Ну а теперь можно и подраться!
Я подскочил к твари, которую бил Квигульв. Из ее ран туго вылезала густая жижа. Где у этой мерзости сердца? Но я начал с лап. Запрыгнул на место, где тулово соединялось с пузырем-головой, замахнулся и отсек сразу две лапы. Драпс пробулькал что-то, поднял заднюю часть тела крючком и как плюнет оттуда. Я едва успел отскочить. Квигульв, хвала богам, тоже. Густой шматок растекся по телу дохлого прыгуна. Я снова взлетел на спину драпсу, отсек еще две лапы, увернулся от плевка из задницы и повторял до тех пор, пока тварь не плюхнулась на разбухшее пузо. Она извивалась, как посоленная пиявка, щелкала жвалами и плевалась сгустками, пока мы с Квигульвом ее на пару рубили.
Когда она наконец перестала шевелиться, ее тело исхудало чуть ли не вдвое, вся арена была покрыта плевками. Зато я понял, где хранятся ее сердца — в самой середине бурдючной головы.
Всплеск благодати. Живодер с Трудюром расправились со своей тварью.
— Скоро! Скоро я приду! — орал безумный бритт, полыхая десятой руной.
Дернулась решетка. Я махнул бойцам и Дударю, чтоб шли к нам. Волки знали, что за дверью свои.
Весь покрытый красной кровью оттуда вышел Вепрь, но то была не его кровь.
— Тут клетки с тварями. Как с ними быть?
— Где бойцы?
Норд поспешил ко мне:
— Ты хёвдинг?
— Я! Где вас держали?
— Не в клетях. Мы же не рабы… не все рабы. Выходим сражаться по доброй воле.
— Продавать свой меч на потеху, — я покачал головой. — Где?
Мы прошли через длинную пристройку, где и впрямь стояли клети из толстого поблескивающего железа, явно с примесью твариных костей и чего-то еще. Одно только оно стоило, как наш корабль, если не больше. В клетках бесновались разные твари от десятой до пятнадцатой руны.
— Привести остальных бойцов. Дударь, Вепрь, Эгиль и Херлиф пусть получат по десятой руне. Если что-то останется, дать руну Свистуну. Хальфсену тоже, если захочет. Вырезать сердца тварей. Одну тварь оставить живой, и лучше самую сильную.
Затем я перешагнул через тела зарубленных охранников и вышел наружу. Через Простодушного я знал, где все гости и хозяева пира, и направился туда. Херлиф согнал их в кучу и стоял, небрежно помахивая чистеньким мечом. Мда, среди них явно не было подобных Клетусу.
— Глянь, какие смирные! — сказал Простодушный. — У них половина воинов — выходцы с Арены, а тем представление почему-то пришлось не по вкусу.
Я зло посмотрел на перепуганных Брутссонов. У Лукия опухла левая щека, и он постоянно сплевывал кровью.
— Херлиф, там тебе благодать причитается. Иди к Вепрю, я тут сам. Хальфсен, скажи им: да, мы варвары. Мы не знаем грамоты, не читаем книги, зато мы знаем, что такое честь! И что такое справедливость.
Один из сыновей Брутуса что-то выкрикнул.
— Спрашивает, почему гневаетесь. Спрашивает, не оскорбили ли они наших богов? Если да, то они готовы задобрить их, порадовать любыми дарами.
— О да, скажи, что они разозлили наших богов. Но самое главное — они разозлили меня!
Снова слова Брутссонов:
— Они готовы заплатить виру за оскорбление. Хотят выкупить свои жизни. Предлагают двести илисов за человека.
— Скажи, что норды справедливы. Я не стану их убивать.
Но Брутссон не замолкал, он толком и не слушал Хальфсена, а всё выкрикивал что-то и выкрикивал.
Вспышка руны. Вскоре еще одна. Затем еще… Я видел, как крепчают огни моих хирдманов. Осталось только накормить их твариными сердцами! На каждого уйдет по меньшей мере полдня. Слишком долго. Квигульву я такое не доверю. Да и Альрик советовал, чтоб я сам вел своих хирдманов, каждого из них.
Рядом бормотал что-то Хальфсен, но мне было не до речей фагров. Я уже всё решил.
— Кай! — воскликнул смутно знакомый фагр. Кажется, мы с ним виделись на других пирах. — Я всего лишь гость, как и ты! Я не знал, что Брутусы нарушат закон! Ты же слышал, я предложил тому воину место! Я не знал!
Сзади подошел Простодушный.
— Закончили?
— Да. Бойцы ждут возле арены. Одну тварь мы оставили, как ты и просил.
— Сколько сердец?
— От пятнадцатирунной три. Еще от тварей поменьше — шесть. С тех, кто на тринадцатой руне и ниже, я не брал. На Хальфсена не хватило.
— Хорошо. Брутссонов — на арену. Остальные пусть смотрят.
Херлиф кивнул, ничуть не удивившись. Он спокойно махнул рукой, мол, вперед. И эти благородные господа поплелись куда велено, как стадо овец. Только один попытался дернуться, но ему хватило пинка, чтобы одуматься.
И снова я дивился, что не чувствую ярости или гнева. Мои кишки словно покрылись льдом. Слова вырывались прежде, чем я успевал их обдумать. Всё, что я видел сейчас перед собой, — это желтые глаза. Последний взгляд Альрика.
Я задел кого-то плечом и остановился от удивления. Не сразу понял, что передо мной один из бойцов арены. Видимо, я шел, опираясь только на чувство стаи, забыл, что помимо пленников и ульверов тут есть и другие.
— Прости, вождь, — сказал тот, кого я толкнул.
Я моргнул, прогоняя видение. Девять бойцов. Два знакомца на десятой руне и семеро на девятой. Все без толковой брони, зато с оружием, причем самым разным. И сами они тоже были разные: три фагра, сарап, норд, чернокожий, двое похожи на живичей и еще один с такой мордой, словно его изжалили пчелы: глаза-щелочки, широкие скулы и округлый подбородок с тоненькой полоской бороды.
Норд вышел вперед:
— Хёвдинг! Мы… мои друзья хотят…
Я нетерпеливо прервал его:
— На Арену или ко мне? Решайте сейчас.
Норд неуверенно оглянулся на своих соратников.
— Эти господа. Ты их убьешь?
— Нет. Но они вряд ли выживут.
— Тогда мы с тобой. У тебя же есть корабль?
Эти слова словно сдернули с меня пелену и заставили оглянуться.
Изгаженная твариной кровью и трупами яма, посередине которой — шесть сыновей Брутуса. Испуганные фагры, рассаживающиеся по скамьям. Бойцы арены, что смотрят на меня с надеждой и воодушевлением. Чуть в стороне, под присмотром ульверов, обезоруженные охранники Брутссонов.
Всё еще можно остановить. Пока не поздно. Отпустить хозяев пира и гостей, отвести бойцов обратно в гульборгскую Арену, может, заплатить виру за убитых тварей. И мы снова вернемся в город, будем ждать тяжбы с Жирными, играть в затрикион, слушать сплетни Милия…
Всего лишь надо закрыть глаза на уродов, что нарочно сотворили из человека тварь. Всего лишь!
А передо мной стоял Альрик. Тот Альрик, что сразился с Торе Длинным Волосом ради незнакомого мальчишки. Тот Альрик, что вливал хмельной мед в глотку замерзшего Рыбака. Тот Альрик, что гневно отчитывал меня. Тот Альрик, что брел по грудь в болотной жиже. Тот Альрик, что спорил с рыжим торговцем. И тот Альрик, что стоял в цепях во дворе лекаря.
— Выпустите тварь, — тихо сказал я.
— Нет, господин! Не надо! — закричал один из тех, кто должен был защищать Брутссонов, но не стал. — Прошу! Они же казнят нас.
Я махнул ему, чтоб подошел.
Тоже норд. Мне даже показалось, что я его где-то видел.
— Волк?
— Да, господин, здесь меня зовут Ликосом. Волком по-нашему. Прошу для них пощады. Нас уже и так высекут, но если убьешь их, нам всем конец.
— А если бы ты стоял там, на арене? Если бы ты выбирал между Бездной и смертью?
— Потому мы не мешали вам. Сами бросили оружие.
— Если пощажу их, простят ли они свое унижение?
Волк опустил голову:
— Не простят. Даже если не смогут убить, в Гульборге вам жизни уже не будет. Брутус дружен с наместником Набианора в Годрланде. Меня вот отдали сюда за бесценок, — горько усмехнулся воин.
— Как это «отдали»? Ты ж свободу на Арене получил. Я своими глазами видел!
— Я и так был свободен, но бился не только ради рун и славы. Хотел пойти к благородным, они много золота платят, жениться хотел, детей… Но сарапы эти! Для Солнцезарных Волк слишком плох, для обычного воина — чересчур хорош, вот меня и отдали Брутусу. Пусть не отдали, а сказали пойти к нему за жалкие пятнадцать илиосов в год или, мол, иди из Гульборга куда хочешь. Лучше б сразу на тот хирд согласился.
