делает поразительные успехи, а вот о Святозаре я этого сказать не могу, — начал было Тихон, решив, что отец хотел поговорить о проблемах его сына.
— Я тебя не за этим позвал, — прервал его Боян. — Мне рассказали, будто бы вчера тебя видели в компании Храбра из Кривени. Это правда?
Тихон напрягся. Мятежный отец Аристократа был одной из главных причин того, что сам Храбр стал изгоем даже на поверхности. С ним старались не общаться, не заводить близких отношений, но никогда не задирали. Верховный князь в любой момент мог решить, что Храбр представляет опасность, а значит все, кто был к нему близок, могли оказаться в немилости. Возможно, именно это напугало купца и он потребует, чтобы Тихон перестал общаться со своим другом. Что же, тогда Боян плохо знает его! Ни за какие деньги (а купец платил очень неплохо), Тихон не продаст своего друга.
— Ты не подумай, — будто бы прочитав его мысли, продолжил купец, — я ничего против не имею. Наоборот, я хотел бы просить тебя, чтобы ты меня с ним познакомил. Его же усыновил князь Белопещерья?
— Да, вы правы, — ответил Геометр, всё ещё не понимая намерений купца.
— Как правило, у меня надежные источники, — улыбнулся купец. — Так ты сможешь меня с ним свести?
— Я несколько растерян, — промямлил Геометр, всё ещё не понимая, зачем это нужно купцу. — Я, конечно, могу вас ему представить, но…
— А о большем я и не прошу, — купец улыбнулся ещё шире. — Ладно, ступай, поговорим об этом в следующий раз.
Накинув толстый армяк, Геометр попрощался с хозяином дома и детьми, обмотал шею и рот шарфом, надел на голову теплую шапку, спрятал руки в варежки, снова попрощался, не желая расставаться с теплом купеческого дома, открыл тяжёлую железную дверь и вышел на улицу. Как и почти все дома города, дом купца представлял полуземлянку, за дверьми которой располагалась каменная лестница, ведущая вверх к городским дорожкам. Дома на поверхности строили только близ горы, бедняки зачастую просто наваливали большое количество земли и вырывали ямы, кое-как обрабатывали стены и сооружали печку, дома богатых делали из камня, тратили на утепление фантастическое количество глины. Стоило такое строение огромных денег.
Геометр не слишком боялся холода, но путешествия по городу, погружённому в вечную и почти абсолютную тьму, сопровождавшиеся завываниями гуляющего между городских крыш ветра, редкими вспышками далёких молний, снегом или мелким дождём, заставляли его ёжиться и зябнуть даже до того, как он начинал подъём по ступенькам вверх.
Вот и сейчас, прежде чем подняться, Геометр затянул ремень потуже, закутал лицо, натянул шапку до ушей, и, с едва выглядывающими из-под толстого слоя одежды глазами, отправился в путь. Кривые дорожки петляли, водя его из стороны в сторону, от одного дома к другому по заранее заданной траектории. Высокие ограждения, защищавшие прохожих от ветра, делали путь до жути однообразным. При строительстве на поверхности принцип экономии материалов возводился в абсолют, удобство самих жителей никого не интересовало. Поэтому дорога была одна, ни сократить, ни свернуть куда-то было нельзя, оставалось двигаться в выбранном архитекторами направлении.
Вот, наконец, очередной поворот и Геометр, уже чувствуя, как дрожат его кости, оказался перед входом в громадную, поражающую воображение церковь Первопламени.
Здание казалось продолжением горы, возвышающейся надо всем городом. Церковь прилегала вплотную к каменистой породе, лишь треугольник крыши выделялся горящими в окнах свечами на фоне серой безликой массы. Фасад здания растянулся на несколько сотен метров. Мрачные серые своды возвышались над головами создавая видимость пребывания в подземном мире. Со стороны даже не верилось, что ряды колонн и на вид хрупкие стены были способны удержать невероятную тяжесть нескольких ярусов и крыши церкви. Всякий раз оказываясь на площади, Геометр на мгновение забывал о морозе, царившей вокруг тьме, промозглом дожде, сильном ветре. Он замирал и любовался тем, как всполохи факелов, горевших вокруг церкви, очерчивают геометрически строгими тенями контуры здания.
Опомнившись, Геометр поежился и быстрым шагом направился ко входу в церковь. Оказавшись внутри, он увидел святого отца Градимира, который внимательно читал какой-то пергамент. Геометр подошёл к нему, поздоровался. Отец кивнул, попросил немного подождать.
Взгляд Геометра упал на располагавшуюся слева от входа анфиладу комнат, которая вела к святилищу. Группа мужчин и женщин в красных балахонах с капюшонами безмолвно шествовала по ней, постепенно растворяясь во тьме переходов. Как только последний из алых вошёл внутрь, тяжелые двери захлопнулись, скрыв от посторонних взоров содержание церковного таинства.
Геометр знал, что ордену алых дозволено вести богослужения в храме на поверхности, но раньше он не видел такого количества культистов.
— Заболел сын градоначальника, — пояснил отец Градимир, проследив за взглядом Тихона. — Что-то очень серьёзное. Они созвали почти всех послушников, что были в пределах досягаемости. Сегодня будут колдовать.
После этих слов, священник скривился. Геометр знал о непростых отношениях между алыми и официальной церковью Первопламени. «Религия без Господа» — так алые называли церковь Первопламени и были во многом правы. Отцы церкви учили, что Первопламя не обладает никакими человеческими качества, это чистая сила, стихия, которая порождает всю материю и жизнь, являет собой субстанцию всего существующего. У Первопламени нет воли, но оно порождает человеческую волю, у Первопламени нет стремления, но оно является источником стремлений. Первопламя полыхает и творит всё вокруг, порождая строго предопределённый круговорот, который повторяется по заранее заданным принципам, которые также были даны Первопламенем и с тех пор никогда не изменятся. Церковь Первопламени учит, что воля человека ограничена, её недостаточно, чтобы изменить ход жизни, который подчинён первым принципам, сама воля — лишь форма, которую принимает пламя путём непрерывной трансформации, а потому лучшее, что могут люди — это принять свою судьбу, терпеливо переносить все испытания и пытаться обрести внутреннее счастье путём созерцания огня, с которым после смерти все живущие сольются. Эта позиция церкви очень выгодна для верховного князя, поэтому на протяжении всей письменной истории учение церкви о Первопламени власть всячески поддерживала.
Иную позицию занимали алые. Они наделяли Первопламя волей, но это была не воля мудрого и справедливого Творца, какой её описывали мелкие еретические течения, это стихийная, не осознающая своих границ, которых возможно и нет, не признающая добра и зла, непреодолимая воля, отражающая саму суть пламени. Она может быть направлена как во благо, так и во зло. Люди не способны ни понять её направления, ни осознать замысел, который за ней стоит. Но поскольку человеческая воля так же порождена божественной искрой, что и отличает живое от неживого, а разумное от неразумного, значит искра может разжечь пламя, а осколок
