– Да если и имеется у Ванды тайный обожатель, как бы он мог за ней последовать? – спрашивает Дженнифер. – Разве что вплавь?
Нам известно, что с тех пор, как мы покинули Санта-Крус, ни одно судно не посещало остров Бартоломе. Даже яхты поблизости не проплывали. Ну а рыболова c архипелага узнал бы любой.
Все мы покрыты южным загаром; Роберто густо краснеет под своим. Мне жаль парня, я глажу его по руке и говорю всем:
– Ребята, вы ступайте, поплавайте-поныряйте, а я вернусь к ужину и даже успею принять участие в готовке.
После чего торопливо ухожу из бухты. Ведь и правда мне нужно побыть одной на лоне этой диковинной, суровой и прекрасной природы.
Я и сама не прочь бы искупаться. Вода кругом прозрачна как стекло и мягка словно шелк. То и дело замечаю пингвина, и, кажется, он не плывет, а летит. Роятся косячки рыб, будто вспыхивают миниатюрные фейерверки. Водоросли медлительно и торжественно танцуют хулу. А еще можно поиграть с морскими львами, они очень дружелюбны. Но тогда не избежать общения с другими купальщиками. Все они мне дороги, но охота немного отдохнуть от их болтовни. С кем мне хочется пообщаться, так это с дикой природой. И друзьям не скажешь о таком желании – слишком пафосно прозвучит, как будто я из Гринписа или Народной Республики Беркли[81].
Позади остался песок с белыми ракушками и мангры; наконец-то я чувствую настоящее отшельничество. Остров Бартоломе, как и его братья, вулканического происхождения, и на нем почти отсутствует плодородная почва. В небе ни облачка, поэтому он уже успел раскалиться под утренним солнцем. Иду в направлении скалы Ноготь Бартоломе; на пути встречаются иссохшие кусты и пучки травы, но все реже и реже. В душной тишине слышен лишь скрип «адидасов» на черном туфе.
Все же мое одиночество – лишь иллюзия. Меж валунов и приливных лужиц копошатся блестящие рыжие с просинью «легконогие салли»[82]. Дальше от берега встречаю эндемичную ящерицу, какое-то время слежу за ней. Прохожу в ярде от синелапой олуши. Нет бы дать деру, она лишь таращит на меня наивные глазищи. Пропархивает перед глазами зяблик – это здесь, на Галапагосе, его предки помогли Дарвину понять, как меняются формы жизни с течением времени. В небе кружит белое пятно – альбатрос. Еще выше закладывает виражи черный краснозобый фрегат. На шее у меня бинокль; подношу его к глазам и ловлю в льющемся солнце надменную красоту его крыльев и раздвоенный хвост, похожий на скрещенные сабли буканьеров.
Здесь нет туристских троп, по которым я водила гостей, зорко следя за тем, чтобы никто не отошел в сторону. На этот счет в Эквадоре очень жесткие правила. Ресурсы у страны скудные, поэтому крайне важно защищать природу и своевременно восполнять наносимый ей ущерб. Я, как и подобает биологу, всегда тщательно выбираю, куда поставить ногу.
Решено: я обогну восточную оконечность острова, там выйду на тропу и поднимусь по лестнице на Ноготь, главную возвышенность. Оттуда открывается потрясающий вид на соседний остров Сантьяго и океанский простор, и сегодня я буду любоваться и восторгаться в одиночку. Там, кстати, и позавтракаю – я запаслась едой. Внизу есть бухточка; попозже спущусь туда, стяну футболку и джинсы, вдалеке от чужих глаз искупаюсь и пойду на запад.
Только будь осторожна, девочка. Со здешним солнцем шутить не стоит – до экватора и двадцати километров не наберется.
Надвигаю шляпу на глаза и приостанавливаюсь глотнуть из фляги.
Переводя дух, оглядываюсь. Я поднялась довольно высоко, но надо будет спуститься – тропа лежит внизу. Отсюда не видно ни пляжа, ни лагеря. Только заваленный камнями склон – до самой бухты Салливана, а в ней ярко-синяя вода, а за ней на большем острове вздымается сероватый мыс Мартинеса. Что это там за пятнышко, не ястреб ли? Берусь за бинокль. Вспышка в небе. Отблеск на металле. Самолет? Нет, вряд ли.
Пятнышко скрылось. Недоумевая, я опустила бинокль. Мне доводилось слышать про летающие блюдца, их для респектабельности назвали НЛО. Никогда не воспринимала эти россказни всерьез – папа постарался щедро наделить нас, детишек, здоровым скептицизмом. Да и могло ли быть иначе? Как-никак инженер, специалист по электронике. А вот дядю Стива, археолога, изрядно поносило по свету, и он утверждает, что мир полон диковин, не доступных нашему пониманию. Верно, я так никогда и не узнаю, что за блестящая штуковина попалась мне на глаза. Ну и ладно. Идем дальше.
Совершенно внезапно налетает ветер. Воздух мягко толкает меня. Сверху падает тень. Запрокидываю голову.
Не может быть!
Надо мной огромный мотоцикл, только детали, все до одной, не мотоциклетные, и колес нет, и никакой опоры, а он знай себе висит в десяти футах над землей. И ни звука. На переднем сиденье человек, держится за… руль. Я его вижу с потрясающей четкостью. Время будто замерло, каждая секунда норовит растянуться в вечность. Меня охватывает даже не страх – ужас; с семнадцати лет такого не испытывала. С того дня, когда катила вдоль обрыва по Биг-Суру, и была гроза, и машину занесло.
Я попятилась от висящей диковины. Но галлюцинация не прекращалась. Не исчезал незнакомец – ростом примерно пять футов девять дюймов, поджарый, но широкоплечий, загорелый, рябой, горбоносый, бородатый, усатый, черноволосый и косматый. Только усы носили следы ухода, хоть и были разлохмачены. Его наряд нисколько не соответствовал такому транспортному средству. Сапоги с короткими и широкими голенищами, мешковатые коричневые чулки, короткие штаны с пуфами, свободная рубаха с длинным рукавом – наверное, изначально шафранового цвета, но изгвазданная до невозможности. А еще стальная кираса, шлем, красная накидка, шпага в ножнах на левом бедре.
И тут он закричал, как будто нас разделяла сотня миль:
– Донна Ванда Тамберлийская – это вы?
Почему-то этот оглушительный зов мне помог – не будь его, я бы сама заорала в ужасе. Что бы ни означала эта чертовщина, я выдержу! Вовсе не обязательно впадать в истерику. Может, я сплю и вижу дурной сон? Нет, вряд ли. Слишком уж сильно солнце печет спину, скалы дышат жаром, и можно сосчитать все колючки вон на том кактусе. Розыгрыш, каскадерный трюк, психологический эксперимент? Все это даже менее вероятно, чем то, что я вижу… Этот тип обратился ко мне на испанском, причем на кастильском диалекте, но вот акцент совершенно не знаком.
– Вы кто? – наконец исторгла я из себя. – И что вам нужно?
Незнакомец размыкает челюсти. Зубы у него плохие, в голосе поровну гнева и отчаяния:
– Живо отвечайте! Я должен найти Ванду Тамберлийскую. Ее дяде Эстебану грозит ужасная опасность.
– Ванда – это я, – неосторожно выбалтывают мои губы.
Под лающий хохот наездника машина пикирует в мою сторону. Бежать?!
Бородач настигает, мгновение летит рядом, свешивается и правой рукой обвивает мою талию. Эти мускулы сделаны из титановой стали! Отрываюсь от земли. Курс самообороны! Зря, что ли, я его прошла?! Бью растопыренными пальцами в глаза. Похититель слишком ловок, моя рука отброшена. Какая-то манипуляция с панелью управления… И вдруг мы уже совсем в другом месте.
3 июня 1533 года
(по юлианскому календарю)
В тот день очередной караван доставил в Каксамалку долю сокровищ – перуанцы желали выкупить своего повелителя. Их издалека заметил Луис Ильдефонсо Кастелар-и-Морено, когда за городской чертой проводил учения своей конницы. Солнце уже низко висело над западными холмами – настало время войску возвращаться. По долине протянулись тени, блестела река, закатные лучи золотили пар над царскими купальнями, построенными над горячими ключами. С юга по дороге гуськом плелись ламы и носильщики; пройдя много лиг с тяжким грузом, они были изнурены до крайности. На полях туземцы разгибали спины, бросали торопливый взгляд на вереницу и возвращались к работе. Кто бы ни правил этими людьми, они подчинялись беспрекословно – покорность была у них в крови.
– Примите командование, – бросил лейтенанту Кастелар и дал жеребцу шпоры.
Сразу за околицей он натянул повод и застыл в ожидании каравана.
Какое-то движение слева привлекло его взгляд. Из проема между двумя глинобитными постройками с белеными стенами и тростниковыми крышами вышел человек. Он был долговяз; если бы Кастелар спешился, то оказался бы ниже его на три с лишним дюйма. Окружающие тонзуру волосы были такого же пыльно-коричневого цвета, как и ряса францисканского монаха, но возраст почти не сказался на светлокожем, с тонкими чертами, без следов оспы лице. Даже все зубы у этого человека были на месте.
В последний раз эти двое виделись несколько недель назад, и немало событий случилось за минувшее время, но Кастелар мигом опознал фрая Эстебана Танаквила. Он и сам был узнан.
– Приветствую вас, святой отец.
– Да хранит вас Всевышний, – последовал отклик.
Монах остановился у стремени всадника. Их миновал караван с сокровищами. Город встретил его восторженными возгласами. Позволил себе выразить радость и Кастелар:
