Слушать скулеж мне было скучно да и некогда.
— Скажи тем, кто бросил оружие: Брутссонов я не пощажу. Толковые воины мне в хирде нужны, а бестолковых могу переправить в Альфарики или на Северные острова, — и заорал, глядя прямо на Ликоса: — Выпускай!
Тяжелая решетка медленно поползла наверх. Хвала Скириру, ульверы разобрались, как там двигать клети, чтоб тварь руки не откусила, и как открывать дверь, чтоб она сразу на арену выходила.
Брутссоны задергались, затряслись со страху. Один попытался подпрыгнуть наверх, но и яма была глубока, и железные прутья мешали.
— А оружие? — воскликнул Лукий. — Дайте нам оружие!
— Дайте, — небрежно сказал я и отвернулся.
Что шестеро карлов могут сделать со сторхельтовой тварью? Но пусть хотя бы попытаются сразиться.
— Что дальше? — спросил Херлиф.
Дальше? Верно, ведь еще есть дальше. Не подумал о следующем ходе.
Я могу сжечь всё поместье Брутуса вместе со случайными гостями, рабами, плясуньями и скотом, и вряд ли кто сумеет отыскать виновных. А можно…
— Ликос! — рявкнул я.
Норд с трудом оторвался от кровавого зрелища на арене и подбежал ко мне.
— Да, хёвдинг!
— Возьми тех, в ком уверен, иди в поместье. Там закрой всех, чтоб до утра не выбрались.
— Может, лучше их всех…
Я устало посмотрел на норда:
— Делай, как я сказал. Если кто драться полезет, убить. Свистун, Хальфсен, Квигульв! Вы с ним!
Простодушный, словно бы не слыша криков из ямы, воплей и мольбы, спокойно сказал:
— Надо забрать своих из Гульборга. Отчаянный, Видарссон, Лавр и эти… Мы не приготовили припасы, воду, скарб у нас тоже в городе. Та же броня! Копье Синезуба.
Я вынул табличку Пистоса из мошны, подбросил ее в воздух, поймал. У ворот стражники знали, сколько нас ушло, увидят, сколько пришло.
— Надо послать Рысь и Феликса, — продолжил Херлиф. — Рысь спрячет руны, коли что, Феликс, как благородный, проведет людей. Вепря отправить к «Соколу», пусть готовит к отплытию. Только чтоб провел корабль подальше от гавани, куда-нибудь поближе к нам. Рысь через стаю найдет.
— Делай, — кивнул я. — И Брутус… С паршивой овцы хоть шерсти клок.
Простодушный кивнул и поспешно ушел.
По арене неспешно ползал огненный червь, вминая людские и твариные тела в песок. У Брутссонов не было ни единой надежды, только хускарл седьмой руны может пробить столь толстую шкуру.
Через свой дар я ощущал, что делают ульверы. Часть хирдманов удалялась в сторону города, часть рыскала в поместье, Ловкач с Коршуном провожали гостей вниз, к клеткам, где прежде держали тварей. Праздник в честь ушедшей богини удался. Надеюсь, ей понравилось пиршество!
Я стоял и смотрел на червя. Он изрыгал немного огненной жижи, ждал, а потом пожирал обугленные тела. Давным-давно, целых пять зим назад, такая тварь чуть не уничтожила мой родной город, а сейчас она ползает на арене, пойманная в ловушку. Жалкая. Никчемная. Слабая.
И я вновь прыгнул в яму. Червь не мог не услышать мою силу, но ничуть не встревожился и продолжил жрать трупы. Размахнувшись, я вогнал свой топорик в его тело по рукоять. Мог бы и глубже, но опасался, что деревянное топорище обуглится или даже загорится. Оглянулся, увидел в стороне копье со сломанным древком, видать, его кинули для Брутссонов, отпрыгнул, подхватил его и вонзил в рану. Червь дернулся, завертелся на месте, покатился на меня, я же перескочил через него и снова: топор, обломок копья. Топор, копье! Топор, копье! Отскочить от огненного плевка. Топор, копье!
Жгучие капли летели во все стороны, несколько попало мне на кожу, но я смахнул их, почти не чувствуя боли. Потоки горячей жижи заливали арену. Тварь уже не дралась, а хотела бежать, подползала к краям арены, вздымала свой тупой обрубок. А я рубил и колол. Рубил и колол до тех пор, пока червь не содрогнулся в последний раз.
Только тогда я остановился. Рубаха на мне тлела и расползалась десятками дыр, но кожа под ней была целой. И ожоги на руках уже затянулись. Надо было оставить больше тварей.
Сверху спрыгнул Простодушный и принялся разрубать червя на куски.
— Сердца, — коротко пояснил он.
Верно. Сердца.
Вытащив еще шесть сердец, мы прошли через пристройку, где сейчас сидели взаперти гости Брутссонов, и направились в поместье. Херлиф был во всем прав. Нам нужны припасы, нужна вода, нужно сберечь твариные сердца.
Ликос справился с поручением, он убил нескольких воинов, что были преданы Брутусу, остальные, услыхав о том, что случилось на арене, согласились уйти с нами. Меня не удивило, что почти все убитые были сарапами. Семью Брутуса вместе с рабами и вольноотпущенниками Ликос закрыл в винном погребе и завалил дверь так, чтобы даже хельту пришлось немало повозиться, прежде чем он сумеет выбраться.
Меня покоробило, что Волк и его приятели уже нацепили на себя драгоценности, набрали целые мешки с разной утварью и таскали их на себе, боясь выпустить из рук. Но при этом никто из них не озаботился припасами, бочками с водой, никто не встал на страже у распахнутых ворот.
Я подошел к первому попавшемуся воину, вырвал у него мешок с добычей и швырнул наземь.
— Это моё! — воскликнул он на фагрском. — Хочешь — сам себе набери!
Оплеуха, подкрепленная всеми дарами стаи, и он рухнул прямо на свой мешок. Там что-то загремело.
— Хальфсен! — взревел я.
Толмач выскочил из какого-то сарая.
— Я дал свободу! Я убил сыновей Брутуса! И все добро здесь принадлежит мне! Мне и моему хирду. Кто не согласен — выйди и скажи мне в лицо.
Хальфсен повторил то же на фагрском.
— Да кто ты таков, малец? — подошел еще один воин. Хельт, фагр, на вид зим тридцать, а то и больше. Крупный, на голову выше меня. Скорее всего, дар в силу. — Не видел тебя на Арене. Да и плевать! Ты давай не шуми. Тут всё по-честному: кто что…
Не дослушав, я выхватил топорик и вогнал хельту прямо промеж ног.
Хоть он наверняка прошел немало битв на Арене, но всё же привык к правилам, к тому, что бои начинаются лишь по взмаху, лишь на песке. Там он был готов ко всему, а вот к жизни вне арены пока не приспособился.
— Мое имя — Кай Эрлингссон. Я хёвдинг снежных волков. Кто пойдет против моего слова — умрет.
И я рассек горло хрипящему и корчащемуся на земле хельту.
Бездновы фагры, только что смотревшие на меня с усмешкой, посмурнели. Один даже бросил мешок и потянулся за мечом. И тогда, наконец, показался Ликос, который всё это время скрывался за одной из дворовых построек. Он замахал руками, закричал на фагрском, что, мол, это и есть тот самый норд, что вступился за бойцов арены. И что именно я решаю, брать их к себе на корабль или нет.
Я кивнул Волку, тот поспешно подбежал.
— Отныне тебя зовут Хундр, пёс. Не дорос ты до волка. Всю добычу сложить вот сюда в кучу. Собери припасы. Надо хотя бы на седмицу-две на… Сколько пойдет со мной, кроме тех, что с арены?
— Четыр… тринадцать, — глядя на труп, сказал Хундр.
— На пять десятков воинов. Найди бочки, налей в них воды пополам с вином. И просто вино тоже прихвати. Нужны повозки и кони.
— Да, хёвдинг! — он склонил голову.
— И вот еще что… Пока они не научатся говорить по-нашему, в ответе за них ты. Еще одна такая выходка, еще раз кто-то тявкнет на меня или моих хирдманов — спрашивать буду с тебя. Понял?
— Да, хёвдинг!
И Хундр поспешил убраться. Вскоре у моих ног выросла целая гора всякого добра: от кошелей с илиосами до дорогого шелкового платья, от серебряных чашек до вышитых подушек. Браслеты и кольца воины тоже поснимали с себя.
Бойцы с арены подошли ко мне. И норд от их лица спросил, приму ли я их в свой хирд.
— Как тебя зовут? Откуда ты, чей сын?
— Дагейд, сын Ислейва. На арене выступал под прозвищем Белый Лев из-за… — он взъерошил свои длинные светлые волосы. — Родился в деревне Фростванн(1).
— Дагейд, я возьму вас в хирд, но говорить буду только с тобой. Ты отвечаешь за своих собратьев, пересказываешь мои слова, учишь нашему языку.
