Ступать в деревянных от времени ботинках бесшумно оказалось не возможно, снимать же некогда. Поэтому он включил фонарик и осветил пространство покоев. И увидел на ложе, под одеялом, неподвижные очертания женского тела, укрытого с головой. Увидели сразу же не поверил собственной мысли: не могла Дива прийти в светлицу и просто так лечь в его постель! Нереально, невозможно ни при каких обстоятельствах…
Не выключая света, он приблизился на цыпочках и отвернул край одеяла: на леопардовой шкуре лежала смуглая, с бронзовым отливом летнего загара Лела. Даже обнажённая грудь была золотистой, словно два крупных, перезревших персика.
— Это я, — шёпотом сказала она. — Ты ждал другую? Но пришла я. Другая тебя не выбрала.
Ражный скинул шинель и сел на пол рядом с ложем, погасив фонарь. Её нежная на вид, узкая рука приподнялась, легла на голову, и он ощутил силу по– птичьи когтистых, проникающих в волосы пальцев.
— Ты мой. Я хочу тебя.
Он попытался высвободить голову, но рука уже намертво захватила добычу. И это уже была не Лела, не её нежная и трепетная ручка…
— Ступай к себе, — холодно отозвался он.
— Я знаю, ты ищешь Белую Диву, — вдруг произнесла Лела. — Поэтому уходишь по ночам… Но её нет! Это сказки, народные легенды, местный фольклор. Я слышу его уже несколько лет. Все ищут Див, но никто не встречал, не видел. Все ждут любви, а её нет! Не бывает. Обман, иллюзии, кажущаяся реальность… Есть эротическое притяжение полов, врождённое стремление к продлению рода. Совпадение желаний мужчины и женщины обладать друг другом. Есть просто секс! Я хочу тебя, а ты — меня. Есть желание наслаждаться близостью. И рожать детей. Больше ничего нет, Ражный!
— Уходи, — попросил он, ничего не объясняя.
Она медленно ослабила руку, и перестали потрескивать корни волос. Ещё через минуту тишины пальцы её стали ласковыми, щекочущими, но голос надломился.
— Больше не хочу приезжать каждый год и давить проклятый виноград. Ненавижу вино, вдову, смотрины, несчастных девиц. Презираю этот дом и горы… И очень хочу, чтобы вино у тётки превратилось в уксус. Давай его испортим с тобой, Ражный? Ты больше никогда меня не увидишь. Ничего не бойся, все спят. Я такие чары напустила…
Вячеслав уклонился от манящей руки.
— Спокойной ночи, — ушёл и лёг на музейный сундук, укрывшись шинелью.
Ещё целую долгую, звенящую минуту Лела была неподвижной, затем послышался шорох какой–то одежды, и показалось, в полном мраке, словно звёзды, засветились её голубые глаза.
— Благодарю тебя, — прошелестел её дрожащий шёпот. — За веру. Буду давить виноград. И слушать голос брожения…
Она ушла на цыпочках, как ходила по светлице Дива, и даже скрипучая лестница под её легкими, невесомыми ногами не скрипнула.
Утром Ражный вычесал из головы горсть вырванных с корнем волос. Нежная ручка Лелы умела превращаться в руку аракса, владеющего тайной волчьей хватки.
На встряску вина она не явилась, Вячеслав катал бочки, слушал и вдыхал ароматы в одиночку, вдруг уловив голос и запах зрелости. Вместе с окончанием бурного брожения заканчивалась и какофония звуков, хаос превращался в гармонию, в некую весёлую, бравурную, звонкую мелодию, напоминающую капель. При этом бочки начинали источать не угарный, затхлый воздух, а бодрящий, весенний, солнечный. Раздавленный, выжатый, превращённый в мутную массу виноград перевоплощался и обретал иную форму и содержание. И впрямь, происходило зачатие, словно в материнском чреве, когда из осклизлого сгустка зарождается новая живая материя и по прошествии срока непременно родится дитя.
Это простенькое открытие вдруг притянуло мысли и воображение настолько сильно, что он, словно акушер, переслушал все брюхатые бочки в сарае, потом в винном погребе и точно определил сроки брожения в каждой.
Причём оказалось, один и тот же сок, залитый в бочки в один и тот же день, бродит совершенно по–разному, а значит, другим будет и вино. То есть в самом деле вся суть крылась во вместилище, в сосуде, вынашивающем оплодотворённое семя!
Вдова застала его сидящим на ступеньках погреба. Волк лежал рядом и откровенно, по–человечески, дремал.
—Вы что тут, заснули? — проворчала грубовато. — Всю ночь колобродили, спать не давали, теперь на ходу дремлете… Иди затопи печь в сарае, выстыло… Привычных уже дымов не было ни у реки из бани, ни над сараем.
—Что же твоя истопница? — с намёком спросил Ражный. — Не пришла сегодня?
Всегда добрая и весёлая с утра, вдова на сей раз была чем–то раздосадована, и тут стало ясно, что недовольство её связано с Белой Дивой. Старуха вдруг пышкнула, словно рассерженный медведь, и по хромала в дом.
Заспанные и вялые невесты в это время выходили с полотенцами и рабочими сарафанами на обязательное омовение.
—Вот теперь и мойтесь в холодной бане! — однако же вслед им проворчала вотчинница, видно продолжая некие начатые с утра нравоучения. Едва Ражный растопил печь виноградным хворостом и вышел за дровами, как Молчун вдруг сорвался с места, серой молнией метнулся к реке и исчез. И только через минуту оттуда послышалось его приглушённое рычание, а затем истошный женский крик.
Первой мыслью было, волк напугал девушек: он как–то насторожённо относился к невестам, может, оттого, что, осмелев, они норовили его погладить, приласкать и даже накормить. А такой фамильярности малознакомых людей Молчун терпеть не мог. По–особому относился только к Леле: как–то навязчиво обнюхивал её ноги, после чего заслонял путь, смотрел на неё пристально, поджимал хвост и словно ждал чего–то.
Ражный понёсся к бане, и тут навстречу ему вылетели сёстры, насмерть перепуганные и совершенно голые.
—Она Лелу утопила!
—Кто?!
—Дива! Дива утопила! Говорить могла только Арина; Ульяна напоминала живую мраморную
статую. Ражный прыгнул с обрыва рядом с лестницей и тут увидел, как Молчун уже выволакивает Лелу из воды, ухватив за волосы. Она была жива, только нахлебалась и теперь приступами изрыгала воду. Вячеслав взял её на руки, перевернул вниз лицом и поджал ноги к животу. Пожалуй, спаслась она благодаря своему водоплавающему состоянию, на шее и плечах проступали синяки, вероятно, следы пальцев Белой Дивы.
Волк вертелся рядом, словно отслеживая действия вожака.
Чёрная лебедица хоть и хрипло, но раздышалась. Сознания она не теряла, даже голубой взор не погас. У топить мастера спорта по плаванию было не так– то просто, хотя Лела замёрзла, обессилела от борьбы и едва двигала руками.
Ражный завернул её в шинель и понёс по лестнице вверх. Сёстры пришли в себя, завизжали, заохали, прикрыли наготу сарафанами, но стояли босые, говорили теперь наперебой, даже Ульяна ожила.
