— Почему? — обернулась я и увидела, что он все еще голый. И сам того не замечает. Как ни странно, я без труда смотрела в глаза, не отвлекаясь. И даже, кажется, меня неуместно завораживали эти светло-голубые самоцветы.
— Глаза отмечают в нас прирожденных, подтверждая, что наша кровь близка к чистой, — ответил он.
— Я не знаю, что это значит, — ответила я все тем же чужим бесстрастным голосом.
— В кланах лишь несколько лет назад появились смешанные браки, — пояснил второй тигр.
— Зачем это было?
И снова мой голос прозвучал так, будто ответ мне безразличен.
— Все реже стала возникать беременность у королев, и все чаще становились случаи врожденных дефектов.
— Моя королева запретила нашему клану даже разговоры об этом, — вставил Криспин.
— Меня моя королева настолько терпеть не может, что мне даже наплевать. Позволь мне говорить без обиняков, Анита. — Он улыбнулся и тряхнул головой, и только тут я заметила, что он красив. Улыбка эта, поворот головы, проявление чего-то личного, и я сразу увидела все его лицо, не только глаза. — Кажется, надо, чтобы нас друг другу представили, чтобы называть по именам. Как-то это странно, когда…
Он не договорил. Как будто ему вдруг стало очень неловко.
— Когда я могу быть беременна твоим ребенком, — договорила я за него. И от произнесения вслух слегка успокоилась.
Он кивнул с очень несчастным видом.
— Я не знаю точно, что здесь произошло, но прошу прощения за сыгранную мною роль. Я подумал, когда ощутил зов, что мой клан меня нашел, и при этом нашел достаточно сильную королеву, что призывает меня к себе. Решил, что на меня ставят ловушку, и беременность тигрицы заставит меня вернуться в клан. Но я вижу, что тебе это все не более приятно, чем мне, и тоже ничего такого не хочется.
— И ты прав, — сказала я так тихо, что это вышло почти про себя.
Он протянул мне руку:
— Меня зовут Алекс Пинн, а что еще я могу сказать — не знаю.
Я едва не улыбнулась, что, наверное, было бы хорошо.
— А я Анита Блейк.
И мы пожали друг другу руки, как положено цивилизованным людям.
У него ладонь была так широка, что ему непросто было пожать мне руку. Однако у него получилось. Не вышло неловкости оттого, что у меня рука слишком маленькая, и мне это понравилось.
— Не могу я этого.
Это сказал Ричард. А кто же еще?
Я отпустила руку Алекса и повернулась к Ричарду, прислонившись к стене. Пока мы с Джейсоном врали, я старалась на него не смотреть. Во-первых, потому что врала. Во-вторых, не хотела видеть его лицо, когда он считал, будто я говорю правду. И его лицо меня не разочаровало.
Волосы он убрал назад в хвост, открыв обозрению до боли красивые черты. У мужчин его семьи такие скулы и подбородок, ради которых другие мужчины идут на пластические операции. Идеальная костная структура — для тех, кто любит мужественную красоту.
Он прислонился спиной к стене, прижав собственные руки. Явно сжимал и разжимал за спиной кулаки, видно было по сокращающимся мышцам плеч и бицепсам. Сжимал и разжимал — так он поступает, когда злится. Злится — но старается не поддаться собственному гневу.
То ли ламп не хватает в номерах этого отеля, то ли еще что, но глаза Ричарда были в тени и казались еще темнее, чем я помнила. И золотой оттенок волос тоже пропал — они стали просто темно-каштановыми.
Рядом с ним стоял Шанг-Да — единственный, кто был здесь выше Ричарда. Он глянул на Ричарда — и снова оглядел комнату. В какой-то момент наши с ним глаза встретились. Это у него потрясение — или на долю секунды мелькнуло в них сочувствие ко мне? Да нет, быть не может.
— Не могу, — повторил Ричард.
— Чего не можешь, Ульфрик? — спросил Джемиль.
— Не могу смотреть, как она идет в постель с другим. Не могу.
Голос его был спокоен, без гнева. Без потусторонней энергии. И только шевеление мышц выдавало бурю эмоций под обманчивой пленкой спокойствия.
— Я не собираюсь никогда больше что-либо делать с кем-либо из них, — сказала я, и в моем голосе разве что прорвавшийся намек на эмоции можно было услышать.
— Ты никогда не собираешься, Анита, я это знаю. И никогда, как ни странно, не бываешь виновата. Если бы ты просто меня обманывала и не могла бы удержать похоть в штанах, я бы как-то это пережил или просто ушел, но ты ведь совершенно честно никогда не делаешь этого намеренно.
Он отодвинулся от стены, и Шанг-Да занял пост у него за спиной.
— Что ты хочешь от меня услышать, Ричард?
Тут уже было эмоций побольше, и я узнала ее. Это была злость. Надо было бы ее подавить: когда в тебе живут звери, злость — это плохо. Но я не стала давить — напротив, обрадовалась. Стала ее уговаривать и подманивать поближе. Гнев — куда лучше других обуревавших меня эмоций — настолько ужасных, что я и смотреть на них не хотела, не то что ощущать.
— Хотел увидеть, как ты отшатнешься от его прикосновения. А ты как ни в чем не бывало.
— Ричард, он был под гипнозом. И ты это знаешь.
Он кивнул. Крупные его кисти были теперь на виду, и они сжимались и разжимались. Видна была работа всех мышц, от ладоней и до плеч.
— Знаю. И даже не могу его ненавидеть. Хотел бы, но ты права. Он не собирался с тобой два дня… иметь секс. Не хотел заставлять тебя забыть принять таблетку. И он в таком же ужасе сейчас, как мы все.
Он сделал еще шаг от стены, и покалывающая неотмирная энергия стала заполнять помещение.
— Ты не понимаешь, Анита? Ты лишила меня ощущения собственной правоты. Я должен все это проглотить, потому что иначе, если я просто среагирую как мужик, то я — сволочь. Но я же не святой, чтобы такое снести. Извини, просто я не святой.
Клубящаяся энергия обдавала жаром, как раскаленная печь.
Что-то во мне в темноте подсознания зашевелилось. Нет, не сейчас, ведь только что же было!
Я закрыла глаза, медленно вдохнула, еще медленнее выдохнула, считая про себя до десяти.
— Прошу тебя, Ульфрик, — раздался голос Джемиля, — не вызывай снова ее зверя.
— Волка, ты имеешь в виду. Всех ее зверей я не могу вызвать, как не могу быть всеми, кто нужен ей рядом в этой жизни.
На секунду на его лице отразилось такое страдание, что у меня сердце защемило. Но Ричард овладел собой, хотя и с видимым усилием. Я снова ощутила себя неправой.
— Ричард, я…
— Не надо, Анита, — махнул он рукой в мою сторону. — Не стоит. Это не хорошо и не плохо, это всего лишь правда.
Он посмотрел на меня, всей силой своих идеально-карих глаз. И только в них выразилось страдание, которое было только что на всем его лице. Только по ним было видно, как ему больно. Как больно сделала ему я. Я никогда этого не хотела — как и он никогда не хотел делать больно мне. Но то и дело так у нас выходило. Случайно.
