— Ну ты же ходил по городу, видел, что торговли нынче почти нет. В Гульборг приехало слишком много сарапов! Цена на зерно и масло поднялась почти вдвое.
— Так ты не зерном торгуешь! А если бы торговал, так просто бы еще больше получил!
— Кай! Кому нужен мед, пенька и воск, если людям не хватает медных монет даже на просо! Может, я и наскребу сотню илиосов, но это же не покроет мой долг.
— Тогда продавай дом! Рабов!
— А вот дома стали дешевле! Благородные рода распродают городские владения и уезжают в дальние поместья. Сейчас за дом, в котором вы живете, можно выручить тысячи полторы илиосов, и то если повезет! И рабов тоже продают. Грамотный раб, говорящий и на фагрском, и на сарапском языках, уходит на рынке за бесценок!
Как я его только не прибил тогда…
Но Хотевит говорил правду. Лавр жаловался, что монет от Жирных не хватает, что торговцы придерживают зерно, не пускают на продажу, ожидая еще большего повышения цены. Чем ближе весна, тем еда становится дороже. А уж сейчас-то, когда тысячи высокорунных сарапов объедают город, тем более.
Я ходил с Лавром на рынок, сам видел пустые места там, где прежде стояли телеги с мешками. Даже выложил свое золото, что закупить побольше снеди, с запасом. Мало ли что будет потом?
Мы ждали. Дел нам хватало и дома.
Клетусовские фагры учились говорить по-нашему, нередко выходили во двор, чтобы размять кости да помахать оружием. Дометий хоть получил дар в защиту, но и с мечом был неплох.
Оказывается, бойцов Арены не просто выкидывали на песок, но еще и учили драться, каждому подбирали оружие по руке и гоняли с утра до ночи. Ведь если боец сразу помрет, то и зрелища никакого не будет. А после Арены за них взялся Клетус! Он не только бился со своими хирдманами, но еще постоянно придумывал, как лучше им встать, кто кого прикрывает, кто нападает, а кто держится поодаль, и это под каждого нового противника. Клетус всегда помнил о дарах хирдманов и старался сделать так, чтобы каждый из них пригодился, каждый был на своем месте. К примеру, Дометий часто стоял возле лучника и не давал тварям подобраться к тому. Силач нередко шел первым, а ловкач обходил тварь сбоку.
Да что говорить! Клетус измысливал, как обороняться от всадников, что делать, если нападут в море, и кого лучше послать против той или иной твари. Дометий говорил, что Клетус и на арене был таким. Чтобы завоевать любовь зрителей, Кидонес нарочно выдумывал всякие хитрости, ненужные увороты, кувырки. Нередко он давал противнику ранить себя, легонько, но кроваво, чтобы все думали, что рана тяжелая. И каждый бой проходил так, словно Клетус вот-вот погибнет, но в последний момент он всегда умудряется победить.
Дометий говорил, что Клетус часто бранил хирдманов за глупость и недомыслие. Мол, его воины в бою мало смотрели по сторонам и не замечали, когда стоит поменяться местами или отойти в сторону. Нередко прямо посередине сражения с тварью Клетус кричал, чтоб такой-то пригнулся, а другой стрелял.
Я прям даже пожалел бедолагу. Ему бы мой дар, вот тогда бы он точно развернулся по полной. Весь хирд бы плясал под его дудку. А потом понял, что жалкий из нас двоих я. Мне-то ведь по плечу эдакие вывороты, только я понятия не имел, что можно выдумать нового на два десятка хирдманов. Есть стена щитов, а есть бой врассыпную, где каждый за себя, и вот там-то стая и нужна. Что тут выдумаешь? У нордов каждый стоит, где хочет, обычно бок о бок с приятелем.
— Есть книги по науке боя, — сказал Дометий. — И есть учителя. Клетус-то сызмальства такому учился.
Посовещавшись с Тулле и Простодушным, я решил, что и мне такая наука нужна. В конце концов, я не хитроумный Альрик и не могучий Ньял Кулак. Моя единственная сила — в стае, а значит, я должен уметь выстраивать общий бой. С чистой совестью я переложил заботу о казне хирда на Херлифа, хозяйственные дела — на Вепря, фагров — на Рысь, а сам занялся учением. Хальфсен отыскал и купил книги, названия которых вспомнил Дометий. И каждый день я слушал, как толмач читает про сложную науку боя. Только тяжело это. Многих слов в нашем языке не было, и Хальфсен вместе с Феликсом и Дометием ломали головы, как бы лучше их растолковать. Пока думали о слове, мы напрочь забывали, о чем вообще говорилось прежде. Это уж потом я запомнил длинные фагрские словечки, и дело пошло полегче.
Беда заключалась еще и в том, что книги-то были писаны не под несколько десятков воинов, а под целые херлиды. Там говорилось и про обозы, и про дороги, и про оружие, но нигде не говорилось, какой силы нужны воины и сколько, чтоб одолеть, к примеру, огненного червя. Другая книга описывала, как брать города, у которых и стена в пять ростов, и ров, и сотни лучников на башнях. Только как я не примерял ту науку на Гульборг, никак она не укладывалась. Да и с Хандельсби бы так не вышло. Там хоть стены нет, зато добраться до города можно лишь по узкому петлявому фьорду, на дне которого лежат затопленные корабли. Хотя можно его перекрыть, как хуорка перекрыла выход из деревни или корабли Скирре — Сторбаш. А по бокам горы! Отдельные карлы и хускарлы, конечно, сбежать могут, но всех жителей увести так не выйдет.
Мы даже поспорили, как лучше захватить Хандельсби. И многие ульверы тогда присоединились к спору.
Потом Хальфсен притащил новые книги, в которых рассказывались истории о всяких великих хёвдингах Годрланда. Нет, даже не о хёвдингах, а о ярлах, что водили несметные силы и на врагов, и на тварей. И всякий раз те ярлы не бежали впереди всех, а стояли сзади и говорили, когда кому атаковать, кому отступать, а кому сидеть в засаде и ждать. И делали они так не из-за трусости, а чтобы видеть всё поле целиком и вовремя давать указания. Хотя зачастую те ярлы были мудры не только из-за наук или книжек, а из-за множества прожитых зим, и уже не могли биться, как прежде.
Жаль, что не было книги о том, как Набианор взял Гульборг. Скорее всего, заворожил воинов, чтоб те открыли ему ворота.
Мы вспоминали тварей, с коими сражались прежде, и думали, как можно было бы убить их ловчее. Например, ту черную пузатую, которую мы одолели лишь благодаря дару Энока. Или ту, что поломала Энока. А еще размышляли, как нам добраться до гавани, если вдруг нас не будут пускать, стоит ли биться с охранниками и как открыть ворота, кого первым послать на корабль, а кто останется позади, чтобы сдержать погоню.
И это было весело! Почти так же весело, как смотреть на бои Арены.
Дометий сказал, что Клетус любил играть в затрикион, это игра вроде нашего хнефатафла. Подобными играми увлекались многие хёвдинги и ярлы, что вели за собой воинов. Ульверы вырезали из дерева фигурки по его указаниям, сделали круглую доску, часть полей выкрасили, а часть оставили нетронутыми. Феликс рассказал правила, и мы начали играть.
Вначале я еле сдерживался, чтоб не разбить доску о голову Пистоса. «Туда не ходи, сюда карла ставить нельзя, вот так двигать фигурку неправильно, ты проиграл». Коварный фагр будто нарочно запрещал делать так, как мне хотелось, потому и всегда побеждал. Хотя сразись мы с ним с оружием или без, я бы его запросто уложил. Но я же хёвдинг! А Феликс — мой хирдман. Я должен быть мудрее и терпеливее.
Вскоре я выучил все хитрые правила и играл, как полагается. Но Пистос всё равно меня побеждал. Всегда!
— Ты не думаешь, а прешь напролом! — заметил Простодушный, глядя на нашу игру. — Всегда ходишь тем воином, что ближе к врагу.
— Чтобы поскорее убить его!
— Но ведь они ходят по-разному. Кто-то быстрее, кто-то медленнее. Нужно окружать врагов и выбивать их по одному. Их ходы — как дары. И нужно думать, где какой дар будет полезнее.
Херлиф предложил сделать иначе. Дометий станет моим противником, а Феликс сядет возле меня и будет говорить, каким воином надо ходить и почему. Я с ним спорил. Я бранился. Я переспрашивал снова и снова, не понимая, к чему загадывать на несколько ходов вперед, ведь Дометий может двинуть другую фигурку, и тогда все задуманные ходы поломаются. Без провидца никак не узнать, как именно решит поступить противник. Эта игра шла очень долго, чуть ли не всю ночь, зато я наконец выиграл. Ну как я… Мы!
