвал дистанцию и вонзил рапиру в шею врагу.
На него налетел красномордый мясник с перекошенным, как и у остальных, лицом. По одежде и кожаному фартуку его растекались красные пятна, но не понять, чьей крови — его или жертв одержимого. Он размахивал топором для рубки костей и обвалочным ножом. Вряд ли при жизни он умел так ловко обращаться с ними, держа в обеих руках, но вселившийся в тело мясника демон явно добавлял толстяку ловкости. Силы же ему и так было не занимать, судя по бугрившимся мускулам.
Маро отскочил назад, разрывая дистанцию. Мясник ринулся следом, не разбирая дороги. Салентинец тут же прыгнул на него, парируя топор для рубки мяса кинжалом — от силы вражеского удара у Маро заныли пальцы, однако это не остановило его. Укол рапиры проткнул грудь мяснику, и почти одновременно кинжал вонзился ему под мышку. Маро выдернул оружие, ударил снова, а затем ещё раз — для верности, хотя здоровенный мясник уже валился к его ногам, истекая кровью.
— А ты неплохо пляшешь, — усмехнулся Кастельянос, вытирая шпагу об одежду убитого одержимого. — Но для настоящего боя это не слишком подходит.
— Я — эспадачин, а не солдат, — ответил Маро резче, чем хотел бы. — В строю не стоял и с пикой не ходил.
— Я был мушкетёром, — зачем-то поправил его Кастельянос, как будто Маро было дело до его прошлого.
Салентинец очистил свои клинки от крови одержимых, и они вместе с валендийцем поспешили вслед за Рейсом и его телохранителями к центру города. Прочь из охваченного пожаром порта.
Чанто Тебар опустил сломанную шпагу. В первые мгновения он даже не поверил, что всё закончилось. Одержимых больше не было. Валендийцы вместе с изрядно поредевшим морским гарнизоном и стражей Водачче сумели перебить их. Все бесы, что вселил в людей Рауль Рейс, вернулись в его серп, а он был слишком далеко, чтобы вселять их снова. Да и не до того уже ему было в тот час.
Над портом бил набат, пожар распространялся по городу, однако с ним уже справлялись команды огнеборцев. Саламандры, как звали их из-за герба, нашитого на одежду, крепко знали своё дело. Порт Водачче сгорал за историю города трижды, почти до основания, один раз его сожгли намеренно из-за вошедшего в гавань по недосмотру таможенников чумного корабля. Но ни разу огонь не перекинулся на соседние кварталы. Команды на запряжённых резвыми рысаками телегах занимали свои участки, определённые уставом, где всегда находились поблизости водозаборные колодцы, куда кидали шланги установленных на телегах помп. В тот день у пожарных команд было очень много работы, но их руководство сразу приняло решение пожертвовать частью порта, которую уже не спасти, и сосредоточиться на той, где их усилия могут принести результат.
Многие пожарные погибли от рук одержимых, и огонь распространился куда сильнее, нежели должен был. На место погибших вставали стражи, солдаты морского гарнизона, да и простые жители порта, стремящиеся спасти свои дома.
Тебар смотрел на эту борьбу и не знал, что ему делать дальше. Он видел и валендийцев, сражающихся с огнём вместе с теми, кого должны были сейчас убивать. Схватка против чудовищного, не щадящего никого врага роднит, это Тебар знал по себе. Ударить в спину тем, с кем только что дрался плечом к плечу, для этого надо быть подлецом, а таких среди валендийцев не то чтобы не водилось (подлецы — они всюду есть), но Тебар предпочитал искренне считать, что среди его соотечественников их меньше. Некоторые, как замечал Тебар, оглядывались на него, ожидая команды — солдаты до мозга костей, даже зная, что делать дальше, они не решались начинать без неё. Может быть, просто не хотели брать грех на душу, пускай и отягощённую уже многими другими.
Будь прокляты Кастельянос и этот салентинец Маро, куда подевались все командиры, когда они так нужны? Тебар вовсе не горел желанием отдавать такой приказ — бить в спину морскому гарнизону и страже, чтобы захватить порт. Да и для чего? Ведь на рейде сейчас дерутся морские псы с остатками салентинской эскадры.
И словно в ответ на его мысли к пожарному набату добавился новый — звонко ударил колокол морской тревоги. Его голос призывал к обороне.
Тебар глянул на море и увидел, что на рейд Водачче заходят оставшиеся два галеона морских псов. Салентинцы были повержены за то время, что шла резня в порту. Их боевые корабли или дрейфовали без руля и ветрил с перебитой командой, или же догорали, сожжённые каллиниковым огнём. Лишь один уходил, отпущенный морскими псами — он не был их добычей и нёс весть о поражении эскадры.
Солдаты морского гарнизона побросали все дела, снова взялись за оружие и среди огненного ада порта принялись строиться для отражения атаки. Им не хватало офицеров, многие погибли в схватках с одержимыми, однако солдаты делали то, что велел им долг, хотя и понимали, что обречены.
Вот это Тебару было понятно и близко. Он ведь, Баал побери, был валендийским солдатом — из той породы людей, что стояли до конца под обстрелом адрандских пушек и на промозглых полях Виисты, где проклятые хаосопоклонники натравливали на них легионы демонов и одержимых. На Тебара снова стали бросать взгляды — уже более уверенные, люди ждали приказа и дождались его.
Сначала он хотел отдать приказ уходить. Тебар вспомнил о сеньоре Марисоль, богатой вдове, ждущей его в Альдекке. Однако он был валендийским пехотинцем, солдатом, сражавшимся за короля и Отечество на бесчисленных полях сражений, и он не мог поступить иначе. Как не мог отдать приказ ударить в спину прежде, так и теперь не мог приказать уходить.
Тебар ничего не сказал, не подал никаких условных знаков. Он просто решительным шагом направился к строящимся солдатам морского гарнизона Водачче. И остальные валендийцы, следившие за его действиями всё это время, последовали за ним.
Берек не любил десанты — слишком много риска, а вот насколько тот оказывается в итоге оправдан, большой вопрос. Однако сейчас у него не было выбора. Оставшиеся на Дионе морские псы сыграли свою роль, и помощи ждать от них, тех, кто пережил бортовой залп салентинцев, не стоило. Теперь в бой, после абордажа и схватки с оставшимися двумя галеонами врага, придётся идти матросам «Золотого пеликана» и «Стремительного». Но никто не говорил, что морские псы ринутся очертя голову в новую драку.
Для начала, как только «Генара» пошла-таки ко дну после двух продольных залпов, которые обрушили на её повреждённый батареей с Дионы левый борт сначала «Стремительный», а после «Золотой пеликан», а последний галеон салентинской эскадры, решив не испытывать судьбу, отправился восвояси, Берек просигналил на «Стремительный», прося о срочной встрече Баквита. Меньше чем через четверть часа Берек уже стоял на шканцах «Стремительного» и обсуждал план нападения на порт Водачче. В это время команды обоих кораблей пытались ремонтировать то, что сломано, и приводить в порядок то, что возможно.
Оба капитана некоторое время внимательно вглядывались в горящий порт и одновременно опустили зрительные трубы.
— Там Долина мук какая-то, — пожал плечами Баквит, не горевший желанием совать туда нос.
— Скоро справятся, — отмахнулся с уверенностью Берек, который тоже не испытывал такого желания. — Нам надо взять порт, иначе вся эта авантюра с эскадрой обернётся пшиком. Парням нечем будет поживиться.
Он мог попробовать увести взятый на абордаж салентинский галеон — за него морское ведомство Страндара дало бы хороший куш. Но тут была одна загвоздка. Страндар не находился в состоянии войны с Салентиной, и потому действия Берека были самым обыкновенным пиратством, и галеон у него никто не примет, как бы хорошо тот ни был. Корабль придётся бросить здесь, а значит, они лили кровь зазря. Это точно не понравится команде, а ведь матросы уже начали бурчать, что весь нынешний поход — сплошное недоразумение, и стоило бы заняться делом вместо того, чтобы таскаться по морям без толку. Берек слишком приучил их к выгоде, получаемой почти в каждом походе, и теперь ему приходилось платить за собственную удачливость и находчивость.
