Вот тут мальцом еще от нянюшек прятался, а там у Кагена было первое свидание, за которым я с вон того дерева подглядывал… Покуда не спалился и братец уши не надрал. Здесь любил отдыхать после вечерних возлияний с дружками-охламонами. Там… Тут… А это…
Голова кругом шла, и вовсе не от жары и не от смешивающегося с запахом моря благоухания цветов, ноги подкашивались, сердце то начинало выскакивать, а то замирало и билось с перебоями, в глазах помутнело…
— Ваше высочество? — встревожился мой провожатый.
— В глаз что-то попало. — Я рукавом стер выступившие от полноты чувств слезы, тряхнул головой, отгоняя чужие эмоции, усмехнулся и добавил себе под нос, тихонько, чтобы гвардеец слов не разобрал: — Чуй, мы дома!
Вот что практически не изменилось, так это казармы Блистательных. Все те же три длинных каменных дома, расположенные буквой «П», все тот же плац, он же ипподром, где в настоящий момент отрабатывали навыки пешего и конного фехтования десятка три витязей, и ничуть не пострадавший (но и не похорошевший) дом-канцелярия капитана. Перед входом — все так же двое гвардейцев в полной выкладке, с копьями и щитами.
— Стоять, — распорядился один из них при нашем приближении. — Князь Латмур занят и никого не принимает.
— Глаза протри, Аук! — рыкнул мой спутник, но требование исполнил.
Я тоже остановился и тяжело оперся на свой посох. Все же дают, дают о себе знать годы.
— Ты?! — изумился второй охранник. — Но ведь!..
— Именно! — Вака кивнул в мою сторону. — Объяснять надо? Могу громко, на весь двор.
— Не надо громко. — Оба были в шлемах без личин, так что было видно, как помрачнел Аук. — Не дурные.
Он отставил в сторону копье и несколько раз громко стукнул своим бронированным кулаком в створку двери.
— Чего? — Дверь приотворилась, и на улице появилась встревоженная физиономия огненно-рыжего паренька лет так семи с половиной — восьми с бамбуковым стержнем для письма, торчащим из-за уха.
— Проводи к отцу. Срочно, — велел второй, так и оставшийся для меня безымянным страж особняка.
Едва мы переступили порог, как глаза юноши полезли на лоб.
— Вака?! — воскликнул он. — А разве ты не с отрядом, который повел Касец?
— Как видишь, нет, Нвард. — Блистательный дружески хлопнул парня по плечу. — А ты чего, пишешь что-то?
— Да… — Сын Латмура потупился и слегка порозовел. — Я же послезавтра достигаю совершенных лет. Хочу вот экзамен на Блистательного держать. Готовлюсь.
Да-да-да! Ашшорские элитные витязи — это вам не д’Артаньяны какие-нибудь, которые, кроме как шпагой шинковать гвардейцев Гапона, ничего больше и не умеют! У нас страна просвещенная, и для вступления в ряды Блистательных должно показать знания тактики и стратегии на начальном уровне, азы стихосложения и иносказательных изречений продемонстрировать, да еще математику на уровне пятого класса российской школы сдать.
Ох, как я тебе сочувствую, молодой человек. У нас в классе сын физички учился, вот он пар хватал… Пятерку ему получить — чудом было, все время на дополнительных вопросах матушка валила или за каждую незначительную ошибку оценку снижала.
— Ну, готовься дальше, мы сами дойдем, — бодро ответил Вака. — Отец-то в кабинете?
— Да, но… Заругается же он, если без доклада.
— Поверьте, молодой человек, — сказал я, — на меня он ругаться станет вряд ли.
Сын Латмура ответил взглядом, полным неприкрытого скепсиса, и пожал плечами:
— Ну, коли вы так уверены, идите, чего уж.
Мы поднялись по широкой лестнице на второй этаж, прошли по коридору до богато изукрашенной двустворчатой двери, и Блистательный одним толчком распахнул ее передо мною.
Трое мужиков, склонившиеся над письменным столом с какой-то, вероятно, картой и что-то обсуждавшие, моментом вскинулись и схватились за рукояти сабель.
— Добрый день, — спокойным и даже чуть скучноватым тоном произнес я, входя в кабинет капитана гвардии. — Я ваш царь, дорогие мои.
В комнате ненадолго повисла гробовая тишина. Князья пялились на меня, осознавая факт «чудотворного» появления Лисапета в столице, я рассматривал их. Обликом будущих союзников в борьбе за престол интересовался.
Латмура Железная Рука выделить взглядом из этой троицы удалось легко. И по прическе не «великокняжеской», и… Ну реально Ржавый, по цвету волос-то. Пожилой уже — Нвард у него явно поздний ребенок, — но не старец. Крепкий, подтянутый, без брюшка, а одежда хоть и богатая, как по статусу положено, но без излишеств в украшательстве, практичная, насколько для его ранга это вообще возможно. И рукоять сабли простая, потертая, намекающая на быструю и беспощадную возможность применения оружия в отношении каждого, кто косо глянет.
Рыжевато-русый, средних лет мужчина с воистину выдающимися усищами, как у сказочного Картауса Пауковича, и изрядными залысинами — это, верно, князь Самватини, Осе. Чувствуется в нем мирельская кровь, как и в большинстве жителей его домена да восточного Запоолья.
А темноволосый низенький «колобок» моего возраста, обладатель выдающегося носа с горбинкой, должно быть, Яркун Коваргинский — его мать парсианка была, от нее цвет волос унаследовал. Редкой, помнится, красоты была женщина, даже Лендед, уж на что матушку Лисапета любил, и тот нет-нет да и косился на княгиню в восхищении.
Мы с ее сыном дружны не были — наверное, именно потому он при Кагене и сумел в командующие Правым крылом выбиться. Так-то я за ним особой воинской удали не припоминаю — он юноша был серьезный, книгочей, да еще склонный к полноте уже тогда. Мы над ним с дружками все потешались промеж собой. Кстати, надо бы выяснить, жив ли из них хоть один по сю пору, и приказать к столице на катапультный выстрел не подпускать.
— Ваше высочество? Слава Солнцу! — первым пришел в себя Осе.
Командующий Левым крылом поклонился — без подобострастия, но с почтительностью (боюсь, что напускной), остальные князья отстали от него буквально на мгновение.
— Нам сообщили, что вы встали лагерем в половине перехода от столицы, царевич, — произнес капитан Блистательных.
— Там сейчас ваш побратим с Полуаршакскими князьями представление для соглядатаев устраивает, — ответил я. — А отважный Вака и знакомый вам всем витязь Ошмуд в это время сопроводили меня в столицу. Штарпен отряд ожидает, трое путников не должны были привлечь ничьего внимания. И не привлекли, как видите.
— Нам остается лишь восхититься прозорливостью и отвагой вашего высочества, — произнес Яркун. — Такой план и нам приходил в голову, но мы не решились предложить его вам, сочтя чрезмерно опасным.
