всякий раз, как Менелай кричит: «Ты, воду тащи!» – Лаэрт немедленно подхватывает: «Еще воды!» А если Менелай завопит: «Нечего там уже делать, помоги здесь!» – Лаэрт тут же повторяет его слова, добавив парочку совершенно лишних от себя. В результате лицо спартанского царя становится все более хмурым, а толстая вена на шее пульсирует все сильнее, но позволить себе, однажды уже повысившему голос на отца Одиссея, накричать на него снова было бы крайне невежливо, и поэтому Лаэрт радостно продолжает свои проделки, с наслаждением купаясь в самом сердце спартанского пламени.
Женихи толпятся у ворот дворца, требуя, чтобы их выпустили посмотреть – но нет, нет. Их запихивают назад, велят разойтись по своим комнатам и смотреть на все из окон. Возмутительно, голосят они, недопустимо! Так обращаться с людьми, претендующими на престол Итаки! Кто-то пихает соседа, тот пихает кого-то в ответ. Ни один на самом деле не готов вытащить оружие и сражаться – так ведь можно и поцарапаться, а кого-то могут и поранить или, того хуже, буквально убить! Но они ревут, и ярятся, и проклинают спартанцев, мешающих им с встретить свою судьбу, как полагается мужчинам, пока в конце концов спартанцы, опустив копья, не велят им возвращаться. Истинное оскорбление! Величайшее нарушение правил гостеприимства из всех, что можно представить! Но, с другой стороны, спартанские корабли пылают, Никострата обвиняют в убийстве служанки, Орест обезумел, и с учетом нынешнего положения вещей… может, женихам стоит проявить к этим воинам каплю снисходительности, а?
Женихи медленно расходятся. Самое интересное во всей этой заварушке, однако, – это те три жениха, которые не участвовали в ней, хотя, по сути, должны были ее возглавить. Где же Антиной, Эвримах и Амфином?
Давайте-ка окинем дворец божественным, всевидящим взглядом – и вот они. Стоят у дворцовой стены, неподалеку от уборных, притаившись в тенях, и, слепо моргая без факела, всматриваются в темноту. И вот к ожидающим из темноты выскальзывает Меланта с мотком веревки в руке и короткой, грубо сколоченной лестницей для сбора оливок на плече. Все это она без единого звука отдает женихам, и те сразу же приставляют лестницу к стене и карабкаются наверх. С другой ее стороны склон круто спускается к краю обрыва, но нет – если приглядеться повнимательней, там есть неровная узкая тропинка, выступ не шире ступни, по которому могут пробраться наши женихи, направляющиеся прочь из дворца в звенящую цикадами темноту итакийской ночи.
Таким образом, в отблесках бушующего в гавани пожара первые три беглеца из дворца Одиссея благополучно скрываются в ночи.
Кто следующий?
Пенелопа удаляется в свои покои. Два спартанских стража встают у ее дверей. Спартанскую служанку отправляют прислуживать ей.
– Ни в коем случае! – рявкает Эос. – Мы сами позаботимся о благополучии нашей царицы, благодарю покорно.
Она захлопывает дверь перед носом у спартанки. Спартанский страж снова ее распахивает. У Эос рот открывается от изумления.
– Как ты посмел?! – визжит она. – Как ты посмел?!
– Для защиты твоей госпожи, – бурчит он в ответ.
– Дражайшие, что происходит? – визгливо доносится из дальнего конца коридора. Елена высовывает голову из двери, видит солдат, служанок и подходит с озабоченным и тревожным выражением лица. – Дражайшая Пенелопа, все в порядке?
– В совершенном, благодарю, – отвечает Пенелопа. – Твой заботливый муж послал эту добрую женщину прислуживать мне, но, как уже сказала моя служанка, обо мне отлично заботятся.
– О боги, – восклицает Елена. – Так дело не пойдет! Прошу прощения! – Она протискивается к двери мимо спартанки и, окинув стража злобным взглядом, рявкает: – Я сама позабочусь о своей бедной, горюющей сестрице! – и захлопывает дверь прямо перед ними.
Больше они не стучат. Елена прижимается к двери, которую только что закрыла перед бдительными стражами, и, сияя улыбкой, восклицает:
– Ну, продолжим! Полагаю, ты сейчас собираешься сбежать? Так поторопись!
У Пенелопы челюсть падает от изумления.
Это не самое достойное из выражений, но, по крайней мере, она не одинока в своей реакции, ведь Эос тоже стоит разинув рот и непонимающе хлопает глазами, глядя на спартанскую царицу. Елена, хмыкнув, подталкивает их к окну.
– Идите, идите уже! Спартанские корабли загорелись не сами по себе. Что бы вы ни планировали, это определенно произойдет сегодня. Скорей!
К Пенелопе на мгновение возвращается ее выдержка вместе со спокойствием.
– Тебя, похоже… это весьма радует, сестра.
– Ну конечно! Это все так волнующе, правда? Когда мой муж сказал, что мы отправляемся на Итаку, лгать не стану, я подумала: вот тоска. В этом захолустье так скучно и уныло. Но на самом деле, когда мы приехали сюда, оказалось, что здесь просто здорово! Я не собираюсь спрашивать, что ты придумала, чтобы увести Ореста с Электрой из-под носа у их стражи, но не сомневаюсь, что у тебя есть отличный план. О, мой муж совершенно не шутил, когда сказал, что ваша тайная лодка обнаружена, – пожалуйста, держитесь от нее подальше. Полагаю, у вас есть другой способ выбраться с острова? Конечно, есть. В твоей умной головке всегда куча всяких замыслов!
Эос смотрит на Пенелопу. Пенелопа смотрит на Эос. Затем, пожав плечами, Эос направляется прямо к окну и свистит Автоное, ждущей внизу с завязанной узлами веревкой, которую по сигналу кидает своей товарке.
– А как же ты? – спрашивает Пенелопа, пока Эос привязывает веревку к стволу кровати-оливы. – Стража видела, как ты заходишь сюда, они поймут, что ты помогла нам сбежать.
– Чушь! – возражает Елена. – Я пьяна! Я вошла, отключилась и захрапела, тихонько, с переливами, скорее очаровательно, чем нелепо, а затем меня с трудом растолкала первая же служанка, которую отправят проведать тебя утром. Смотри!
Она с легкостью игривой девчонки падает на кровать Пенелопы, закрывает глаза и, клянусь небом, начинает храпеть. И это вовсе не тихий переливчатый храп. Это храп настоящей пьянчужки, звучный и глубокий. Но он, едва начавшись, обрывается, и Елена снова резко выпрямляется, сияя задорной улыбкой. Пенелопа застывает от потрясения, так что Елена принимается подталкивать ее к окну.
– Давай же! Улетай! И не попадайся!
– Сестра… Елена… – начинает было Пенелопа, но Елена прерывает ее.
– Сестра, – провозглашает она, и сейчас от нее ничуть не пахнет вином, в глазах – ни капли пьяной мути, а в голосе – ни одной жеманной нотки.
Напротив, на кратчайший миг остается только женщина, разглядывающая другую в тесной спальне, освещенной лишь пламенем очага. Пенелопе удается не отшатнуться, наоборот, склониться как можно ближе, изучая внезапную трезвость на лице Елены, усталую складку у ее опущенных губ. В это мгновение она абсолютно уверена: когда Менелай убивал последних из троянских царевичей, именно Елена подала ему меч.
– Времени нет, – напоминает Елена. – Правда, совсем нет.
С этими словами она зарывается поглубже в постель Пенелопы, натягивает на себя овечью шкуру, защищаясь от ночной прохлады, закрывает глаза и теперь лежит столь же мирно и спокойно, как сладко спящий младенец.
В этот момент ошарашенная Пенелопа не может ни говорить, ни тем более сдвинуться с места. Тогда Эос мягко берет царицу за руку, и они вместе идут к окну, спускаются по висящей из него веревке и исчезают в тенях пылающей ночи.
Из дворца Одиссея нужно вызволить еще двоих, самых важных пленников, которым не выбраться через окно.
Орест свернулся клубочком рядом с сестрой, а Электра гладит его лоб, целует пальцы, расчесывает волосы. Ее служанка Рена стоит наготове с чистой водой и тканью. Клейтос молится в своей комнате внизу. Не менее пяти спартанцев охраняют дверь Ореста и коридор, ведущий к его покоям.
Пенелопа разработала множество хитрых способов отвлечь этих воинов, но они не поддались ни на один. Ничто неспособно отвлечь их от Ореста, и ей с большой неохотой приходится признать этот факт. Именно поэтому, покинув свою спальню через окно, она держит путь вовсе не к дворцовой ограде. Вместо этого она проскальзывает, невидимая для всех, кроме разве что ее служанок и богов, свободная без помех перемещаться по собственному дому, в дальнюю часть дворца, где единственный спартанец сторожит единственную дверь.
К этому-то воину и подходит сейчас Автоноя, несущая воду, вино и немного еды, оставшейся после ужина.
Он принимает все это без вопросов, но ждет ухода Автонои, прежде
