Огонь и тьма Хаоса изначального хлестали друг друга. Легион бил Рамиро тяжкими молотами, бичевал плетьми, вонзал в его золотую броню клинки. Но не мог превозмочь силу его Веры — пламенный клинок всё сильнее жёг самую сущность Легиона, уничтожая её. Под ударами меча истаял чёрный плащ, обнажая могучую, изломанную, нереальную фигуру, как будто всем видом своим нарушающую законы Господни. Но тем злее отбивался Легион — в нём клокотала мощь уничтожаемых Верой Рамиро демонов. Дети Баала, скованные Легионом, не желали умирать вместе с ним и делились своей силой охотно. Молоты, плети, клинки, дым, чёрное пламя — всё пускал в ход Легион. И раскалённый доспех Рамиро дал трещину не потому, что Вера его была слаба, но потому, что совокупная мощь скованных Легионом демонов превосходила её.
Скандируя слова молитв, приор ринулся в новую атаку. Его раскалённый гневом и Верой клинок обрушился на Легиона. Тот вовремя подставил щит, сотканный из тьмы, но удар по нему заставил демонов, скованных в душе Легиона, закричать от боли. Ему и самому пришлось туго, но он привык и не к таким страданиям. Рамиро поднял меч для нового удара, не раздумывая о защите, полагаясь на свои золотые доспехи. И в тот же миг пальцы левой руки Легиона обратились в пять длинных чёрных стилетов. Стремительно удлинившись, они вонзились в крошечные трещинки в броне неистового приора. С треском броня Веры Рамиро поддалась их разрушающей силе, и тьма вошла в его тело. В самую его душу.
Рамиро да Коста рухнул на колено, по доспехам его обильно текла кровь. Легион не преминул воспользоваться его слабостью и обрушил на него новый чёрный молот чистой силы Хаоса изначального. Рамиро успел подставить меч, однако сила удара была такова, что оружие вылетело из его руки, зазвенев по мрамору пола. Легион расхохотался и обрушил на Рамиро новый удар. Приор в тот момент как раз пытался подняться, но молот Хаоса поверг его обратно.
Легион, напрягши все силы, что были у него, поднял Рамиро в воздух — пальцы-стилеты его левой руки всё ещё прочно сидели в теле и душе приора, разъедая их подобно алхимической кислоте. Легион протянул правую руку и снял с пояса Рамиро шкатулку с реликвией Водачче, которую тот повесил туда, как только началось сражение.
— Знал, что ты не отдашь её без боя, — произнёс Легион сотней голосов. — Вы не разочаровали меня — бой бы хорош. И поэтому ты умрёшь быстро.
Шкатулка слоновой кости приковала к себе взгляд Эшли. Она была самым чистым и светлым, что он видел в своей жизни. Она никак не должна была достаться чудовищу. Рисколом видел, как чёрный монстр поднял с пола поверженного приора рыцарей Веры, и снял шкатулку с его пояса. Поддавшись неясному желанию, возникшему в его воспалённом мозгу, которое не смог объяснить самому себе, Эшли вскинул заряженный арбалет и выстрелил.
Стрелял рисколом без промаха, и стрела врезалась в шкатулку, которую сжимал в чёрных пальцах изменившийся Легион. Он не ожидал ничего подобного и выпустил её. Шкатулка упала на пол и заскользила по залитому кровью рыцарей Веры полу. Взвыв от досады, Легион отшвырнул прочь Рамиро — приор перестал быть ему интересен. Легион бросился вслед за шкатулкой, но та будто намеренно скользила всё дальше — прочь от него. Это уже нельзя было объяснить силой удара стрелы, однако Легиона сейчас не интересовали объяснения. Цель была близка, и он не должен её так глупо упустить.
Он так сосредоточился на шкатулке, что словно перестал видеть что-либо, кроме неё. И лишь когда она стукнулась о мысок чужого сапога, понял, что в соборе есть ещё кто-то. Увидев его, Легион невольно отшатнулся. Он много кого ожидал увидеть — от простого глупца, пытающегося бросить ему вызов, полагаясь на глупые россказни о чистом сердце и холодной стали, до полноценного баалоборца в алой рясе и с пылающим символом Веры на груди. Вот только обладатель роскошных чёрных сапог из тонкой кожи, чуть подпорченных морской солью, был одинаково далёк как от первого, так и от второго.
В притворе собора, окружённый шестью могучими демонами, стоял никто иной, как Рауль Рейс. По мановению его руки шкатулка взмыла в воздух и будто бы сама собой упала ему прямо в подставленную ладонь. Рейс любил такие жесты и рисовку — если было перед кем рисоваться.
— Спасибо тебе, обуздатель, — скривил губы в ухмылке Рейс. — Даже не думал, что кто-то из вас может оказаться настолько любезен.
Следовать за Рейсом через город, объятый паникой из-за битвы в порту и чего-то ещё, что творилось в центре на соборной площади, оказалось достаточно просто. Он не оставлял больше опасных сюрпризов, вроде тех одержимых, которых Кастельянос и Маро прикончили в самом начале пути, и им обоим показалось, что они угодили в легендарный глаз бури. Место в общем хаосе, где царило удивительное спокойствие и почти безмятежность. Людей на улицах не было, а дома, мимо которых шли валендиец с салентинцем, встречали их закрытыми дверьми и ставнями на окнах. Оба, конечно, замечали, как в щели меж ставен на них глядят любопытные глаза. Обыватели, наверное, гадали, кто же такие эти смельчаки, что не боятся сейчас ходить по улицам, ставшим такими опасными. Непонятно почему опасными, но бьющий в порту и на соборной колокольне набат заставил жителей города попрятаться по домам, отчаянно радуясь, что они не поддались всеобщему порыву и не отправились к кафедральному собору. Уж там-то творится, верно, нечто совсем ужасное — ведь к соборной площади то и дело пробегали отряды стражи и городского гарнизона, громко топоча сапогами.
Идти следом за ними было по крайней мере безрассудством. Однако Кастельянос и Маро шли — оба хотели понять, что происходит в городе. Обоим было очевидно, что никакого десанта, кроме как с кораблей морских псов, не будет, а значит, в порту делать нечего. Надо как-то выбираться из города по суше, а для этого волей-неволей придётся миновать соборную площадь. Водачче, как и все города в Святых землях, был выстроен так, что собор был центром его, подобно ступице колеса, откуда, как спицы, расходились главные улицы города. Конечно, можно свернуть с них в лабиринт улочек, переулков и тупиков, вот только ни Кастельянос, ни Маро не знали Водачче настолько хорошо, чтобы, пройдя по ним, выйти к любым воротам, а вот заблудиться могли запросто. Поэтому они продолжали следовать за Рейсом, который, сам того не зная, вывел их из горящего порта. Хотя знай они, что встретят на соборной площади, предпочли бы поблуждать по лабиринту переулков и тупиков, рискуя заблудиться.
Улицы Водачче были пусты, и чтобы Рейс не заметил их, Кастельянос и Маро шли за ним на приличном расстоянии. На самом деле они давно уже потеряли его, просто шагая по проспекту в сторону соборной площади, ведь выбора у них, по сути, и не осталось. Ближе к площади дома опустели, и оба понимали почему — от кафедрального собора раздавались не только тревожные удары набата, но и куда более неприятные звуки. Опытный в таких делах Кастельянос сразу понял, что там творится Баал знает что, причём в прямом смысле. Мушкеты палили густо, пороха и пуль не жалели, но бывшего солдата, прошедшего горнило не одной битвы в ледяной грязи безбожной Виисты, пугали вовсе не частота и беспорядочность залпов. Он слышал звуки, которые снились ему в кошмарах после той кампании, рёв демонов, призванных еретиками из Долины мук, и крики людей, умирающих от их когтей и зубов.
Кастельянос даже остановился, не решаясь сделать следующий шаг. Он не хотел возвращаться в то кошмарное прошлое, которое отринул навсегда, забросив подальше вместе со всеми бумагами о просроченном жаловании и положенном вспомоществовании. Бывший солдат сломался именно там — в безбожной Виисте, где самой лучшей в Святых землях пехоте пришлось драться не просто с людьми, но с порождениями Долины мук, слугами самого Баала, чего не случалось с легендарных времён Войны Огня и Праха.
— Сдрейфил? — обнажил в привычной усмешке белые зубы Маро. Он тоже слышал жуткие звуки, доносящиеся с площади, однако вряд ли понимал, что они означают. Салентинец никогда не стоял в ледяной грязи Виисты, глядя, как вражеские ряды ломаются и оттуда первыми, опережая даже хилую кавалерию еретиков, несутся чудовищные твари, вызванные прямиком из Долины мук.
