Наверное, я целую вечность поднимала голову, чтобы взглянуть ему в глаза и увидеть там свой приговор. Потому что такие же искусственные сгустки располагались по всему его телу. И если я не замечала их раньше, то потому, что просто не удосужилась посмотреть истинным зрением на живого человека.
— И сколько лет рудников там? — проговорила я, чуть сжав пальцы у него на запястье.
— Долго. Бесконечно долго. Я бы сказал… Бессрочно, — усмехнулся он. — Интересно?
— Да.
— Тогда жду вас вечером у себя. О невозможности болтать даже упоминать не буду. Вы не дурочка. И потом… Если вы проболтаетесь, то никогда не узнаете, как я это сделал.
— Я не проболтаюсь, — мотнула головой я, пожирая глазами плотное сплетение разноцветных нитей энергии под своими пальцами. Последняя Гостья… Я даже понять не могла, что и куда тянется.
— Ничуть в этом не сомневаюсь, — хмыкнул Лэнгли. — Я достаточно вас изучил. Знание — вот ваша страсть. Болезненная и неутолимая. В какой-то момент мне показалось, что я ошибся. Вы же нашли весьма оригинальный способ показать, что нет. Жду вас вечером. Там и поговорим.
С этими словами он вышел из кабинета.
«Я приду, бессмертный… У тебя не будет более ярой последовательницы и верной ученицы, пока я не пойму, как тебя убить, — подумала я, глядя на закрывшуюся дверь. — А вот потом наконец смогу жить своей жизнью. Может быть, даже счастливой».
С тех пор я стала спать три часа в сутки. Лэнгли принял меня в свой ближний круг, и там открывалось такое… Иногда мне казалось, что это не я страшный темный маг-некромант, проклятый во всех местных легендах, а они. Да, ни в этой, ни тем более в прошлой жизни меня не коробило от идей использовать в работе частицы человека. Но это, бесы подери всех чокнутых властолюбцев на свете, были именно частицы: волосы, какое-то количество крови, ногти. Все то, что люди теряют каждый день просто так и даже не замечают этого. А на регулярных сборищах в столичном особняке Лэнгли я слышала и видела такое, от чего у меня начинали шевелиться волоски на затылке. Это были фанатики от науки. И я, спасибо Серой госпоже, вынуждена была стать одной из них. Мало того, стать лучшей.
Времени катастрофически не хватало. Все чаще вечерние посиделки нашей компании обходились без моего участия. А через какое-то время и вовсе переместились в читальный зал библиотеки. Если я и чувствовала раскаяние, то очень недолго. На это у меня тоже времени не хватало. Только Дон все еще продолжал приходить в мою гостиную вечерами, хоть и не каждый день. Он просто сидел и читал что-то в углу. Спокойно выслушивал мои раздраженные монологи по поводу тупых первогодков-самоубийц, так и норовящих испробовать что-то совершенно ненужное, зато грандиозно убойное, или глухую ругань из-за не поддающихся моим усилиям экспериментальных артефактов. Сочувствовал. Понимал. Обнимал, когда надо. И никогда не сидел у меня дольше, чем мне того хотелось. Каким шестым чувством он чуял, когда надо уйти, я не знала, но не ошибся парень ни разу, и я была ему за это безмерно благодарна.
Ах, да… Еще Дон не позволял мне окончательно закопаться в книгах и артефактах. Трижды в неделю он почти силой вытаскивал меня в тренировочный зал. По дороге туда я ругалась, там хохотала, а шагая обратно, тихо поскуливала сквозь зубы от боли в уставших мышцах. Но и за это я была благодарна Дону. Потому что только на таких тренировках я умудрялась выкинуть из головы глобальные проблемы и снова побыть собой — слегка безбашенной и веселой девицей.
В остальном же все шло не так. Я хотела как можно быстрее найти слабое место треклятого бессмертного. Но вместо этого все глубже увязала в его делах. А дни летели с неумолимой скоростью, приближаясь к точке невозврата. До зачетной недели оставалось всего ничего. А вместе с ней и до каникул. И если во время учебы мою принадлежность к каким-то там ближним кругам легко было скрывать: что такого, если прилежная ученица часто посещает дом своего наставника, то во время каникул мне пришлось бы вопреки обыкновению остаться в столице. И как объяснять это собственной семье, я не представляла.
А кроме всего этого была еще учеба. И обязанности предстоящей. И задания от Лерроя, которому моя усилившаяся «дружба» с профессором артефакторики не нравилась совершенно. Порой мне хотелось просто схватиться за голову и завыть. Но пока я кое-как балансировала на грани, каким-то чудом успевая все. Ну, или почти все: на пируэты этикета я наплевала в самом начале этой безумной гонки. Чудом не позабыв про навязанную мне ректором опеку над двумя высокородными оболтусами, я решила пойти по пути наименьшего сопротивления.
Отозвав обоих в сторонку, я честно предупредила, что за каждый пролет на занятиях, каждую не выполненную вовремя самостоятельную работу буду наказывать. Сначала парни посмеялись. Но, пару раз нарвавшись на мои «наказания», вынуждены были взяться за ум. Действительно, проще выполнить несчастную самостоятельную, чем ежеминутно следить за собственной одеждой, которая норовит взбунтоваться и уронить хозяина в самую неприглядную позу и самое грязное место в округе.
Альву для «понимания» хватило одного кувырка в водоотводную канаву и странного заклятья, расцвечивающего его физиономию всеми цветами радуги, стоило выпить хоть ложку чего-то спиртосодержащего. Рой держался чуть дольше. Но, улетев в навозоотстойник на занятиях по верховой езде, с моими доводами согласился и он. В результате наша компания пополнилась двумя обалдуями, и успехи Виктора в фехтовании и боевухе вдруг взлетели до небес, потому как оба старались показать, что тоже чего-то стоят.
При такой бурной общественной жизни неудивительно, что в личной у меня царил полный застой. Я так и не поняла, что бы произошло в тот странный день, когда Рой ввалился в комнату и с грацией мастадонта разнес в клочья самый странный и приятный момент в моей жизни. Жизнях… Чего мне тогда хотелось? Зачем Дон склонился ко мне? Хотел ли он меня поцеловать? Или просто всматривался в глаза в поисках подвоха? И кого он имел в виду, когда говорил о своей любимой девушке?
Ответа на эти вопросы я не знала. А спрашивать прямо попросту не считала себя вправе. Слишком уж много в последнее время накопилось обязанностей у одного залетного некроманта. Так много, что для прав места уже не осталось.
Но я, нет-нет, да и ловила себя на том, что было бы, если бы… Гнала эти мысли и снова тонула в странных мечтах, погружаясь в сон.
Не знала я, и как отдать другу защитный артефакт, таки созданный между блевотными посиделками у Лэнгли и кипами отчетностей для Лерроя. Дело в том, что, как я ни билась, но создать «Колыбель зверя» только местными средствами мне так и не удалось. Ну, не существовало в этом мире ни плетений таких, ни минералов. И если новые плетения я могла бы объяснить собственным изобретением, то несуществующий камень создать была просто не способна.
В конце концов, я сотворила суррогат, который с привычным в последнее время черным юмором обозвала «Гроб зверя». Это был даже не артефакт в полном смысле этого слова. Просто серебряный кулон с черным камушком, который я купила в лавке ювелира, когда наконец нашла время озаботиться приличным магическим перстнем. На этот кулон навесила чисто некромантское плетение, закольцевав подпитку на магический резерв носителя. Эти чары делали оборот невозможным, по сути, погружая вторую ипостась в подобие летаргического сна. Нечто подобное делали для оборотней, так и не сумевших подчинить своего зверя. Только им эту дрянь вшивали под кожу: активировались чары кровью носителя и никак иначе.
Если бы я только знала, насколько рискую, заморачиваясь такой ерундой, как очередная гипотетическая угроза выдать свои неуместные для этого мира знания…
— Прошу внимания! — профессор Вердан постучала ногтем по столешнице. — Я устала повторять по сто раз одно и то же.
Я сморгнула, пряча неуместные на лекции по бытовухе мысли под ментальными щитами.
— Теперь я хочу узнать, насколько внимательно вы меня слушали. В этом ящике, — профессор подошла к одному из стеллажей и достала плоскую деревянную коробку, — двадцать самых разных субстанций. И сейчас я разбросаю их над вами. А потом посмотрим, как вы сумеете привести в порядок свою одежду.
