Кощей, тем временем, провел ее через этот пыльный храм Ржавых Богов и углубился в совсем уж запутанный лабиринт коридоров и переходов, связывающих многочисленные склады, каморки, подсобки, кандейки. Света здесь уже совсем не было — даже немногочисленные оконца были закрыты гофрированным железом — и путникам пришлось торить путь, подсвечивая себе фонариками. В конце концов, капитан нашел вход в административную часть — они оказались в довольно большом вестибюле с будкой охраны, турникетами да диванчиками в передней части, истлевшими до состояния набитых трухой деревянных каркасов. Парадный вход был забит листами фанеры. Витражные окна над дверьми и вокруг них были густо замазаны черной краской, так что, Катарина не смогла узнать, что именно пытались изобразить на фасаде корпуса «древние» художники. Наверно, что–то невыносимо пафосное и оптимистичное.
И вот, стоя посреди заброшенного, абсолютно темного зала, она вдруг представила, как отдирает гнилую фанеру от дверей, ломает запоры ломиком, разбивает замки́ термоупрочненными сердечниками своих пуль — и выходит на залитое солнцем крыльцо. А там… лето, там другой мир — мир, которого не случилось, мир чужих наивных представлений. И перед нею светлый город, не имеющий ничего общего с городом, в котором она находилась; ее окружают гордые и сильные люди, будто сошедшие с плакатов. А за спиной — украшенный витражами фасад прекрасного здания, за которым вздымаются корпуса завода, где куется будущее.
Но тут Ковальский с силой дернул ее за руку:
— Давай без этого, — сказал он и потянул ее под мраморную лестницу.
Сбитая с толку девушка последовала за ним в очередной подвал, по каменным лестницам, по металлическим лесенкам, по песку и по бетону, мимо молчащих насосных станций, через подземный гараж с люками в потолке, очень напомнивший ей ту самую парковку Управления, только не освещенную.
Вскоре она потеряла счет коридорам и заброшенным помещениям, лишь браслет на запястье отсчитывал шаги, да внутренний компас разведчицы рисовал в ее воображении трехмерную траекторию. По ее прикидкам, они отдалились от Управления уже на добрый километр по прямой, прочертив уводящую на восток и вниз ломанную линию, периодически завязывающуюся в узелки и скручивающуюся в спирали лестниц.
Теперь ей представлялось очевидным, что они ни разу не поднимались над уровнем земли. Скорее всего, вся эта инфраструктура была подземной. Окна и витражные фасады? Солнечный свет направлялся световодами с поверхности. Или вовсе подделывался лампами: стеклоблоки и замызганные окна цехов все равно не позволили ей выглянуть наружу — а может, снаружи только ниши с отражающими зеркалами? Да, весь этот город стоит на подземельях. Так почему бы здесь не быть и заброшенным секретным заводам? Любопытно, конечно, что подвальный вход в одно из Управлений госбезопасности даже толком не закрыт (проникай — не хочу!). Может, весь тот гараж — ловушка для шпионов и диггеров? Ну да, зачем заморачиваться с тотальным перекрытием периметра, если можно поставить перегородочку из гипсокартона, не запертую дверь — а за ней лазутчика–оленя ждет безвыходный лес. Например, выдвигается из потолка пулеметная турель, и механический голос произносит:
— НИ С МЕСТА! ОТКРЫВАЕМ ОГОНЬ БЕЗ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ!
Катарина споткнулась и едва не врубилась головой в выпирающую из очередных железных ворот петлю для навесного замка. Капитан подхватил ее и прижал к шершавой стене рядом с воротами.
— Бляха, хорош мечтать! — зло бросил он. — Ты так до Тюрьмы даже не дойдешь.
— Я что–то слышала, — беспокойно ответила девушка. Ей казалось, что эхо зловещего предупреждения продолжает гулять в неподвижном воздухе подземелий. Но это был лишь шум крови в ушах. Наверное.
— Здесь чего только не услышишь, — смягчился Ковальский и отпустил ее. — Просто держи меня в поле зрения, поглядывай под ноги и… ну, сосредоточься, в общем.
— Ладно. Прошу прощения, — сказала Катарина, и сама удивилась: а за что вообще извиняется? За то, что споткнулась? Как–то он слишком остро на это отреагировал. Или голос был настоящим? А она тут при чем? «Хорош мечтать», «давай без этого»… Нет–нет, ерунда какая–то. Просто у Ковальского «командир» включился.
Как бы то ни было, а в пространство за воротами капитан входил медленно и осторожно. Лишь постояв в темноте секунд пятнадцать, он поманил девушку за собой.
А вскоре они действительно услышали настоящие звуки: где–то впереди и сбоку гудели насосы; еще через несколько минут путники услышали скрежет наждака, а потом позади раздались перекликающиеся голоса и металлический лязг. Будто бы рабочие несли арматуру и бросили ее на бетонный пол. Ковальский на все это не обратил ни малейшего внимания, вот и Катарина не стала беспокоиться. Наверно, просто дошли до обитаемых мест подземного города.
Первый и последний источник света они нашли на площадке перед грузовыми лифтами: одна шахта была открыта и приглашала шагнуть в ее черную пасть, створки другой были заварены уродливым швом. Луч стоящего на треноге прожектора, провод которого уходил в лифтовую шахту, бил прямо в черное ничто: стены́ напротив лифтов вовсе не было. То ли эта подземная каверна была неимоверных размеров, то ли состояла из какой–то особо черной породы, но тьма провала выглядела куда более совершенной и осязаемой, чем даже в зеве шахты.
Катарина осторожно подошла к краю пропасти и, не придумав ничего лучшего, смачно плюнула вниз. Секунда, другая, третья… Ни звука.
— Кэт! Не тормози! — окликнул ее Кощей.
Катарина пожала плечами и последовала за напарником на очередную лестничную клетку.
Спуск был очень долгим. Девушка насчитала без малого шестьдесят пролетов — где–то сбилась, но хотя бы не потеряла воображаемую стрелку компаса. И через узкий, вроде подъездного, тамбур они, наконец, вышли под открытое небо.
Это был тихий дворик среди утилитарно выглядящих корпусов, вроде дворика заштатного НИИ. Тесно стоящие здания в три–пять этажей; между ними чахлые газоны с неумело выполненными клумбами и крашенными казенной краской чугунными скамеечками.
Катарина оглянулась назад. Тыльная сторона пятиэтажного здания, в котором чисто физически не может поместиться полноразмерная лестница в шестьдесят пролетов. Никакими ухищрениями. Вот просто никак!
И тишина. Ни шума машин снаружи. Ни единого звука голоса. Ни гула вентиляции. Даже вечный смутьян–ветер бросил играть сухими травинками да листочками. Вот как будто, подумала Катарина, все специально затихло, едва мы вышли во двор. Все затаилось.
И холод. Очень холодно здесь. Да, в апреле погода не отличается стабильностью. Но с утра было плюс десять, а сейчас изо рта девушки выбивались облачка пара.
Ковальский, нисколько не озадаченный, спокойно оглядывался, прямо как провожатый, что один раз бывал здесь и, в принципе, дорогу знает, но надо ему присмотреться и вспомнить точный путь.
Вот он отвернулся и отошел чуть в сторонку, выглядывая что–то за углом кирпичной трехэтажки. Катарина быстро расстегнула свою сумку и достала цифровой термометр. Поводила над неухоженной цветочной клумбой, даже не пытавшейся выглядеть едва оживающей весенней — цветы уже успели и распуститься, и обзавестись сводными братьями в лице одуванчиков и других сорняков. Мимо прибора с легким жужжанием пролетела пчелка, деловито выбирая цветок.
В минус десять по Цельсию.
Катарина затолкала прибор в сумку и бездумно замерла, понурив голову.
— Эй, Кэт! — позвал ее Ковальский.
Она послушно побрела за ним на выход из дворика. А там оказался второй дворик. Ковальский забегал, засуетился:
— Сейчас–сейчас, почти нашел!
Еще бы ему не бегать. Просклонял ее как непутевую школьницу из–за куртки, а сам как был в легком плаще да бронике поверх рубашки, так и пошел.
Катарина сдернула с плеча автомат. Никогда не пользовалась такой моделью, но и рычажок предохранителя, и ручка затвора сами прыгнули под пальцы. Приклад и тактическую рукоять она не стала раскладывать: будет стрелять по–пистолетному. Все было сделано так быстро, что капитан не успел отреагировать.
