Хозяин обратил взор к дружиннику.
Сотник откинулся на подушки. Вино веселило и, растворяя давешние страхи, настраивало на задушевную беседу. Он лениво потянулся за крупным стручком канареечного цвета, отломавшимся от такой же жёлтой грозди, понюхал, повертел в руках, бросил обратно.
— Смотрю я на тебя, Кощей, и всё думаю, хороший вроде мужик, не жадный, даже конягу моего уважил. А рассказывают про тебя такое, что…
— У нас всегда много рассказывают, — перебил Кощей. — Делов на жмень, а шуму на мешок. Хотя, кое о чём, может и не врут. Случалось и чудил, сдуру, пока не наскучило. Где — по молодости, где — по горячности. Бывало, и с девками баловал. Только, думаю, не больше вашего Владимира. Тот тоже — и на баб неугомонен, и на расправу скор. В князьях, правда, маленько остепенился, но только маленько.
А что до меня, то признаю. Тыщи полторы разных батыров и витязей конечно же сгубил, — он помолчал, вспоминая. — Да! Как Бессмертным прозвали и до сего дня, тыщи думаю полторы, не боле.
— Негоже, — снисходительно протянул Сотник. — Почто столько народу извёл? Неужто такой злой?
— Да какой там злой?! Сами виноваты! То им молодильные яблоки с живой водой подавай, то гусли — самогуды с сапогами — скороходами, то несметные богатства. А то вынь да положь каких — то принцесс пленённых или царевен краденых. Один раз за Смерть — Бороной приходили, а я сам о ней только раз слышал… — заметив как Извек замер, Кощей осёкся, развёл руками и, глянув на гостя слишком честными глазами, сменил тему.
— И ладно бы добрым словом попросить, так нет же — зальют глаза и лезут напролом, как лососи на нерест. Отгородишься стенами — прут через стены. Уйдёшь под землю — кротами роют. На гору залезешь — муравьями карабкаются. Ну как тут не осерчать? — Кощей хлебнул из кубка, сделал скорбное лицо.
— Потом и того хуже стало. Прознали, что смерть моя в яйце и давай наезжать на расправы все, кому не лень. Ни здрасьте, ни до свидания. Наскакивают, пинаются, как узкоглазые из горных монастырей, будто нет ни благородных мечей, ни всесокрушающих топоров. Ну… и сами, конечно, полегли — кто ж им простит такое издевательство?
А позже, когда одна ведьма проболталась, что яйцо спрятано — вообще покоя не стало.
До этого, редко да метко, лучшие бойцы приезжали. Орлы! Любо—дорого посмотреть. Теперь же любой землекоп в герои лезет. Перерыли всю округу, едва скалы не вывернули. Траву повыдирали, каждую песчинку просеяли, Ящер их задери. Пришлось перепрятывать поукромней.[47] Яйцо теперь в утке. Утка, само собой, в зайце. Заяц — в сундуке. Сундук — на сосне. Да, хлопец, на сосне, а не на дубе, как многие думают…
— А сосна? — не удержался Извек.
Кощей ухмыльнулся.
— Ты рот — то закрой, и уши подбери, а то по плечам висят, пыль собирают.
Бессмертный подмигнул гостю, понизив голос продолжил:
— Про то и дело у меня к тебе. Не возьмёшься ли снести…
— Эт я враз, — гаркнул Сотник. — Снесу напрочь, и сосну, и ель, и всё, что там ещё растёт… — он примолк, заметив кислую гримасу хозяина.
Кощей раздражённо сверкнул глазом:
— Какие же вы все торопливые!
— Так мы же не бессмертные, — оправдался Извек растерянно. — Нам рассусоливать некогда.
— Снести и перепрятать в другое место, подальше и понадёжней. А то и до сундука уже куча охотников, друг другу на головы лезут. Окрест тех мест, все дубравы вытоптали, скоро за рощи примутся. — Бессмертный испытующе Посмотрел на гостя. — Ну как, возьмёшься?
Извек выдержал взгляд, приложился к кубку, не сводя глаз с собеседника, осушил до дна.
— Так просто и доверишься первому встречному?
— Не так просто, и не первому, — Кощей улыбнулся, мечтательно прикрыл глаза. Длинные пальцы поглаживали алмазные грани кубка. — Ты отнесёшь то, что надо, туда, куда надо. А я похлопочу для тебя.
— Я привык сам для себя хлопотать, — отрезал Извек. Брови скакнули к переносице. — Сам! Всегда и везде!
— Ой ли? Там, где я буду, сам не дохлопочешься. Так что послушай старшего, а топорщиться потом будешь.
Сотник скрестил руки на груди, хмыкнул. — Излагай, папаша… Точнее дедуля!
— Так вот, — тихо продолжал Бессмертный. — Ты отвезёшь яичко, выбросишь его и забудешь, что Кощей тебе докучал. А я тем временем переговорю с кем надо, глядишь, да уступят старому приятелю, отпустят девку за тебя. И тебе радость, и баба при деле. Она ж тоже по тебе сохнет. Не знаю уж, что в таком нашла, но забыть не может, если слухи не врут.
Лицо Извека застыло. Кощей спокойно ждал, пока взор синих глаз прояснится. Наконец Сотник справился с голосом, хрипло заговорил.
— Старик, я правда сейчас слышал то, что ты сказал, или…?
— Правда, правда. Услуга за услугу. Ты утрясёшь мои людские заботы, я — твои нечеловечьи. Ну как, сговоримся?
— Сговоримся, ежели не надорвёшься. Только объясни ещё одно, почему сам не сделаешь.
— Самому мне не способно, уж слишком я заметен. Стоит отойти от гор, сразу узнают, слетятся как комары на голую задницу. Придётся не делом заниматься, а от назойливых отмахиваться. Хлопотно уж больно.
— Неужто не сдюжишь, — не поверил Извек. — Ты же велик и могуч.
— Не я один. Те тоже, не первый век на белый свет смотрят. Не будь их, я бы сам до моря прогулялся. Так что решай, откажешься — не обижусь.
Сотник задумался. Кощеевым доводам верилось не очень, но награда того стоила. Русалка не выходила из головы, заполняя сердце тоской и отчаяньем.
— Уговорил. Объясняй куда и как ехать.
— Объясню, конечно же объясню! — оживился Кощей. — И расскажу, и покажу.
Бессмертный щёлкнул пальцами и, рядом дружинником возникла большая полукруглая чаша на кованной витой треноге. Заглянув в неё, Сотник почувствовал, как челюсть устремилась вниз. Вместо отражения потолка пещеры, в чаше покачивался краешек леса. Можно было рассмотреть даже отдельные кроны деревьев и прогал с елезаметной стёжкой.
— Поначалу поедешь сюда, — начал Кощей. — Найдёшь дорогу, давно не езженную, но ещё заметную…
Сотник кое—как справился с лицом, негоже вою выказывать оторопь, смотрел на меняющиеся картинки и старался не пропустить ни одного слова. Дорога получалась неблизкая, и память должна была стать единственным проводником по новым местам. Глаза запоминали виды новых мест, в уши влетали малознакомые названия: Лемеш, Вышень, Проплешины… Беседа продлилась далеко за полночь. Бессмертный терпеливо рассказывал о каждой местности, обращал внимание на те или иные приметы, способные помочь в определении направлений. Уже под утро выложил перед гостем потёртую дорожную флягу.
