– Она прошла мимо Святого Павла, – шепчу я.
– Рельсовая химера вошла во владения Выси, – говорит Глас.
Я киваю, чувствуя пронизывающий холод, будто мои кости пузырятся льдом.
– …и появилась с другой стороны, – мрачно продолжает он, – свободная от рельсов, более сердитая и более могущественная, чем имеет право быть, и она шла за тобой. – Я слышу напряжение принудительного спокойствия на его подобранных на помойке голосовых связках.
– Филиус, – говорит Глас, – ты должен быть готовым к страшному. – Он опускается, пока его скорлупки не оказываются на одном уровне с моими глазами. – Что, если тот призрак не «сбежал»? Что, если он был освобожден…?
Незаконченный вопрос повисает в воздухе. Я мысленно договариваю его: «Что, если он был освобожден Высью?»
Через реку, со стройки вокруг Святого Павла, доносятся гул и лязг. Краны Выси обхватывают Собор, словно мраморную державу Сити.
Высь — Король Кранов. Злейший враг моей матери. Его когти стали частью моих ночных кошмаров с тех самых пор, как я начал видеть сны.
Он мог сделать это: осеняет меня, как, должно быть, осенило и Гласа, Высь – дока в электричестве. Подъемные краны и экскаваторы, пневматическое оружие – все работает на электричестве – он мог найти способ направить эту силу в призрак, разъярить его и посадить мне на хвост, едва я оказался поблизости.
– Что, если это наконец произошло, Филиус? – шепчет Гаттергласс наполовину самому себе. – Что, если Высь взялся за тебя?
Я сжимаю свое копье так сильно, что кажется – на костяшках вот-вот полопается кожа.
– Мы должны доставить тебя домой – сейчас же, – говорит Глас. Он катит себя снова и снова по кругу, вдруг предельно сосредотачиваясь. – Мне нужно, чтобы ты вернулся на свалку – там безопасно, – пока я не выясню, что происходит. Если это Высь, он не ограничится Рельсовой химерой. Скоро придут волки и… Леди, спаси и сохрани! – пылко бормочет он, – проволока.
Он начинает катиться к краю моста, дергая меня за руку, и мне приходится упираться ногами в песок, чтобы отцепиться.
Что, если Высь взялся за тебя?
…Высь взялся…
В моей голове крутится и крутится мантра, кружа мою голову, хотя в этом и нет смысла: почему сейчас?
Я уже шестнадцать лет живу без защиты матери. Чего же он ждал? Но чем дольше я думаю об этом, тем легче – ужасающе легче – мне в это поверить. Высь – чудовище из каждой сказки, которую мне рассказывали. Моя мать ненавидела его, Глас ненавидит его, и я ненавижу его тоже. Я чувствую, как ненависть сгущается вокруг моего сердца.
Высь взялся… в глубине души я всегда знал, что так оно и будет.
– Филиус? – нетерпеливо окликает меня Глас. – Нам пора идти.
Я выпрямляюсь, морщась от вновь нахлынувшей волны ожоговой боли, и трясу головой.
Глас вскидывает нарисованные пылью брови.
– Не время упрямиться, Филиус. Если ты вдруг забыл – химера все еще там. И чуть не убила тебя прошлой ночью.
– Так представь, что она сделает с остальным городом, – медленно говорю я. Перед мысленным взором встает почерневший труп вчерашнего мальчишки, и не один, а по штуке в каждой канаве. Эта невыносимо могущественная химера дика, неразборчива и свободна.
Что, если Высь взялся за тебя.
Мысль слишком неохватна, в голове не укладывается. Но если я позволю страху себя остановить, то этой ночью уже мое обуглившееся тело будет валяться на обочине. Высь пока в категории «что, если», а химера – уже «вот она». Хватаюсь за эту мысль почти с благодарностью. Лучше уж сосредоточиться на этом.
– Негоже оставлять охоту незавершенной.
Мистер Крэйфт, стоя перед классом, молол чушь о леди Шалот, но Бет не слушала, машинально рисуя всклокоченную принцессу-воительницу, разносящую зеркало на куски своей базукой. Из окна виднелся брезент, накинутый на ее прошлоночную работу Когда пришли они с Карой, портрет еще не был закрыт, вокруг него толпились остальные ученики, закатываясь кашлем от смеха и щелкая на телефоны.
Бет почувствовала горячий прилив торжества и сжала руку Кары. Та нервно стиснула руку подруги в ответ.
– Все окей, – сказала Бет, – пусть попробуют доказать, что это мы.
Они даже прикопали свои рюкзаки и заляпанные краской толстовки под деревом рядом с железной дорогой, на случай обыска шкафчиков.
– Мы в безопасности. Я найду тебя в конце дня, – пообещала Бет, отпуская Кару.
– Мисс Брэдли! – вырванная голосом мистера Крэйфта из задумчивости, девушка вздрогнула, сломав карандаш.
– Да, босс? – она осторожно подняла взгляд.
Старый учитель английского взирал на нее со снисходительным возмущением, складывая листочек бумаги между пальцами. Его лицо было темным и морщинистым, будто корочка на подсохшем соусе.
– Зайдите, пожалуйста, в кабинет миссис Горкасл. Она хотела бы побеседовать.
По классу прокатилось невнятное «о-о-о-о-х», и у Бет сжалось горло, но она пожала плечами, пытаясь выглядеть спокойной. Девушка потратила несколько секунд, складывая из принцессы-воина самолетик и отправляя его в последний полет до мусорного ведра, прежде чем встала.
«Окей, Бет: где наша не пропадала. Время надевать невинное лицо». Она взглянула на свое отражение в окне и вздохнула. Даже держа табличку с датой и временем ареста, она не выглядела бы более виновной. Девушка скривилась и вышла в коридор.
В двери кабинета директрисы было маленькое круглое окошко, подойдя ближе, Бет заглянула в него…
…и обмерла.
За армированным стеклом она увидела три фигуры: директрису Горкасл собственной персоной, костлявую, одетую во все черное, доктора Солта, который, откровенно говоря, на асфальте, с гниющей плотью и всем прочим выглядел лучше…
…и высокую худую девушку, стоящую в углу, теребя свой хиджаб.
В Бет вскипела ярость: хотелось попасть туда, встать между Карой и учителями, защитить ее.
«За Карой не числится никаких проступков – так какого черта?» – подумала Бет. Но потом увидела заляпанный грязью рюкзак на столе Горкасл и помятые распылители, расставленные рядом с ним, и негодование, растущее внутри нее, увяло. Бет вдруг почувствовала беззащитность и холод.
Директриса, поджав тонкие губы, открыла дверь:
– А, мисс Брэдли. Присоединяйся к нам.
Бет протолкнулась мимо нее к столу, схватила рюкзак и забросила на плечо. Вспыхнув, она сердито посмотрела на директрису. Ничего не оставалось делать, кроме как признать свое – своим.
– Так, – сказала директриса. – У тебя есть, что сказать в свое оправдание?
Бет молчала, но ошеломленный голос в голове все повторял и повторял одну невозможную фразу: «Кара сдала тебя. Кара сдала тебя.
Кара…»
– Это очень серьезно, Элизабет, – подчеркнула директриса. – Ты будешь отстранена от уроков на время расследования данного дела, что может обернуться для тебя отчислением. И только личная просьба доктора Солта удерживает меня от того, чтобы привлечь полицию. Откровенно говоря, ты должна быть очень ему благодарна. У тебя есть, что сказать?
Бет держала язык за зубами и безразлично смотрела перед собой, демонстрируя предательнице в углу, как это делается.
– Что ж, очень хорошо, – кивнула директриса. – Я должна совершить несколько телефонных звонков. Джулиан, на пару слов?
Доктор Солт вышел вместе с нею из комнаты.
Бет не могла заставить себя посмотреть на Кару. Может, если она не станет смотреть, ее предателем каким-то непостижимым образом окажется кто-нибудь другой. Она почувствовала чрезвычайную, болезненную усталость и повалилась в кресло Горкасл. Внезапно ее накрыла волна гнева, и она пнула стол с такой силой, что тот проскрежетал по половицам.
– Би, ты психически…
– Как думаешь, сколько еще неприятностей я могу заработать, Парва;? – отрезала Бет, выплевывая настоящее имя Кары – первый раз за три года их дружбы.
Кара сглотнула, и что-то блеснуло у нее на щеке – слеза.
Кара заплакала. Бет инстинктивно потянулась обнять ее, но, опомнившись, уронила руки. И они бесполезно повисли по бокам.
– Бет, я….
– Не говори этого, – прорычала Бет. – Если скажешь, что тебе жаль, Парва Хан, клянусь, я убью тебя до смерти. Только… только… – в ее голове вертелся всего лишь один вопрос. – Почему?
– Он сказал, что… – голос Кары сорвался. Она попробовала еще раз: – Он сказал, что…
– Что? – потребовала Бет. – Что же он сказал?
Но Кара не закончила; вместо этого она съежилась и еще плотнее закуталась в хиджаб.
– Ты сделала только хуже, Би, – печально заявила она. – Ты все испортила.
Бет вглядывалась в лицо своей лучшей подруги, впервые за долгие годы не понимая ее. Глаза Кары были словно закрытые двери. Ощущение того, что произошла ошибка, липкой паутиной опутало горло Бет.
