Не хотел Флей мириться и с существованием Барквентина. Впрочем, к сыну Саурдаста старик не испытывал вражды – не только потому, что знал трагически погибшего секретаря с хорошей стороны, но и потому, что должность хранителя столь же необходима в Горменгасте, сколь и должность камердинера. И, к сожалению, должность шеф-повара. Да, думал Флей, как много еще несправедливостей на белом свете…
Что касается Фуксии, то она отнеслась к появлению Барквентина скептически, а потом уж ее отношение к старику и вовсе переросло в отчужденность. По мнению девочки, Барквентин чересчур возомнил о себе – даже имел наглость делать ей какие-то замечания, что-то бормотал о дисциплине и о «долге юной леди». Хорошо известно, что молодых просто коробит от одного только слова «дисциплина».
Юная герцогиня была наблюдательна – она быстро запомнила шаркающую походку Барквентина и при первых ее звуках бросалась в ближайший закоулок, чтобы не слышать скучного монолога «о благоприличии, благопристойности и благовоспитанности; следи за своими манерами, если хочешь, дам тебе катехизис…» и так далее. Ну скажите, кому нравится читать пропахшие пылью и мышами катехизисы времен каменного века? Фуксия решила, что при первом удобном случае отплатит нахальному секретарю – чтобы он наконец понял, где его место.
ПЕРВЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ СОДЕЯННОГО
Фуксия была единственной, кто в глубине души сомневался в истинности героического поступка Стирпайка. Девочка была очень наблюдательна – в ее память крепко врезалось его злорадно-выжидательное лицо, когда она тщетно пыталась разбить отцовской тросточкой окно. Чего он выжидал? Фуксия помнила, как злорадная гримаса мигом исчезла с лица Стирпайка, едва только она взглянула на него. Потому юная герцогиня относилась к ученику доктора все прохладнее и прохладнее, хотя он буквально из кожи лез, чтобы расположить ее к себе.
С другой стороны, Фуксия втайне восхищалась холодной расчетливостью юноши, его цепкости и отваге. Наверное, она не догадалась бы приспособить под лестницу стволы деревьев с обрубленными сучьями. Вечером, ложась спать, девочка представляла себе узкое хитрое лицо Стирпайка и думала: чего же он добивается? Конечно, он спас им жизнь, но все-таки что-то здесь было не так…
Больше всего Фуксию раздражало то, что она не могла понять мотивов поведения Стирпайка. Втайне она наблюдала за ним, надеясь найти ключ к разгадке в его повседневном поведении. Тем более что теперь делать это было несложно: Стирпайк оказался в центре жизни Горменгаста, стал одной из самых популярных фигур. Стирпайк был вездесущ, он буквально навязывал свое общество всем, с кем не был пока на короткой ноге. Впрочем, число таких людей стремительно таяло.
Стирпайк пока продолжал жить у Прунскваллеров, но втайне строил планы переезда в южное крыло, где облюбовал просторную комнату, как раз по соседству с Корой и Клариссой. Комната была просто великолепна – утром ее заливало яркое солнце, здесь хорошо топили и чистота была отменная. Юноше давно прискучило жить в доме доктора, который то ли не понимал, то ли делал вид, что не понимает его нового статуса в Горменгасте. К тому же Прунскваллер постоянно досаждал ученику въедливыми вопросами: как ему пришло в голову приспособить под лестницы сосновые жерди, как он оказался возле библиотеки в столь поздний час, как заметил пожар? И хотя Стирпайк заранее заготовил ответы на возможные каверзные вопросы, любознательность доктора раздражала его. В глазах бывшего поваренка доктор был уже отработанным материалом: он помог ему подняться еще на одну ступеньку в иерархии Горменгаста, но теперь необходимость в его поддержке отпала. В самом деле, думал Стирпайк, пора перемещаться в южное крыло, поближе к «теткам», в солнечную просторную комнату. А там посмотрим…
После памятного пожара в библиотеке доктор Прунскваллер потерял былую жизнерадостность. Конечно, он продолжал шутить, но куда реже, да и шутки были уже не столь остроумны, они выглядели скорее данью привычке. Ирма была совсем плоха: почти все дни она проводила в постели, доктор беспрерывно делал ей кровопускания. Три раза в день медик вывозил сестру в кресле-каталке в сад, где она смотрела перед собой остановившимися глазами и рвала куски бязевой материи на бесконечные тонкие полоски. Покончив с одной тряпицей, женщина принималась за следующую.
Госпожа Слэгг тоже болела. Фуксия не отходила от старухи ни на шаг. Юная герцогиня распорядилась поставить кровать няньки в свою комнату, поскольку та стала бояться темноты и еще больше – дыма.
Титус был единственным, на кого пожар не повлиял. Правда, его глаза оставались налитыми кровью еще в течение нескольких дней после памятного события, но и этот недуг вскоре прошел, тем более что Альфред Прунскваллер весьма скрупулезно следил за состоянием здоровья наследника Горменгаста.
Флей, как всегда, оставался безучастен ко всему, что не касалось его лично. Именно ему лорд Сепулкрейв поручил собрать кости несчастного Саурдаста, и камердинер с честью выполнил задание. Правда, Флей не стал говорить, каких мук это ему стоило. Во-первых, нужно было собрать все кости, вплоть до самых мелких, часть из которых вообще превратилась в труху. Флей собирал кости в кусок плотной ткани и, связав в узел, тащил их ко входу в жилые помещения, где в боковушке был установлен гроб. Камердинер начал почему-то с костей ног, так что череп пришлось нести в последнюю очередь. Вот тут-то и случилось странное и вместе с тем страшное событие, добавившееся к цепочке загадочных происшествий последнего времени. Когда Флей нес череп Саурдаста, начался сильный ливень. Старик был уже на полпути к цели, когда вдруг почувствовал страшную боль в затылке. Потеряв сознание, он рухнул как подкошенный, на мокрую землю. Когда Флей очнулся, дождь еще лил. Старик и понятия не имел, как долго лежал на земле. Но делать было нечего – нужно было идти в дом. Камердинер подобрал валявшийся рядом кусок ткани и ахнул – череп Саурдаста исчез…
Барквентину пришлось руководить похоронами отца. Конечно, в мире трудно отыскать народ, обычаи которого позволяли бы хоронить труп или даже кости без черепа. В сущности, череп был самой важной частью скелета. Барквентин ломал голову: что делать? Куда девался череп? Неужели откладывать похороны? Но ведь даже неизвестно, обнаружится ли голова архивариуса или нет. С другой стороны, оставлять тело непогребенным – большое варварство. Вот и разберись, когда одна традиция противоречит другой. Разумеется, Флей был ни в чем не виноват – огромная шишка на его затылке внушала жалость к старику. Происшествие было столь необычным, что все терялись в догадках, кто мог напасть на старика и для чего злоумышленнику понадобился череп Саурдаста. Завладение черепом с целью поругания исключалось – при жизни у архивариуса не было врагов, поскольку он жил замкнуто и ни с кем не сближался. Череп искали аж два дня, поисками руководил вездесущий Стирпайк. Юноша решил, что похититель (или похитители) спрятали череп в оплетенной плющом колоннаде, поскольку она находилась поблизости от пожарища. В ответ на робкие попытки Флея и других приближенных герцога направить поиски на другие возможные укрытия Стирпайк принимался бить себя кулаками в грудь и кричать, что он «чует, где собака, то есть башка, зарыта…». И так далее. Стирпайк с приданными ему в помощь лакеями облазил колоннаду и обширный винный погреб, раскинувшийся под зарослями плюща. Конечно, черепа там не оказалось. Все попытки обнаружить череп Саурдаста оказались тщетными. Лорд Сепулкрейв собрал совет. Конечно, право выносить окончательное решение принадлежало Барквентину, и он решил: найдется череп или нет, но похороны будут проведены в ближайшие двое суток. Вот так – резко и категорично.
