Это здесь, в Годрланде, кругом деревни да поместья, и лишние руки всегда пригодятся. А у нас земли мало, а людей много. Зачем кормить кого-то еще?
А спустя пару седмиц Набианор добрался и до рода Пистоса.
Мы узнали о том от Милия, что прибежал к нам рано поутру.
— Сегодня господин пойдет к Набианору. Ему было велено взять всех сыновей.
Феликс перепуганно замотал головой, он не хотел стать завороженным. Но дело было не только в нем. Он знал о хирдманах Клетуса! Вдруг его спросят там, не слыхал ли он о них, и под ворожбой Феликс расскажет о нас.
— Господин думал отречься от господина Феликса, — продолжал говорить Милий, — только уже поздно. Один сделал так, но великому пророку это не понравилось, ведь Клетус был как раз из отрекшихся. И по велению Набианора всех сыновей, кроме отреченного, убили. Вроде как пророк сказал: «Раз ты так легко отказываешься от своего сына, значит, сыны тебе не нужны». Так что, господин Феликс, я прошу тебя подготовиться. Вскоре приедет господин и возьмет тебя с собой.
— А если меня не будет?
— Тогда убьют господина.
Я уже хотел сказать, что мы уходим из города. Плевать на золото Жирных и на всё еще замерзшие реки Альфарики, пересидим как-нибудь. Главное, суметь вырваться из города и вывести фагров! Хотя я понимал, что не я один такой умный. Сейчас многие хотели убраться отсюда, и сарапы явно держат все выходы под охраной.
— Иди! — вдруг сказал Тулле. — Не бойся. Ты же в стае! Поможем.
— А отец… — взмолился Феликс.
— Нет. Он не смог отказаться от тебя, значит, придется тебе это сделать. Решай, с кем пойдешь дальше.
Я надеялся, что Феликс понимал слова Тулле правильно. Жрец просил отречься не от нынешнего Сатурна, а от того, кто вернется от Набианора. Завороженного. Если же Феликс не сможет этого сделать, тогда что делать нам? Я все равно должен его защитить от солнечного пророка.
Зато проверим слова Хальфсена. Верно ли толмач понимает думы Феликса?
— Я… я пойду со стаей, — решился наконец фагр.
Милий принес подходящую к случаю одежду, так что Феликс переоделся, дождался отца и ушел с ним.
После его ухода ульверы собрались все вместе, даже фагры пришли, хоть и сами не понимали, зачем. У меня аж руки тряслись! Это будет мой первый бой с Набианором, пусть тот и не догадывается.
— Тулле, а он не увидит стаю? Не узнает обо мне и моем даре?
— Если бы он мог видеть такое, то никак не подпустил бы Клетуса к себе, — спокойно ответил жрец.
Выждав некоторое время, я пробудил дар и услышал Феликса. Как же он боялся! Но едва стая коснулась его, юный Пистос успокоился, будто страшил его не сам Набианор, а мысль, что мы его бросили.
Жаль, я не мог видеть его глазами и слышать его ушами. Всё, что мне было доступно, — это чувства Феликса. Всполохи удивления, страх, восторг, тревога… а потом пошло умиротворение, тепло, словно его убаюкивали руки матери.
Сейчас!
Я надавил на трепыхающийся огонек Феликса, щедро делясь с ним настроем ульверов. Только вот одно дело — всем вместе бороться с ворожбой Набианора, особенно когда тот говорит на многолюдную Арену, и совсем другое — сидеть здесь, в своем доме, когда пророк-колдун смотрит прямо в глаза твоему хирдману.
— Сильнее, — прошипел сквозь зубы Тулле. — Его затягивает.
Но чем? Да, ульверы чуток тревожились за Феликса, только этого мало. Мы же не в бою! Сидим за столом, рядом вино, хлеб, масло. Снизу тянет сладким тестом. Вон, какая-то птица верещит во дворе.
Я старался пробудить в себе злость, но дремота и нега от Феликса усыпляли меня.
Бух!
Острая боль в челюсти быстро освежила мне голову. Живодер, сучий сын! Убью же собственными руками! Этот… Безднов выродок заскочил на стол и влепил мне с ноги! Пнул! Меня! Но прежде чем я вытащил нож, до меня дошло, зачем он это вытворил.
Всю злость я швырнул в Феликса! И услышал, что тот тоже встрепенулся.
Хирдманы Клетуса повскакивали с лавок, но делать ничего не стали, смотрели на меня, ожидая приказа. Ульверы даже не дернулись.
Живодер на том не остановился, пробежал по всем, отвешивая тумаки. Только ульверы, в отличие от меня, не дремали и сумели отбиться. Их это больше веселило, чем злило. Я же чуял, что Феликсу снова похорошело. Тулле! Ну давай, придумай что-нибудь.
И Тулле придумал. Он вскочил на стол, спихнув Живодера и заорал во все горло:
— Ты напрасно, парень,
выбрал это место.
Редко волчьей стае
ты давал добычу.
Не видал, как ворон
каркает над кровью,
как мечи с мечами
в сечах ищут встречи.
Ульверы разом подхватили:
— Я с мечом кровавым
и копьем звенящим
странствовал немало,
ворон мчался следом.
Грозен натиск хирда.
Пламя жгло жилища.
В городских воротах
яростно я дрался(1).
* * *
1 Подлинные скандинавские висы. Оригинал — norroen.info/src/sk/egill/lausavisur.html
Глава 10
Первыми с улиц Гульборга исчезли попрошайки и калеки. Вроде как нищих, у которых все члены на месте, забирали в войско, а убогих, безногих и безруких — скармливали тварям Арены. Тех же нужно чем-то кормить. И немало тогда слепых прозрело, а у хромых внезапно поотрастали ноги. Да и руки, внезапно возникшие из-под лохмотьев увечных побирушек, отличались завидной ловкостью.
Поисчезали и женщины, а те, что осмеливались выйти, укрывали не только плечи, но и лицо, и ходили всегда с кем-то: если не с мужем или братом, то хотя бы в сопровождении рабов.
Город наводнили сарапы. Солнцезарные ездили по улочкам так, словно кроме них больше никого нет. Мы слышали о десятках покалеченных и затоптанных. Но нас не трогали. Да, при встрече сарапские воины не раз требовали снять личины и показать лица, но препятствий не чинили. Видать, норды пока им были не интересны.
Феликс теперь сидел у нас в доме безвылазно. Что-то там пошло не так. Ворожбу Набианора я отпугнул, но, видать, не до конца. При виде сарапов и при звуках сарапской речи юный Пистос то взрывался яростью, то трясся, как побитая псина. Тулле говорил, что это должно пройти, когда протянутая пророком нить оборвется до конца. И Феликс так и не рассказал, как прошла встреча с Набианором. Не смог.
Мой дар пока слишком слаб. Если бы я был сильнее и если бы все хирдманы стали хельтами, тогда стая легко бы потягалась с ворожбой Набианора, но пока я даже Феликса не сумел защитить как следует.
Время от времени заходил Милий, и с каждым разом он выглядел всё хуже и хуже. Он беспокоился о Сатурне Пистосе.
— Господин зачудил: отдал почти все золото на благо сарапского войска, сказал, чтоб его подопечные кузнецы отныне ковали доспехи и оружие для воинов пророка. Зазвал в дом лысого жреца и целыми днями слушает его поучения. Да еще сарапы забрали его лучшие поместья. Набианор отдал их своим людям как награду. Если так пойдет дальше, господин скоро пойдет по миру, — причитал вольноотпущенник. — Хотя и нищим нынче нет места. Их всех забирают в войско. Кто покрепче — к копейщикам, кто послабее — в обоз, женщин — к шлюхам.
Мы недоумевали, зачем сарапам столько людей. Неужто Набианор собирается весной напасть на Северные острова? Или куда-то еще пойдет?
Вскоре с южных земель начали приходить корабли, они везли раненых сарапов, которым благодать уже не могла помочь, твариные туши и много поломанных доспехов для перековки. Судя по всему, война с наступающей Бездной шла не совсем удачно, но Набианор не собирался сдаваться.
У Жирных же появилась новая отговорка. Теперь они говорили, что их должник после встречи с Набианором помешался, раздал всё своё состояние, обрил голову и глубоко уверовал в бога-Солнце.
— Ни один законник не сможет стребовать с него долг, — объяснял Хотевит.
— Мне плевать на вашего должника. Мне должен ты, а ты вроде пока в своем уме, — горячился я. — И на пергаменте записан твой долг и долг твоего рода, а не какого-то безумного фагра. Все сроки уже вышли.
