божественной воли может направить волю божества в нужное этому осколку русло. Именно этим и занимались алые. Конечно, их учение должны были бы счесть ересью и запретить, как это произошло со многими другими учениями. Вот только в отличие от других еретиков алые подкрепляли свои слова делом: они действительно могли творить то, что непосвященным казалось чудом. Провозгласив принцип, согласно которому страдания разжигают искру, превращая её в пламя, алые научились исцелять больных, нанося себе увечья. Именно поэтому у каждого из членов ордена болтался на поясе длинный ритуальный кинжал, которым они резали свою плоть, исцеляя плоть чужую. Рассказывали, что если алый готов принести свою жизнь в жертву, то он может спасти от смерти даже безнадежно больного.
Конечно, официальная церковь объясняла их чудеса в рамках своей доктрины. Страдания одних должны быть компенсированы благом для других. Здесь нет нарушения принципа строгого баланса, который заложило Первопламя в день Творения. Но объяснение это многим представлялось неубедительным. Геометр, читавший в том числе запрещённые сочинения, знал, что бывали среди алых и такие, кто использовал свой дар не во благо, а во зло. Их называли красными и изгоняли из ордена, их искусство было запрещено, но всё равно они снова и снова появлялись, чтобы нанести удар, раствориться и дальше ждать своего часа. Самым известным деянием красных было убийство верховного князя двести лет назад. Геометр так и не выяснил деталей той истории, знал только, что князь вознамерился истребить всех красных, дабы они не совращали послушников алых своим богомерзким искусством. Сначала красные прятались, уйдя в Тоннели Мертвецов, надеялись, что князь не сумеет их отыскать, но они сильно недооценили его решимость. Дабы принудить красных объявиться, он начал безжалостно казнить тех, кого заподозрили в родстве с красными. Перебив кучу непричастных людей, он случайно казнил возлюбленную высшего жреца красных. А на следующий день князь умер. Алые утверждали, что сделать это можно было, только убив себя, а значит мертв и верховный красный. Но не все люди в это верили, какое-то время даже ходили слухи о том, что высший выжил и теперь ищет способ воскресить свою возлюбленную. Впрочем, даже разговоры об этом запретили, книги и манускрипты, в которых содержались подробности этой истории, стали уничтожать, потому Геометр узнал лишь общие детали, заплатив огромную сумму торговцам запрещённой литературы.
Хотя алые сами называли красных еретиками, отцы церкви Перпопламени, да и рядовые священники, недолюбливали орден и время от времени пытались уговорить верховного князя запретить его, но всё было без толку. Как и градоначальник Мракгорода, знатные люди постоянно обращались к их услугам, а алые не отказывали, спасая и самих господ, и их хворых детей. Верховный князь не решился бы пойти против воли стольких вассалов.
Впрочем, это не мешало священникам церкви подчеркнуто презрительно относиться к ордену, приносящему в жертву свою собственную кровь. Поэтому полный отвращения взгляд отца Градимира не удивил Геометра. Сам Тихон не разделял чувств официальной церкви, и алые представлялись ему интересным объектом для изучения. Но отважиться пробраться к ним на богослужение и сеансы колдовства он не смел. Всем известно, что свои тайны они охраняли тщательно и чужаков не любили. Более того, они практически не контактировали ни с кем из внешнего мира. Лишь старшие служители алых вели переговоры, проповедовали свои взгляды и набирали в свои ряды новых послушников. алым было разрешено жениться, но браки были редкостью и ещё реже они заводили детей, поэтому потребность в свежей крови была всегда. А охочие до богатой жизни (алые были очень богаты и не разделяли идеи аскезы, которые проповедовала церковь Первопламени) были готовы смириться с некоторыми неудобствами, которые им приходилось принять, становясь послушником Алых.
— Вас заставили их сюда пустить? — спросил Геометр отца Градимира.
— Нет, — ответил священник, продолжая читать пергамент. — Церковь открыта для всех.
Геометр понимающе кивнул. Нужно было идти в лазарет, но сначала следовало посетить святилище Первопламени.
— Тогда я в святилище, — сказал Геометр. — После найти вас или сразу к больным?
— Найди меня, нужно переговорить, — пробурчал священник.
Тихон кивнул, быстро пересёк просторный зал, поднялся по винтовой лестнице в служебное помещение, разделся, немножко посидел рядом с камином, который здесь всегда хорошо растапливали, а после отправился обратно вниз, любуясь мозаиками, которыми были украшены стены. Вот сюжет о том, как Первопламя растекается по Великой Равнине, а вот рождение первых людей, вот искры судьбы, вспыхивающие и затухающие, символизирующие рождение, жизнь и смерть. Были и эсхатологические мотивы. Церковь учила, что рано или поздно Первопламя снова поглотит мир, чтобы затем он родился таким же, каким был. Мозаика рисовала извержения вулканов и огненные всполохи, покрывающие всю поверхность горы. Эта картина всегда ужасала Геометра. Задумываясь, он всегда гадал — а что если церковь права, и мы будем проходить одну и ту же дорогу бесчисленное количество раз, не в силах ни на что повлиять? Руки опускались от такой жуткой картины. Глянув на своды церкви, покрытые искусным орнаментом, напоминавшим паутину, он несколько успокоился. Линии на сводах носили беспорядочный характер, символизируя траектории полёта искринок. Были и такие мыслители, которые утверждали, что есть в мире место хаосу и беспорядку. А люди нужны, чтобы этот беспорядок устранить. Рано или поздно это получится и наступит всеобщая гармония и процветание. Исчезнет смерть, как главное воплощение хаоса, исчезнут страдания и боль, как его верные спутники. Установится порядок, а люди будут жить в сплоченных общинах, которые помогают друг другу, а не конкурируют и пытаются погубить остальных.
Геометру всегда казалось, что это ответвление учения церкви было скорее самоутешением для отчаявшихся. Но ему хотелось верить в истинность этой школы. А потому он верил и в хаос, хоть его рациональный и математический разум иногда восставал против такой вольности.
Миновав винтовую лестницу, Геометр прошёл через ту же анфиладу комнат, что и алые, оказался в огромнейшем помещении, практически пустом, напоминавшем подземную пещеру. Здесь не было никаких украшений, всё максимально аскетично, грубо, естественно. Даже пол был неровным, а в самом дальнем конце пещеры у задней стены церкви в обложенном камнем полукруге полыхало пламя. Каждая искра и костёрок считались детищем Первопламени, а значит несли в себе частичку божественной субстанции. Алые уже стояли рядом с кострищем, выстроившись полукругом и склонив головы.
Геометр тихонько подошёл и, держась в стороне, тоже пристроился рядом с пламенем. Он заметил, как одна из алых, девушка лет шестнадцати, посмотрела в его сторону. Сначала он не придал этому значения, но потом заметил, что она не отводит от него глаз. Узкий подбородок
