Математика меня доконает. Я всегда это знал. По всем остальным предметам я учился не хуже одноклассников, но знаки умножения и деления пронзали мой мозг как штыки. К тому же в ту пятницу миссис Пинктон была в дурном настроении. Староста класса прочитала объявление и не могла скрыть свою радость в предвкушении фестиваля Палой листвы, Шекспира на поле, игры против команды «Жеребята Коннерсвиля» и торжественного открытия долгожданного большого экрана. Все это вывело Пинктон из себя.
– Спортивное табло, – проворчала она. – А как насчет лабораторных горелок взамен старых и опасных? Новых калькуляторов для вычислений? Wi-Fi, чтобы действительно работал? Кто-нибудь из вас видел свиных зародышей, которых препарируют на уроках анатомии? Половина деформировалась, а другая половина выглядит как перемороженное мясо.
Конечно, она права. Приоритеты школы лучше всего выражали звуки двумя этажами ниже: ХЛОП, ХЛОП, ХЛОП. Точка зрения миссис Пинктон могла бы расположить к ней неудачников вроде меня, если бы она не вымещала свое раздражение на учениках. Я мог надеяться лишь на то, что кровопускание будет медленным и мне кое-как удастся закончить семестр. Миссис Пинктон целую неделю напоминала, что для этого на контрольной в следующую пятницу я должен набрать 88 %.
Публичное унижение было важной частью психоза миссис Пинктон. Не теряя времени, она вызвала к доске несколько жертв, на которых набросился батальон камикадзе в виде квадратных уравнений. Я спрятался за учебником, воображая, что мой явный страх полностью утонул в заклинаниях текста. Тридцать пять минут это работало, но я не мог устоять, чтобы не высунуться из-за кромки книги. В конце концов, у доски стояла Клэр Фонтейн, и этого я не мог пропустить.
Все, что делает Клэр, достойно воспроизведения в замедленном темпе, и математика не исключение. Мел взмывал вверх и порхал вниз. Ее свитер с катышками растягивался то в одну сторону, то в другую. Она закинула длинные черные волосы за ухо, и на них осталось прелестное пятно белой пыли.
Мне она казалась прекрасной, хотя в классическом понимании такой не была. Популярные девочки сказали бы, что она недостаточно костлява. Они также отметили бы, что она не пользуется косметикой и не пытается укротить волосы. А ее одежда – ну что сказать про ее одежду? Она не носила сексуальные сапоги до колен, а вместо них надевала ботинки до лодыжки на резиновой подошве, подходящие для походов. Ее одежда не имела определенного стиля и казалась найденной в военных запасниках: набор курток цвета гороха, песочного цвета юбок и брюк с многочисленными карманами – все это выглядело так, словно побывало в настоящих сражениях Второй мировой. А берет, который она носила до и после школы, был не вариацией «поглядите-на-меня-я-француженка», а в стиле «я-вторгнусь-в-твою-страну-и-стану-новым-диктатором».
Только один предмет нарушал целостность образа – ярко-розовый девчачий рюкзак, на котором необъяснимым образом не было ни единой вызывающей заплатки, ни единой отметины от фломастера. Большинство считали, что безупречный рюкзак даже делал ее еще более странной. А для меня это просто значило, что ей плевать. Хороший рюкзак – это просто хороший рюкзак.
Но все это не означало, что она не женственна. Уж поверьте, совсем наоборот. Просто в ней было и кое-что еще. Хотя она училась в нашей школе всего один семестр, всем было очевидно, что в ее жизни многое происходит. Школьные заправилы считали это нарушением правил, но она, похоже, не знала о правилах, может, потому что была не из Калифорнии. Она приехала с другого конца океана. Ах да, забыл об этом сказать. Клэр Фонтейн приехала из Британии. Именно так – и говорила она с акцентом. Думаю, теперь вы получили о ней представление.
Могу еще сказать, что европейцы явно превосходят нас в математике. Это единственное объяснение тому, как Клэр щелкала уравнения. Мел в ее кулаке превращался в пыль. Когда она закончила – а она никогда не ошибалась, то вбила в конце уравнения точку, будто завершила предложение.
– Пунктуация необязательна, – заявила Пинктон. – Но хорошая работа, Клэр.
Пинктон выдохнула, словно только что пригвоздила противника. Вытерев доску, она написала новую строку тарабарщины и окинула взглядом класс в поисках следующей жертвы.
– Осталось время для еще одного. Есть добровольцы? Это так по-американски.
Я наклонил голову, чтобы казаться еще более погруженным в учебник, взгляд Пинктон скользнул мимо, и я ощутил прилив гордости своим поведением. А потом катастрофа. Клэр вышагивала обратно к своей парте, отряхивая перед собой испачканные мелом руки, и выглядела при этом будто выходящая из дыма рок-звезда – и вдруг посмотрела в мою сторону. Я, конечно, бросил на нее влюбленный взгляд. Ее губы изогнулись в кривоватую улыбку.
– Привет, Старджес, – сказала она.
Этот акцент всегда превращал какую-нибудь часть моего тела в предателя. На сей раз изменницей оказалась мисс Правая Рука. Она махнула с излишним пылом, словно Клэр находилась за километр, а сеньор Глупый Язык еще и прибавил:
– И тебе привет, Клэр!
– Это ты, Джим? – спросила Пинктон. – Милая замена. Давай-ка посмотрим, сможешь ли ты распутать этот узел.
Моя улыбка увяла, я взглянул на уравнение. Выглядело оно так, будто кого-то стошнило на доску одновременно алфавитом и цифрами. Я скривился, ссадина на щеке заболела. Я подумывал, не показать ли свои раны, объяснив, что не смогу дойти до доски без стонов и величайших страданий. Но вместо этого бросил на Пинктон умоляющий взгляд.
Она «показала мне мел», как мы этого называли: протянула его, зажав кулаке, как поднятый средний палец.
Я взял себя в руки, встал, взял мел и потопал к доске, пока не уперся в нее носом. Не имея никакого представления о том, что буду делать, я поднял руку и тут понял, что Пинктон написала уравнение на том уровне, куда еще могла бы дотянуться Клэр, которая была сантиметров на десять-двенадцать выше меня. Я же не мог не то что решить уравнение, но даже дотянуться до него. Я выдержал раздавшийся за спиной смех, и зрение расфокусировалось, так что оставленные тряпкой разводы превратились в туман. Лондонский туман, где девочки в беретах вроде Клэр Фонтейн разгуливают во всей красе и решают опасные уравнения в промежутках между страстными поцелуями со смелыми мужчинами низкого роста.
5
Как можно было убедиться множество раз, ничто не вселяет такой страх в сердца неуклюжих ребят, как свисающий с потолка спортзала канат. Таб дошел до того, что в прошлом году подал официальную жалобу и назначил встречу с директором Коулом и все такое прочее. Это же просто варварство, настаивал Таб. И к тому же большая ответственность – а если кто-нибудь упадет с шестиметровой высоты и останется на всю жизнь калекой? Бейсбол – это еще ладно. Волейбол – тоже ничего. Наверное, с этими видами спорта можно столкнуться в дальнейшей жизни. Но каким образом, черт возьми, взрослый может встретиться с канатом, на который необходимо залезть? По словам Таба, директор Коул уже был у него в руках, пока Таб не сказанул про черта. Коул не терпел ругательств. Таба выставили за дверь, а канат остался.
Мы с Табом оказались единственными, кто еще не преодолел положенную половину каната. Пока остальные уже играли в баскетбол, я неуклюже карабкался, цепляясь руками и ногами, и пытался сообразить, каким образом Стиву Йоргенсену-Уорнеру удается одновременно и независимо действовать всеми четырьмя конечностями. Я напрягся и подтянулся еще на полметра. Ладони горели, ноги дрожали. Я мог думать только о том, как уберечь чувствительные места при падении.
– Вот так, Старджес! – прокричал тренер Лоуренс. – Импульс – это ключ к успеху!
Я услышал хмыканье и посмотрел, что происходит на канате справа. В противоположность моим непредсказуемым шатаниям Таб продвигался ровно, хотя и в черепашьем темпе. Из каждой его поры выступил пот, от напряжения он обнажил металлические зубы. Все его тело дрожало, словно вот-вот взорвется.
– Так держать, Таб! – от радости тренер Лоуренс не назвал его по фамилии. – Покажи этому канату! Не сдавайся! Мужчины не сдаются!
– Господи, прошу, забери меня прямо сейчас, – заскулил Таб. – Или сатана, мне все равно.
– Еще один метр, – буркнул я. – Дело мастера ответ.
– И что это значит, черт возьми?
– Без понятия.
– Тогда хватит этой подбадривающей болтовни.
– Ладно, – прохрипел я. – Вот бы у этой веревки была петля.
– Да уж, было бы здорово. Быстрая смерть без боли.
Внизу кто-то причитал:
– Таб! Таб! Таб!
Я глянул вниз и увидел перекошенное лицо тренера Лоуренса. В довесок к уменьшительной форме имени это выглядело странно. Я снова сосредоточился на веревке. Середину отмечал красный платок, всего в тридцати сантиметрах над головой. Мне нужно всего лишь дотронуться до него, потом я могу похромать к скамейке и оплакать там то, что осталось от мышц. Я глотнул воздуха и дотянулся до платка потной рукой. Нити каната жгли ладонь как раскаленная стальная проволока.
