ещё?
Смешко снял через голову кольцо на тонком шнурке. Тяжёлое, с широким боковым лепестком и гладким зацепом. Воган повертел его так и этак, недоумённо поднял глаза.
– Смотри. – Смешко продел в кольцо большой палец, захватил тетиву. – Шишом запираешь, средним придерживаешь. Можно руку вот так поставить, а можно вот так…
С луком он управлялся, как Облак с гуслями. И умением делился без скупости.
Воган потупился. Он-то шёл показать, что гож и досуж.
– Я своим умишком стрельбе лучной учился, – проговорил он тихо. – Батюшка ждал, чтоб я здоровьем исправился, теперь уж не ждёт.
«А всё оттого, что я отродье чернавкино…»
Воевода молчал, слушал.
Смешко вернул бояричу лук:
– Всяк может выправиться, пока жив. Слыхано, Ойдриг Воин тоже по молодости осилком не звался. Лекарь толковый в крепости есть?
– Прежде измены чувары зелейщиков присылали. Батюшке с глазной мазью. Мне…
И вновь хлюпнул носом, гоняя непотребную зелень. Смешко улыбнулся:
– Истый воин сам себе лекарь. Себе и товарищам своим. Позволишь, боярич, к белому личику прикоснуться?
Воган заморгал, испугался, но трусости не явил. Подался вперёд, вытянул шею.
Пальцы Смешки приняли его голову, надавили на темя, примяли тонкую плоть над бровями, у переносья, затем на щеках и по сторонам подбородка. Воган распахнул глаза, удивился:
– Печёт…
– Запоминай, сын Кайдена, сам припекать станешь. И в себя не тяни, на снег бросай за порогом.
– И… вправду поможет? Ночами вольно дышать буду?..
– Делу время, потехе час, – сказал Окаянный. – Пора на развед идти, волю боярскую исполнять. Другой раз благословлю болвана воздвигнуть.
Покидая шатёр, Смешко слышал, как Воган спрашивал воеводу:
– А правду бают, что Ойдриг был совсем простого рождения? Одной смелостью в царственноравные поднялся?
– Правда.
– А правда, что при нём полонян под деревьями ставили и из луков мишенили?..
Развед был задуман самый первоначальный. Не под дверьми чуварскими слушать, всего лишь оглядывать подходы к двум тропкам через неусыпучие топи. Смешко с боярскими ловцами двигались открыто и гордо. Пусть видят! Пусть устрашатся! Грядёт рать, от коей нет обороны. Готовьтесь шеи клонить или с отчего места в крепь лесную бежать!
Следопыты оказались весьма справными лыжниками. Любо с такими бежать краем бедовника, подбираясь к горбатым гривам, уходящим в сумрак болот.
– Ты, господин храбрый витязь, того царского сына видал?
– Которого? Гайдияра?
– Ну… который, сказывают, государем будет над нами.
– Сам не видал.
– Семя Эдаргово прежде на седьмой ступени трона стояло.
– Прямого вотчича нет, дальняя кровь на выморочное сесть хочет.
Витязь рассмеялся:
– Гайдияр, боярину любезный, вовсе одиннадцатым был.
– То Гайдияр!..
– А есть царевны у праведных?
– Чтобы наш господин, ко двору во славе придя, для сына присватался?
– Царевнам я не знаток. Бают, у восемнадцатого сына две дочки-красавицы.
– И что, ещё не просватаны?
С каждой сотней шагов отлогий горб бедовника, Дымная Стена, кряж дальних гор и прикрытые им леса как бы чуть поворачивались. Ни крепости, ни слободки уже нельзя было разглядеть, зато гривы росли длинными выпуклыми отрогами, простёртыми в мглистое море. Клубы тумана вскипали с наветренной стороны, росли, переваливали ребро, косматыми призраками неслись прочь.
На первую гриву разведчики ступили без лыж. Смешко нёс у тетивы стрелу, потом бросил её в колчан, а лук спрятал в налуч. Врагов нигде не видать, зато камни под ногами склизкие, ненадёжные, хоть каёк пешим посохом обращай.
– Отсюда они с поклажей приходят, – рассказывали боярские домочадцы. – Зеленец жилой, знать, недалеко.
По сторонам когда-то лежало прозрачное островистое озеро. Теперь меж камней волновалась мутная жижа. В полуверсте от матёрого берега грива, разбитая трещинами, помалу пряталась в воду. С груды на груду тянулись переправы из плах, не новые, но с виду надёжные. Трое шли с мостков на мостки, не встречая подвоха, пока не достигли основательной суши по ту сторону.
– Ты что это на носу зарубаешь? – спросил витязя один следопыт.
Смешко держал длинную палочку, ножом делал пометки.
– А знаменую, какие лавы с собой нести и сколько, если эти вдруг уберут.
Ловцы посмотрели друг на друга, оглянулись на дальний лес. Представили, каково-то здесь будет в ратном походе, когда стрелы из темноты запоют…
Обратно боярские охотники шли очень быстро. Ловко переступали по осклизлым камням, оглядывались. Вернувшись на снег, с видимым облегчением завязали юксы. Дальше бежали деловито и споро, уже не расспрашивая о царевнах.
Вторая грива была выше, грозней, скалы возле берега стояли в бородах капельников, дальше кое-где зеленел мох, впереди волнами катился туман. Здесь у одного ловца на валенках словно гири повисли.
– Ты не серчай, господин храбрый витязь, как есть живот подвело… Догоню вборзе!
Смешко не поверил, но что делать с таким? Следопыт скрылся за валуном, окаянич со вторым ловцом понемногу двинулись дальше. Достигнув места, куда прихотью ветра закидывало туман, Смешко оглянулся. Никого. Спина передового таяла в серой мгле, отдалялся скрип каменного хряща. Смешко пожал плечами, пошёл следом.
Три шага спустя туман отнесло, гриву стало видно на добрый перестрел, и вот тут Смешко вздрогнул.
Впереди было так же пусто, как за спиной.
А ни вскрика, ни стрепета!
Тетива коснулась щеки чуть не прежде, чем он всё как следует понял. Уловил краем глаза движение, крутанулся…
На камне сидела старая старуха в сером шушпане наподобие дикомытского. Кивала каким-то своим старушечьим думам. Белые пряди вдовства вились по плечам и груди. Витязь потупил стрелу, успевшую глянуть бабке в лицо.
– Можешь ли гораздо, матушка честна́я.
Привет, водившийся в далёком Правобережье, выговорился почти спокойно. Окаянич ждал: старуха смолчит, или отзовётся на неведомом языке, или вовсе развеется, унесённая случайным порывом… Она произнесла внятно, разумно:
– И тебе на белую дороженьку, молодец мимохожий.
После этого на тропу, более не таясь, начали полукругом выходить парни. Суровые, настороженные, оружные. Не меньше десятка. Почти все, как и Смешко, со стрелами наготове. Старуха вдруг заулыбалась, погрозила вожаку корявым длинным перстом, сказала с чуждым выговором, но понятно:
– А я рекла: не ме убийе!
«Что за речь? Дикомытская? Не совсем…» Смешко ослабил тетиву, спросил хмуро:
– Отроки, что со мной шли, где? Живы хоть?
Бабка хитро сощурилась:
– Малость полежат, тебя подождут.
– Живимо, – подтвердил старший.
Окаянич смерил его взглядом, не удержал презрения:
– Что за племя! Десятеро под бабьим запонцем спрятались…
Острые железца снова взметнулись, парни зло заворчали. Смешко, не обращая внимания, убрал и лук, и стрелу:
– Дело рядить будем или без дела скучать?
Потом он сидел на камне против старухи, а молодые чувары – поодаль, своим кружком.
– Ты, молодец мимохожий, вот что послушай. На зиро́к не убил, значит можешь слово
