– Вот сейчас ты брыкаешься, а потом благодарить меня будешь. – На мгновение он остановился и взглянул на меня. Дождь хлестал его по щекам. – Я же тебе добра желаю. О будущем твоем забочусь.
Его слова я встретила скрежетом зубов.
– Я тебя ненавижу, – прошептала я.
Отец размахнулся и ударил меня по лицу. На секунду вспыхнул ослепительный свет, но это была не молния. Я зашаталась и снова упала в грязь. Отец по-прежнему крепко держал меня за волосы. Так он меня и поднял, вырвав несколько прядей. «Я зашла слишком далеко, – подумала я и содрогнулась от страха. – Наверное, я перешла черту, которую нельзя было переходить».
– Ничего, паршивка. Чужие люди научат тебя жизни, – с холодной яростью произнес отец. – Мне главное – дождаться утра, а там – прости-прощай. Но учти: я скорее убью тебя, чем позволю сорвать эту сделку.
Во мне что-то надломилось. Кажется, я даже услышала хруст. Губы скривились.
В меня вливалась непонятная сила, сочетавшая в себе ослепительный свет и мрачнейший ветер. Наверное, этот ветер разогнал тучи, и выглянувшая луна лишила окружающий мир красок, сделав его черно-белым. Отец почему-то застыл рядом со мной. Его лицо превратилось в злобную маску. Дождевые капли больше не падали, а висели в воздухе. Пространство заполнилось миллионами сверкающих нитей, соединявших всё со всем.
Голос, пробудившийся внутри меня, велел мне схватиться за нити. Окружающий мир застыл. Затем мне показалось, будто мой разум выскочил из тела и спрыгнул на мокрую землю. А из земли стали появляться черные силуэты. Высокие, странным образом скрюченные и изломанные. Их глаза, налитые кровью, неподвижно смотрели на моего отца. Их рты, усеянные острыми зубами, были настолько широкими, что разделяли лица надвое. Я видела, как перепугался отец, когда призраки устремились к нему. Его пальцы разжались. Я упала на землю и поспешила отползти от него подальше. Черные призраки надвигались. Я оказалась в самой их середине: одновременно беспомощная и могущественная. Меня они словно не замечали.
«Я Аделина Амотеру», – шептали призраки отцу, хором передавая ему самые пугающие мои мысли, сочащиеся ненавистью. Моей ненавистью. «Я никому не принадлежу. Клянусь тебе этой ночью, что отрину все, чему ты меня учил. Я стану силой, какой еще не знал мир. Я обрету такое могущество, что отныне никто не посмеет причинить мне вред и сделать больно».
Призраки почти обступили отца. «Подождите!» – захотелось мне крикнуть, однако меня охватило странное ликование. «Остановитесь!» – все-таки прошептала я. Однако призраки не обращали на меня ни малейшего внимания. Отец еще пытался отбиваться от них, ударяя по протянутым к нему костлявым пальцам, но потом вдруг опрометью бросился прочь. Казалось, страх ослепил его. На бегу отец врезался в бок своей лошади и повалился в ближайшую лужу. Лошадь испуганно заржала, взвилась на дыбы, бешено вращая белками глаз.
Когда ее мощные передние копыта вновь соприкоснулись с землей, мой отец оказался под ними. Удар пришелся ему прямо в грудь. Крик мгновенно стих. Тело задергалось в судорогах.
Призраки исчезли, словно их и не было. Дождь вдруг припустил снова. Огненные стрелы молний прочерчивали небо. Гремело так, что у меня дрожали кости. Потоптавшись на бездыханном теле моего отца, очумевшая лошадь мотнула головой и скрылась за дождевой завесой. Меня бросало то в жар, то в холод. Саднили все мышцы. Я валялась в глинистой луже и с немым ужасом смотрела на изуродованный труп, еще недавно бывший моим отцом. Я не могла отвести глаз от страшного зрелища. Дыхание сделалось судорожным, голова пылала. По моему лицу текла кровь. Ноздри наполнились резким запахом железа. Запахом крови. Возможно, это пахли мои раны. А может, и кровь мертвого отца. Оцепенев, я ждала, что призраки появятся снова и обратят свой гнев на меня. Но время шло, а призраков не было.
– Я не собиралась его убивать, – прошептала я, сама не понимая, к кому обращаюсь.
Я приподняла голову, страшась увидеть лица разбуженных жителей окрестных домов. Никого. Дождь грозил утопить меня в этой чертовой луже. Я стала отползать от отцовского трупа. «Это страшная случайность», – мысленно твердила я себе.
И врала. Даже тогда я понимала, что вру. Я самой себе устраивала спектакль, наслаждаясь каждым моментом действа.
– Я не собиралась его убивать! – теперь уже закричала я, заглушая внутренний голос. Правильнее сказать, пыталась закричать. Все это было больше похоже на хныканье или писк. – Я всего лишь хотела сбежать из дома. Хотела только… спастись. Я не…
Трудно сказать, долго ли я так лицедействовала. Кончилось тем, что я встала, трясущимися руками собрала разбросанное серебро, покрепче завязала мешок и забралась в седло. Тронула поводья и покинула страшное место, оставив тело отца, убитого… пусть и не моими руками, но не без моего участия. Я унеслась так быстро, что даже не удосужилась оглядеться по сторонам. Вдруг кто-то все-таки видел, как все было? Тогда я об этом не думала.
Я ехала несколько дней, распродавая серебро по пути. Что-то у меня купил добрый хозяин постоялого двора, что-то – зажиточный крестьянин, проникшийся ко мне симпатией. Часть я продала мягкосердечному пекарю. В очередной город я въезжала с некоторой суммой вырученных талентов. Не ахти сколько, но на хлеб хватит. Конечной точкой моего путешествия была Эстенция – столица острова, портовый город, называемый городом десяти тысяч кораблей. Еще его называли главным бриллиантом в короне Кенеттры. Я слышала, что в Эстенции полным-полно мальфетто и там они куда более привычное зрелище, нежели в Далии. Там я смогу затеряться среди собратьев по несчастью, и никто никогда меня не найдет.
Но на пятый день пути измождение одержало надо мной верх. Я не была всадником, привыкшим сутками не вылезать из седла. До этого я не столько ездила, сколько каталась верхом. Словом, на пятый день я буквально упала с коня перед воротами крестьянской усадьбы. Легла на траву и провалилась в сон.
Меня нашла женщина, в простой, но опрятной коричневой одежде, какую носили крестьянки. Ее лицо было по-матерински участливым. Мое сердце мигом оттаяло. Я почувствовала, что эта женщина не станет задавать лишних вопросов и не побежит доносить властям.
– Помогите мне, – растрескавшимися губами прошептала я. – Мне нужно отдохнуть.
Все так же участливо женщина протянула ко мне руки, взяла мое лицо в свои холодные ладони, долго смотрела на шрам, затем кивнула:
– Идем со мной, дитя.
Она привела меня на чердак просторного амбара и показала большую охапку сена. Пока я устраивалась, женщина сходила в дом, принесла мне ломоть хлеба и кусок твердого сыра. Я едва успела проглотить угощение и тут же уснула, веря, что нахожусь в полной безопасности.
Утром я проснулась оттого, что чьи-то грубые руки стащили меня с сенной постели на шершавые доски пола.
Я боялась открыть свой единственный глаз, а когда открыла, то увидела двоих солдат инквизиции, в упор глядящих на меня. Доспехи белого цвета, с золотой каймой. Каменные лица. Королевские миротворцы – так они именовались официально. В отчаянии я попыталась вызвать ту же силу, что и накануне смерти отца, но ничего не получилось. Окружающий мир не стал черно-белым, и призраки не явились мне на выручку.
За спиной солдат я увидела девичью фигуру, в которой не сразу узнала свою младшую сестру. Хорошенькое личико Виолетты распухло от слез, под глазами темнели круги, а одна щека вспухла от синяка.
– Это твоя сестра? – спросил Виолетту солдат, что был слева от меня.
Виолетта молча смотрела на солдат, но врать она умела плохо, и ответ они прочитали по ее глазам.
Оттолкнув сестру, инквизиторы занялись мною. Меня столь же бесцеремонно, как и разбудили, подняли на ноги. Потом крепко связали руки за спиной.
– Аделина Амотеру, именем короля ты арестована, – произнес второй солдат.
– Это был несчастный случай, – затараторила я. – Дождь, гроза. Лошадь испугалась и…
Инквизитор меня не слушал.
– Ты арестована за убийство своего отца, господина Мартино Амотеру.
– Вы говорили: если я поручусь за нее, вы ее отпустите! – выкрикнула Виолетта. – Я поручилась за Аделину! Она невиновна! – Виолетта схватила меня за руку. Ее глаза были полны слез. – Аделинетта, дорогая, это так ужасно, – с болью в голосе зашептала она. – Я так тебе сочувствую. Они шли за тобой по пятам. Я не собиралась им помогать…
«Но помогла», – подумала я и отвернулась, хотя и не вырвала руку. Нас разъединили солдаты. Мне хотелось сказать Виолетте: «Спаси меня. Ты должна найти способ меня спасти». Однако слова не выговаривались. Меня, меня, меня… Наверное, я была такой же эгоисткой, как наш покойный отец.
* * *
С того утра прошло уже несколько недель.
Теперь вы знаете, как и почему я оказалась прикованной к стене мрачной, сырой тюремной камеры. Суда надо мной не было и не будет. Меня просто казнят, поскольку ни одной живой душе нет до меня никакого дела.
