— Плывем назад, Мартин?
— Мы же почти доплыли! Там есть такой гладкий камень…
— Мы опоздаем. Изольда будет сердиться.
— Она это умеет?
— Еще как!
— Ладно, тогда в другой раз.
На берегу я его рассмотрел: тонкий, но с сильными руками, среднего роста, если б не горб, был бы, наверное, высоким.
— Ты часто тренируешься?
— Приходится каждый день. Сила еще остается, а гибкость пропадает тут же.
— Слушай, а почему ты стал акробатом?
Ольвин шнуровал башмаки, но прервался и посмотрел на меня.
— Ты про это? — он показал на свой горб и усмехнулся, мне стало неловко от своего вопроса, — назло, — сказал он, — понимаешь, захотелось владеть своим телом. Да и выхода другого нет: если не тренировать мышцы спины, можно и совсем скрючиться.
— Ты с рожденья такой?
— Да. Поговаривают, что моя матушка нагуляла меня с каким-то бродягой, пока отец воевал под Алонсом. Она меня ненавидела до самой своей смерти, хотя делала вид, что любит. Деспотичная была женщина. Медведь ее задрал в лесу.
О матери он говорил безо всяких эмоций, с холодной иронией, деловито завязывая шнурки. "Я непривязчив!"
— А отец? — спросил я, ожидая еще большего презрения.
Но Ольвин задумался, посмотрел на небо, потом на озеро, потом в землю.
— Он слишком многого от меня хотел. Сам он человек слабый и ранимый, но самолюбия хоть отбавляй. Захотел сделать из меня "настоящего мужчину".
— Это как?
— А это в его понятии — сильный, целеустремленный и неразборчивый в средствах. Чтобы все боялись.
— Понятие времен Эриха Второго.
— Отец воевал под его началом и был ему предан и душой и телом. Соответственно, все черты короля: жестокость, грубость, властность, прямолинейность, — казались ему высшими добродетелями. Король — это эталон. Тогда многие так считали. Это сейчас другой король и другая мода, да и воюем меньше, всё больше наслаждаемся.
— Так может, твой отец уже переменил свои взгляды? Его образец настоящего мужчины благополучно скончался недалеко от того места, где мы с тобой сидим. И не спасла его ни воля, ни целеустремленность.
— Он не из тех, кто меняет свои убеждения. До сих пор ставит свечки за упокой своего незабвенного Эриха. Он по натуре раб, ему нужен кумир, пусть даже мертвый.
— Ты что, его видел?
— Странно, да? Что поделать, я навещаю его иногда, отец все-таки. Изольда об этом не знает.
— А ты его не боишься?
— Я от него никак не завишу. И потом, я теперь сильнее его. Кстати, Мартин, нам давно пора домой.
Обратно ехали медленно, лес постепенно остывал от дневного зноя, но закат с вечерней прохладой были еще далеко. Мы опаздывали, но какая-то блаженная усталость не позволяла двигаться быстрее. Ольвин наконец вышел из задумчивости, в которую его ввели, очевидно, мои расспросы об отце, и вспомнил обо мне.
— А ты уже бывал в этих местах?
— Приходилось. Я служил тогда графу Андорму, а он зять барона Оорла.
— Андорм? Столичный франт, если я не ошибаюсь?
— Один из любимцев короля. Но король переменчив как женщина, в последнее время мой граф не очень-то в чести при дворе.
— До нас тоже иногда доходят дворцовые сплетни.
Ольвин выразительно поморщился.
— Тебе не нравится наш король? — усмехнулся я.
— Мне кажется, у нас вообще нет короля, — ответил он, — Эрих Второй был жестокий человек, но он хоть не разбазаривал казну так бездумно и бездарно. Его боялись. Он знал, чего хотел, и как этого добиться, и если б Оорл не постарался…
От досады или нарочно, но он проговорился.
— Ты же утверждал, что это сплетни, — напомнил я, — что Эрих Второй умер от сыпной лихорадки?
Ольвин посмотрел на меня, но не ответил, хотел, чтоб я сам что-то понял. Что? Что он не так прост, как кажется? Что он знает гораздо больше, чем положено простому смертному акробату? Что его что-то гложет, но он не может рассказать об этом? Или это опять моя неуемная фантазия?
— Цветов надо нарвать, — неожиданно сказал он, — иначе нам влетит за опоздание.
Предложение было весьма разумное.
. *
.
.
*
* |XX<
|
| | | | | | /|
| о | /
| | | o | /
| О | | | / O
| |---- -/ o -----
|
|
**********************************************
***************************
"Это было много-много лет тому назад. В одном королевстве один очень знатный вельможа, скажем, граф, приехал в свой охотничий замок с целью весело провести время…"
Я уже сто лет не рассказывал сказки! Я их все перезабыл, и ни одну в последнее время не сочинил до конца. Мне слишком беззаботно жилось! Сказки сочиняют от тоски. От неустроенности, от невозможности что-то изменить в этом мире. Одни сочиняют, другие слушают, а потом забывают. И те, и другие.
О чем это я начал? Граф со своей свитой приехал поохотиться. Замок стоял в глубоком лесу у подножья гор. Темнело быстро, ветер налетал внезапно, шумно раскачивал макушки сосен и до утра ломился в окна, как будто за ним гонятся. А вместе с воем ветра из глубин чащи долетало иногда страшное рычание, грозное и тоскливое одновременно, ни один зверь так не рычал…
— Ты никогда раньше эту сказку не рассказывал, — шепнула Нолли, — что-то новое?
Я засмеялся, я еще сам не знал, о чем пойдет речь. Только видел в глазах у всех ожидание чего-то интересного. Славные у Ольвина были друзья, только я никак не мог запомнить их имен. С ними было хорошо и просто, от чего я совершенно отвык, и мне захотелось внести в их разноголосый веселый и, в общем-то, бестолковый гомон немножко грусти, так, чуть-чуть, на кончике кисти. Да, мне было грустно, как и любому другому, если он вдруг побывает в тех местах, где любил когда-то. Или не любил? Черт его знает, что это было за чувство!
— Мартин, что дальше?
Это спросила Изольда, и я наконец понял, для кого я рассказываю. Для этой серьезной хозяйки, которая зовет меня деткой и ничего не знает в жизни, кроме своих кастрюль и сковородок. У которой нет ни мужа, ни детей, ни постоянного дома, только горбатый брат, а глаза у нее зеленые как у кошки, а имя холодное, как она сама. Изо льда! И вовсе ты мне не нравишься, Изольда, ты старая и некрасивая, и усталость тебя портит, и этот широкий воротник, и губы у тебя тонкие, и щеки впалые, и под глазами синие круги, и не поймешь ты меня никогда, и не оценишь, потому что ты просто домохозяйка.
— Так кто это рычал?
— Местные жители утверждали, что это белая тигрица, но никто в такие сказки не поверил: ни граф, ни его приятели. Считалось, что белая тигрица живет очень далеко, в другой стране, где много снега и оленей, на которых она охотится, если вообще существует. Впрочем, граф был человеком любопытным, он прочесал всю округу и забрался даже в горы в поисках тигрицы. Ее нигде не было. А потом смолк и рев по ночам.
