Кара ждала ее у основания башни. Стояло воскресенье, так что по стеклянно-стальным улицам Канэри-Уорф прогуливалось совсем немного людей. Каждый, кто пялился на Карины шрамы, заставлял Бет вздрагивать, но сама Кара свирепо глядела в ответ, чем Бет, как никогда раньше, гордилась.
– Так, Би. Как продвигается картина? – спросила Кара.
Бет одновременно кивнула и пожала плечами, что на универсальном языке жестов означало «Нормально, вроде бы».
Карино лицо смягчилось.
– Паук приходил? – подруга погладила щеку Бет кончиками пальцев. – Ты в порядке?
Последовала другая комбинация пожатий плечами и кивков.
Кара крепко ее обняла.
– Вот это характер, Бет Брэдли, – прошептала она Бет на ухо. – Горжусь тобой.
Они медленно брели через Вестферри-Серкус к Лаймхаусу. Небоскребы сменились кирпичными трассами и бетонными многоквартирными домами. Всякий раз, когда они находили тихое местечко, Бет припадала к земле и быстро рисовала маркером – черепаху или журавля. Время от времени Кара записывала стихотворение в блокнотик, но не оставляла на коже города. Граффити всегда были прерогативой Бет, и Каре больше не хотелось подражать ей.
– Завтра снова в школу.
Бет кивнула.
– Интересно, что остальные девчонки из этого раздуют. – Кара провела пальцами по лицу, начала было говорить что-то еще, но передумала. Вместо этого спросила: – А ты? Вернешься завтра? Я справилась в Бюро консультации населения, там сказали, Горкасл перегнула палку, вышибив тебя за то, что мы сделали. Твое исключение может быть признано недействительным. – Они остановились на перекрестке. – Что скажешь, Би? Без тебя эта чертова школа не будет прежней.
Бет прикусила губу. Она вернулась домой, к отцу, по крайней мере, номинально, и все шло хорошо. Теперь она чувствовала себя там в безопасности, но по-прежнему большую часть времени проводила на улицах. Бывало, особенно после дождя, когда сгущались сумерки, она глядела на серые громады многоэтажек, на натриевый свет, омывающий облака, и чувствовала притяжение.
«Если ты сделаешь это, – проговорил голос в ее памяти, – простишься с безопасностью, простишься с домом. Навсегда».
Бет не знала, сможет ли узкая кушетка в тесной квартирке снова стать ее домом.
– Дай мне знать, когда решишь, – попросила Кара. – Идешь?
Бет покачала головой и указала на улицу впереди. Ей хотелось остаться в своей стихии немного дольше. Она улыбнулась Каре и побежала прочь по дороге.
Кара, махнув подруге на прощанье, смотрела ей вслед. Она так близко подошла к тому, чтобы рассказать Бет о докторе Солте – слова были на полпути изо рта – но потом она засомневалась, ведь знала, как Бет отреагирует. Она изумится, и разъярится, и обвинит себя. Кара задумалась, в какой момент их взаимоотношений она стала той, кто защищает Бет. Что касается Солта… Кара все еще хранила одежду, которая была на ней в день, когда он… набросился на нее. Она, скомканная, лежала под ее кроватью – девушка не отправляла вещи в стирку, боясь, что их обнаружит мама. Теперь Кара была благодарна, что не успела постирать их. Девушка выудила из кармана мобильник. Тем утром она нашла и сохранила номер полицейского участка. Страх плотным клубком сжался в ее груди. Поверят ли ей? А если и поверят, сделают ли что-нибудь? Девушка нажала кнопку вызова. Она должна была попытаться.
Если же ей не поверят – что ж, у нее есть подруга, умеющая обращаться с железным копьем, а такое всегда греет душу.
Подкрадывались сумерки. Бет решила срезать через парк. Между пальцами захлюпала мокрая трава. Тени под деревьями и качелями становились все длиннее и страшнее. Облака над многоэтажками темнели и темнели, пока небо не стало почти такого же оттенка, как бетонные стены, слившись с ними.
Бет согнула пальцы. Железный прут-копье хранился у нее под кроватью, и каждую ночь, когда темнело, она задавалась вопросом: будет ли сегодняшняя ночь той ночью, когда она поднимет его, вылезет через окно и пробежится по улицам?
«Я могу устроиться на ночлег на любом квадратном дюйме Лондона. Добро пожаловать в мой кабинет».
Пронзительный вопль плачущего ребенка выдернул Бет из мыслей, когда она подходила к западным воротам парка. Девушка заозиралась, но вокруг никого не оказалось. Звук раздавался из кустов рядом с перилами, отделяющими парк от улицы. Безумная мысль сверкнула у Бет в голове, и она бросилась бежать.
Внизу, в сорняках у перил, на боку лежала старая известняковая статуя, скрытая высокой травой: грубо обтесанная, черты стерты сотнями лет дождей и ветра, зато видны нацарапанные на ней инициалы и непристойности. Младенческий плач сочился сквозь каменные поры.
Едва осмеливаясь дышать, Бет подняла булыжник и опустила на статую, не слишком сильно, просто надбила, и камень раскололся, как яичная скорлупа. Пальцы Бет немного дрожали, когда она убирала осколки.
Внутри, в самом сердце камня, свернувшись в своей колыбели, лежал ребенок. Открыв зажмуренные глаза, он просунул руку в проделанное Бет отверстие в камне. Потянувшись мимо нее, обхватил пухлыми пальчиками один из прутьев перил и тут же перестал плакать. Кожа младенца была цвета бетона, а на запястье чернела метка – крошечная корона из многоэтажек. Он серьезно и совершенно спокойно смотрел на Бет, когда камень начал нарастать вокруг его вытянутой руки.
Бет таращилась на него бесконечные секунды, пока ребенок не заставил девушку вздрогнуть, снова завизжав. Крик явно говорил о голоде. Она вскочила на ноги и заметалась вокруг, пытаясь вспомнить, где здесь ближайший магазинчик. Как только она покормит его, – решила девушка, – отправится на кладбище в Сток-Ньюингтоне. Там Петрис и Иезекииль, они знают, что делать.
Она, конечно, не была уверена, – все Тротуарные Монахи несли корону из многоэтажек. Если ты солдат армии, то должен носить метку. Но было что-то в цвете его кожи и в том, как он ухватился за прут…
Как там объяснял Тимон? Могут пройти годы, прежде чем воспоминания вернутся…
Но еще он говорил: «Наши воспоминания возвращаются».
Бет могла подождать. Желудок сделал невиданное прежде сальто, и она бросилась бежать, преследуемая криком ребенка. Ветер остудил пот, заставив ее вздрогнуть от холода. Девушка почувствовала, что ей стало тесно в груди, и, испустив безмолвный радостный вопль, устремилась в город.
Над головой Бет, в своих стеклянных клетках, проснулись и начали свой танец Натриитки.
Я чрезвычайно благодарен командам Quercus, Flux и DMLA, которые позволили мне поставить свое имя под их тяжким трудом. Моим гениальным редакторам Джо Флетчеру и Брайану Фарри-Лэцу, Никола Бадду, Люси Рэмзи, Мариссе Педерсон, Стивену Помайджу, Дону Маасу, Мэг Дэвис и Сьюзен Смит, спасибо за понимание, профессионализм и терпение.
Огромное спасибо также Хелен Каллаган, Сумиту Полу-Чудхери и всем в T-Party, Акшайю Мехте, Эмили Ричардс, Лу Морган и Чарли Ван Вийку за неоценимую поддержку и советы.
Выражаю огромную любовь и благодарность моей семье: Саре Поллок, Дэвиду Поллок, Барбаре Поллок и Лиззи Барретт, сейчас и всегда.
И, наконец, сердечное спасибо Эми Боггс, моему агенту и сообщнику.
Я обязан бесчисленному множеству писателей, но работы Алана Гарнера, Дэвида Амонда, Нила Геймана, Чайны Мьевиля и Патрика Несса были особенно важны для меня, когда я писал эту книгу.
Filius Viae – лат. «сын улицы».
Игра слов, основанная на схожести слов Greenwich (район Лондона) и Green Witches (Зеленые Ведьмы).
Игра слов, основанная на значении частей слова Battersea (район Лондона): batter— тесто, sea — море.
Джон Донн (1572–1631), английский поэт и проповедник, настоятель лондонского собора Святого Павла.
Строчка «Oh girl, you’ve got me in a whirl» из песни Саггса «Girl».
Намек на поговорку «Чайник обвинял горшок: больно черен ты, дружок!».
Снайперская винтовка.
Кошки из Стаи носят «говорящие» имена, имеющие прямое отношение к Лондону: Кранбурн – улица, Вандл – река, Тайберн – район.
Празднование провала Порохового заговора 1605 года, проходящее в Великобритании в ночь на 5 ноября.
