— Идея, конечно, продумана хорошо. Со знанием психологии мрачунов. Но ты что-нибудь слыхал о такой науке, как статистика? Генетические мрачуны составляют около двух процентов от всего населения Обитаемого мира. Большинство из них — латентные, то есть не осознающие своих способностей. Так что бедный сиротка в девяноста восьми случаях из ста никакого сочувствия не добьется. А примерно в сорока из них запросто может получить прямо по морде. И хорошо если только по морде.
— Я слышал о статистике и понимаю, что это риск со всех сторон. Но есть беспроигрышный вариант: надо действовать через женщин. Во-первых, они жалостливей мужчин. Во-вторых, они драться не полезут. А в-третьих — они будут разносить слухи, и информация может дойти до кого-нибудь из мрачунов. А?
— Здорово, — кивнул Змай, — информация в этом случае обязательно дойдет до кого-нибудь из мрачунов. Но сначала — до кого-нибудь из мужчин.
— А я, между прочим, никого не боюсь. — Йока сделал серьезное лицо и поднял голову. — Меня, между прочим, Стриженый Песочник драться с сытинскими берет в следующее воскресенье.
— Йока Йелен, я нисколько не умаляю ни твоей храбрости, ни боевых качеств. К тому же Стриженому Песочнику, разумеется, видней.
— Ты знаешь Стриженого Песочника? — удивился Йока.
— Конечно нет. Но догадываюсь, что это мастеровой парень лет семнадцати-восемнадцати, предводитель местной шпаны. И наверняка мама Йоки Йелена упала бы в обморок, если бы увидела своего сына в такой компании.
Йока не собирался смеяться (он вообще не очень любил смеяться над шутками, это роняло его в глазах окружающих), но не удержался и прыснул, представив, как мама встречает его в обществе Стриженого Песочника.
— Слушай, у меня есть другой план, — Змай плотно приложился к бутылке, допивая то, что в ней осталось.
— Какой?
— Если ты и в самом деле хочешь найти Веч… Врага, начать надо с того места, где недавно арестовали какого-нибудь мрачуна или мрачунью. И попробовать познакомиться с его родственниками.
— А… а как же я узнаю, где арестовали мрачуна? — удивился Йока.
— А газеты на что? В газетах всегда пишут об аресте мрачунов.
Из дневников Драго Достославлена
(конспект Инды Хладана, август 427 г. от н. э.с.)
Но вернемся к вопросам веры и климата, так тесно связанных в этом государстве между собой. Преодоление культа колдунов видится мне сложной (если вообще выполнимой) задачей. Успехи реформации Храма (называемого здесь «Большой Раскол»), так победоносно прошедшей в некоторых развитых государствах Исподнего мира, объясняются не столько мощью Храма (военной, политической, экономической), сколько его властью над умами верующих. Молки же просто не заметили реформ, появление ликов чудотворов в храмах никак не повлияло на веру молков (и их усердие в отправлении культа). Чудотворам поклоняются единицы фанатиков (в здравости рассудка которых я несколько сомневаюсь).
20-23 декабря 79 года до н. э.с. Исподний мир
Он ушел ночью, убедившись, что хозяин крепко спит. Это было самонадеянно, если не сказать — глупо. Но оставаться там Зимич больше не хотел. Он не испытывал ни ненависти, ни обиды и даже пытался оправдать Айду Очена: тот не желал ему зла, просто не понимал, почему Зимич не хочет становиться змеем. Оправдания выглядели жалко, и сквозь них в голову просачивались мысли куда более страшные: не желание ученого закончить научный труд — что-то иное заставляет хозяина искать ручного змея. Тревога — холодная гадюка с треугольной головой — никак не исчезала.
Полусумасшедший старик-колдун верил, что встречается с духами, но Зимичу доводилось читать несколько трудов о колдунах и мирах, которые им грезятся: сказки о злых духах хорошо рассказывать на ночь детишкам.
Ночь была вьюжной и холодной, и если в лесу ветер лишь шевелил верхушки елей, то на реке свистел в ушах и взвивал снег со льда и берегов. Зимич надеялся выйти на санный след, где идти станет легче, но путь замело, и он никак не находил наезженной дороги под ногами.
Липкий снег засы́пал шапку и набился под воротник, меховые отвороты рукавов обледенели и царапали запястья, лицо горело, потому что время от времени приходилось его вытирать. С рассветом ветер не только не стих, но и подул сильнее, к низовой метели добавился густой снегопад, но Зимич решил, что это к лучшему: в такую погоду ни один здравомыслящий охотник не отправится в дорогу. А если и отправится, то не разглядит на реке одиноко бредущего человека.
К полудню Зимич раздумал идти в Хстов, как собирался первоначально, — теперь его тянуло в Горький Мох. И чем сильней дул встречный ветер, тем навязчивей становились мысли о доме, о маме, о празднике Долгих ночей… Он не посмел взять денег у Айды Очена (а тот никогда их не прятал и своего достатка не скрывал), сунул в котомку лишь выпеченный Стёжкой каравай ржаного хлеба — и теперь чувствовал себя вором, хотя понимал, что хозяин не только не обеднел без этого каравая, а был бы рад дать Зимичу еды на дорогу.
На Южный тракт — пустынный и засыпанный снегом — он вышел лишь к вечеру, а до ночлега добрался к полуночи. Теперь его не пугало отсутствие денег: вокруг костров на постоялых дворах ночевало много людей, не желавших платить за сомнительное удовольствие спать на жестком тюфяке в холодной и дымной комнате. И хотя у Зимича не было теплого тулупа до пят, замерзнуть он не боялся. И точно: его легко приняли в круг бородатых возчиков, крестьян, искавших заработка в Хстове, и нищебродов, не сумевших найти пристанища на зиму. Жизнь среди охотников научила его понимать простых людей, уважать их и добиваться их уважения.
Не обошла Зимича и бутылка хлебного вина, пущенная по кругу. От охотников он лишь слышал о столь крепком напитке, но сам его никогда не пробовал. Стоило определенного труда не закашляться и не скривить лицо, но это испытание Зимич выдержал с честью. Зато на следующее утро в путь он тронулся на санях с тремя деревенскими, которые везли в город спряденный лен.
Еще день пути Зимич провел в раздумьях: ехать ему в Хстов или повернуть в Горький Мох. Что, собственно, он забыл в Хстове? Да, хотелось заглянуть в университет, найти профессоров, с которыми можно поговорить о превращении в змея, о сомнительном Айде Очене, о неизвестной никому Славлене и загадочном Ламиктандре, которому грозит смерть… Но пустят ли его в университет в охотничьем полушубке, заросшего бородой, с обветренным лицом?.. Кто признает в нем бывшего студента, отпрыска рода Огненной Лисицы? За три года его однокашники давно закончили учиться, и — кто знает? — может быть, ему негде будет даже остановиться на ночлег. Да и какое ему дело до Славлены, Ламиктандра, до духов, что угрожают неизвестно кому?
А между тем Млчана изменилась за три года… Сначала Зимич этого не замечал, да и не так часто за свою студенческую жизнь ему доводилось бродить по зимнему тракту, чтобы это заметить. И ночами у костров рассказывали совсем другие сказки… О близком конце света говорили кругом, о таинственном и абстрактном Зле, на службе которого стоит змей о семи головах, такой огромный, какого еще не рождала земля. И явится этот змей, чтобы разом уничтожить весь мир.
Дважды телегу, на которой ехал Зимич, догоняла процессия странных служителей Предвечного: в жалких опорках и рубищах, сквозь которые просвечивали грязные замерзшие тела, они брели по зимней дороге и выли по-звериному. Зрелище было впечатляющее… Зимич сначала не разобрался, о чем они хотят поведать миру столь странным образом, но мужики ему растолковали: многим служителям Предвечного в одночасье было откровение — о надвигающейся на мир беде. И теперь они бредут по дорогам, разнося эту весть по городам и весям, и призывают людей под знамена Добра — на помощь Предвечному и его чудотворам.
