к походу кощеи, но на Дальнем исаде нынче не было торга.
Эка важность один день! Небось обождут.
Посреди открытого спуска ветер выжимал слёзы. Шагая по крепким плахам ступеней, Ознобиша щурился на бутырку. У подножия былого островка возился человек, издали подобный жуку-навознику из грибных пещер Коряжина. Катил большой обляк, натужно, упорно. Вот довершил круг, начал новый.
Ознобиша вдруг задумался, увидит ли ещё с высоты бутырку и гавань. «Что-то случается в последний раз, а нам невдомёк. Я играл с охотничьим псом, а вечером он гнал зайца и напоролся на сук. Я проснулся в зимовье рядом с родителями, не ведая судеб того дня…»
– Где второй твой вместник? – спросил Эрелис негромко. – Счёту обученный?
Ознобиша повернулся к Ардвану:
– Где Тадга?
Краснописец чуть не выронил церу:
– Я ему сказал… слово твоё призывное передал…
– Не моё, – строго поправил Ознобиша. – Государево. Где Тадга?
– Сказал… живой ногой поспешит…
– Брезгуешь, брат, шёлковую плёточку растрепать, – улыбнулся Гайдияр. – Смерды не ценят мягкой руки.
Его порядчики смотрели вперёд, глухие к разговорам царевичей.
– А что сестрица наша, драгоценная Эльбиз, совсем не показывается? – весело продолжал четвёртый наследник. – У владыки сидели, словечка не проронила. Здорова ли голубка нежная, часом, не заскучала ли?
Мезонька, обременённый воинской ношей, ниже стряхнул на глаза льняные вихры.
Эрелис медлительно проговорил:
– Некогда сестрице скучать. Мой райца ей книги принёс о праведных жёнах. А когда не читает, рукодельничает сидит.
– Поди, всё свадебные рубашки кроит? – пуще развеселился Гайдияр. – Простыни-подушки кружевом обшивает?
Ознобиша приблизился к отчаянию. До бутырки оставалось не менее полуверсты.
Эрелис ответил ровным голосом:
– О девичьих заботах расспрашивай матушку Алушу. Я так скажу: подкольчужник, что ныне со мной, вышел из рук сестры. Скоро ты проверишь, ловко ли он на мне сидит.
– Проверю, – кивнул Гайдияр.
Ближе к воротам островной крепости Ознобиша смог лучше разглядеть одинокого трудника. Тот остановился на почтительном удалении, кланяясь в землю. Былой тягун, заросший волосами и бородой, одетый в немыслимое гуньё, смог возвыситься от чистки задков к новым, более почтенным делам. В бочке тяжело переваливались кольчуги, засыпанные песком. Так с броней сводили ржавчину. Ознобиша на миг встретил взгляд парня. Опалённый смотрел смело и бодро. За битого двух небитых дают! Дорожка, выкатанная кругом бутырки, ещё замкнётся поясом прежней службы. Избывший слабость больше не оплошает.
Ворота распахнулись навстречу. Во дворе торжественным строем, грозные, с копьями наголо, вытянулись порядчики. Кажется, все не занятые в городе и у островов. Их было много. Больше, чем ожидал Ознобиша.
Охти тому, кто вздумает нарушить мир Выскирега!
Охти тому, на кого взабыль разгневается четвёртый царевич!
– Славься! – рявкнул Гайдияр.
– Славься-а-а-а! – прокатилось по двору, отдалось от каменных стен. Порядчики стукнули в землю пятками копий, подняли перед собой острия.
Эрелис ответил мечом. Пошёл вдоль ряда, благодаря за воздаяние чести. Гайдияр шагал с ним, строгий и любезный хозяин.
– Я стол приготовил, – сказал он, когда Эрелис вернул меч в ножны. – Не желаешь, великий брат, с дороги перекусить от скудости нашей?
Ознобиша стоял, убрав руки в нарукавники. Хранил внешнюю безмятежность. Эрелис ответил:
– Ты гостеприимен и щедр, добрый брат, но повременим столы столовать. Я в дороге славно размялся: хочется в деревянные мечи погреметь, в кожаные шеломы ударить. Покажешь ли лодочный сарай, о коем мой райца рассказывал?
Просторная палатка почти не изведала перемен. Лишь стены украсились новыми щитами вместо измочаленных в потешных боях да деревянный пол лоснился пуще былого.
На этом полу некогда испустили дух два пленных разбойника. Галуха, напуганный смертью, искал заступы Эрелиса, но в итоге бежал. «Я навсегда провожал его у Верхних ворот. И как в воду глядел: купца разбили на Бердоватом, Галуху свели, и след затерялся…»
Мезонька сложил кису, развязал горловину. Ознобиша вздохнул облегчённо: с Гайдияром под гулкий кров вошёл лишь Обора. Ардван поставил в углу раскладную скамеечку, принесённую в заплечном мешке. Это была одна из милостей, дарованных увечному райце. Ознобиша благодарно сел, Ардван встал рядом, мезонька примостился у ног.
Нерыжень с Косохлёстом ловко и быстро облачали Эрелиса в потешный доспех.
Обора стянул с Гайдияра сапоги, бережно сложил кафтан царевича, верхнюю рубаху, исподнюю… Ни шлема, ни рукавиц! Лишь татуировка с плеча на грудь – красивый узор с окончанием-стрелкой. Видя это, Эрелис потянулся к застёжке нащёчников, но Гайдияр остановил:
– Если изобьёшь меня дочерна, поделом будет. – И добавил как-то очень мягко, дружески, видя, что Эрелис не спешит убирать руку: – Оставь, родич. Ты надежда державы, я не прощу себя, если случайно причиню тебе вред.
У Эрелиса, обычно бледноватого, выступил на скулах румянец. Они приветствовали один другого взмахами мечей, и…
Ознобиша успел забыть о мерзкой слабости, о гудящих ногах. Схватку праведных увидишь не всякий день. А увидев, скоро не позабудешь.
Если когда-нибудь они столкнутся в ненависти и вражде, выйдет даже страшнее боя дружин…
И главное, унять некому будет, как сам Гайдияр когда-то унял двоих воевод.
– Времена царей-воителей миновали, – отбивая удары, рассуждал четвёртый наследник. – Меня это не радует, но это так. Вряд ли ты сам поведёшь в бой полки, брат, тебе важней умение защищаться. Поэтому покажи мне, как ты нападаешь.
Сам он сражался оружием, когда родители Эрелиса ещё не знали друг друга. Он говорил легко и спокойно, не теряя дыхания, десница играла дубовым мечом, как лучинкой. Эрелис помалкивал, сжав кожаными рукавицами черен. Ознобиша им любовался.
Сперва это был бой как бой.
Мечи с треском сшибались, нанося и отражая удары. Щепки в стороны не летели, но воздух гудел.
Косохлёст наблюдал пристально и спокойно. Потом взялся «помогать» короткими безотчётными движениями, а мезонька и Нерыжень разом зашипели сквозь зубы.
Эрелис начал выдыхаться.
Он терял силы гораздо быстрее, чем дома. Гайдияр, едва вспотевший, был лёгок и скор, рука не ведала устали. Эрелису же будто мешок взвалили на плечи – и знай подбавляли песка. Заменки, два опытных витязя, это вмиг уловили. Третий сын державы ещё упорствовал, но его попытки напасть лишились пыла и смысла. Ознобиша, сросшийся душой со своим государем, тяжко сглотнул, горло распирала сухая боль. Чёрная Пятерь, каменная стена… непослушный канат, замлевшие руки… отчаяние, бессилие…
Ознобиша опустил голову, пытаясь ровно дышать. Даже светочи по стенам как будто пригасли, стали коптить…
Здоровую руку сжала крепкая маленькая ладонь. Стало легче. Ардван тихо всхлипывал. Он не знал, что происходит, но ему было страшно.
Красный тегиляй Эрелиса промок тёмными пятнами, жутковато напоминавшими кровь, воздух рвался из груди со стоном и хрипом. Он не сдавался. Пытался рубить, как некогда показывал Сеггар. Косохлёст уже не приплясывал, не дёргал плечом – сжимал
