Я заглядываю в его глаза и говорю первые слова, какие приходят мне в голову:
– Потому что хотела тебя увидеть. Разве не по той же причине согласился приехать ты?
Мое признание заставляет его на секунду задуматься. Потом он разворачивается, запускает обе руки в волосы и вздыхает:
– Тогда я хочу знать твое мнение. Скажи правду. О чем бы ты меня попросила, если бы на тебя абсолютно никто в этой стране не давил?
Я завожу выбившуюся прядь волос за ухо. Успокойся, Джун.
– Я бы…
Что сказать? Логически я согласна с оценкой, которую дал ситуации Анден. Если Колонии сделают то, чем угрожают, – если атакуют нас, используя всю мощь супердержавы-союзника, – мы потеряем множество невинных жизней, не решившись рискнуть одной. Более простого выбора просто не существует. И потом, мы обеспечим Идену максимальную безопасность, лучших докторов и физический комфорт. Дэй сможет присутствовать при всех процедурах, видеть, что происходит. Но как просить о таком человека, который потерял почти всю семью? Который знает, что над его братом ставили эксперименты? Человека, над которым тоже ставили эксперименты? Этого Анден не понимает так, как понимаю я, и хотя он изучил досье Дэя, самого Дэя он не знает, он не проделал с ним путь, какой проделала я, не видел его страданий. Вопрос слишком сложный, чтобы дать однозначный ответ, основываясь на одной только логике.
И самое главное: Анден не может гарантировать Дэю безопасность его брата. Все процедуры сопряжены с риском, и я абсолютно уверена: никакая сила в мире не заставит Дэя пойти на него.
Дэй наверняка видит на моем лице отчаяние, потому что смягчается и делает шаг ко мне. Я ощущаю его жар, тепло его близости, от которого перехватывает дыхание.
– Я приехал из-за тебя, – говорит он тихо. – Ничто не убедило бы меня лететь – только твое желание увидеться. Я не смог отвергнуть твою просьбу. Мне сказали, ты лично…
Он сглатывает слюну. Я узнаю борьбу эмоций на его лице, и тоскливое чувство поселяется внутри. Его разрывает между желанием вернуть наши прежние отношения и болью осознания того, что он питает страсть к девушке, которая погубила его семью.
– Я так рад тебя видеть, Джун.
С последней фразой он будто сбрасывает с плеч тяжкий груз. Не знаю, слышит ли он, как бешено стучит мое сердце, но голос мой звучит ровно и спокойно:
– Ты здоров? Я смотрю, ты бледный.
Его взгляд тяжелеет, и близость, возникшая на краткий миг, исчезает – Дэй отходит от меня и принимается теребить перчатку. Он никогда не любил перчатки.
– В последние две недели у меня был сильный грипп, – отвечает он, сверкнув мимолетной улыбкой. – Но мне уже лучше.
Его взгляд отведен в сторону, пальцы почесывают мочку уха, руки напряжены, улыбка и слова чуть рассогласованы во времени. Я наклоняю голову и хмурюсь.
– Ты никогда не умел лгать, Дэй, – говорю я. – Почему бы просто не рассказать, что у тебя на уме?
– Да что тут рассказывать, – автоматически отвечает он, на сей раз опуская глаза в пол и засовывая руки в карманы. – Если у меня нездоровый вид, то причиной тому беспокойство за Идена. Ему уже год как лечат глаза, но он по-прежнему плохо видит. Доктора говорят, ему нужны какие-то особые контактные линзы, но и тогда со зрением будет неважно.
Я знаю: истинная причина изможденного вида Дэя в другом, но он понимает, что, затронув тему выздоровления Идена, пресекает дальнейшие вопросы. Что ж, если не хочет говорить, давить на него я не буду. Я откашливаюсь:
– Ужасно. Больно об этом слышать. А в остальном он как? Ничего?
Дэй кивает. Мы снова погружаемся в молчание, подсвеченное луной. Не могу не вспомнить: в прошлый раз, когда мы были наедине, он взял мое лицо в руки и увидел слезы на моих щеках. Я помню, как он прошептал «Мне жаль», касаясь губами моих губ. Теперь нас разделяют три фута. Мы смотрим друг на друга, и я в полной мере ощущаю расстояние, которое появляется между людьми, когда они долго не видятся, – электрический разряд при встрече и последующая неловкость, какая возникает при общении двух посторонних людей.
Дэй подается ко мне, словно что-то притягивает его. При виде трагической мольбы на его лице, я чувствую, как завязываются узлом внутренности.
«Пожалуйста, ни слова больше, – молят его глаза. – Пожалуйста, не проси отдать моего брата. Я готов сделать для тебя что угодно, только не это».
– Джун, я… – шепчет он.
Вся боль, которую он держит внутри, грозит прорваться наружу дрожью в голосе. Так и не закончив предложения, он вздыхает и наклоняет голову.
– Я не могу согласиться на условия твоего Президента, – угрюмо говорит он. – Я не отдам брата Республике в качестве подопытного. Передай ему, я готов сотрудничать – искать другое решение. Я понимаю, насколько все серьезно, и не хочу поражения Республики. Буду рад помочь найти выход из ситуации. Но без малейшего участия Идена.
На этом наш разговор заканчивается. Дэй кивает мне на прощанье, медлит еще несколько секунд, потом идет к двери. Вдруг я чувствую, как силы уходят, и прислоняюсь к стене. Когда его нет рядом, энергия покидает меня, цвета теряют яркость, серебро лунного света мутнеет. Я в последний раз отмечаю его бледность, изучаю краем глаза его лицо. Он избегает встречаться со мной взглядом. Что-то не так, но он не хочет делиться со мной.
Что я упустила?
Дэй открывает дверь. Поворачивается на пороге, и я вижу, как ожесточаются его черты.
– А если Республика все же попытается отобрать у меня Идена, я быстро настрою народ против Андена – он и глазом не успеет моргнуть, как вспыхнет революция.
С этими словами Дэй выходит из комнаты.
Вообще-то, можно было уже привыкнуть к ночным кошмарам.
На сей раз мы с Иденом в госпитале в Сан-Франциско. Доктор подбирает Идену новые очки. По меньшей мере раз в неделю мы приходим в больницу, чтобы проверить зрение Идена, которое медленно улучшается под воздействием лекарств. Сейчас я впервые вижу на лице врача довольную улыбку, обращенную к моему брату. Вероятно, это хороший знак.
Иден поворачивается ко мне, улыбается и надувает грудь, всеми силами демонстрируя радость. Я не могу сдержать смех.
– Как я тебе? – спрашивает он, показывая на свою грудь колесом.
Глаза по-прежнему странного бледно-фиолетового цвета, и Иден не может сфокусироваться на мне, но я отмечаю, что он распознает стены вокруг и свет, проникающий из окон. Сердце мое радостно бьется. Улучшение.
– Ты похож на одиннадцатилетнюю сову.
С этими словами я подхожу и ерошу ему волосы. Он хихикает и отводит мою руку.
Мы сидим в кабинете вместе, ждем, когда доктор закончит возиться с бумажками. Я смотрю, как Иден складывает листы бумаги в какую-то невиданную конструкцию. Ему приходится низко склоняться над листами, иначе он ничего не видит. Его больные глаза от сосредоточенности скошены к носу, пальцы действуют проворно и уверенно. Мой братишка вечно что-то мастерит.
– Что тут у тебя? – спрашиваю я спустя какое-то время.
Он настолько сосредоточен, даже отвечает не сразу. Наконец, прикрепив к конструкции последний треугольник, он поднимает свое творение и улыбается мне во весь рот.
– Ну-ка. – Он показывает на нечто, похожее на бумажную ленточку, торчащую из бумажного шарика. – Потяни.
Я тяну. К моему удивлению, все сооружение преображается в изящную трехмерную розу. Я улыбаюсь ему во сне:
– Здорово!
Иден забирает у меня свое творение.
И тут в госпитале звучит сигнал тревоги. Иден роняет бумажный цветок и вскакивает на ноги. Его слепые глаза широко распахнуты от ужаса. Я смотрю на окна коридора, перед ними собрались доктора и медсестры. Из-за горизонта появляется ряд воздухолетов Колоний, он неуклонно приближается к Сан-Франциско, к нам. В городе под воздухолетами пылают десятки пожаров.
Сирена оглушает меня. Я хватаю Идена за руку, и мы бежим из комнаты.
– Нужно выбраться отсюда! – кричу я.
Он спотыкается, потому что не видит, куда мы бежим, и я сажаю его себе на спину. Люди вокруг тоже бегут.
Мы достигаем лестницы, и тут дорогу перегораживают республиканские солдаты. Один из них сдергивает Идена у меня с закорок. Иден кричит, молотит ногами тех, кого не видит. Я пытаюсь высвободиться из хватки военных, но те держат крепко, такое чувство, будто меня погрузили в тягучую топь.
«Он нужен нам, – шепчет в ухо чей-то незнакомый голос. – Он может спасти всех нас».
Я громко кричу, но меня никто не слышит. Воздухолеты Колоний обстреливают больницу. Вокруг нас бьется стекло. Я ощущаю жар пламени. На полу лежит бумажный цветок Идена, его края уже схвачены огнем. Я больше не вижу брата.
Его нет. Он мертв.
Пульсирующая головная боль вырывает меня из сна. Солдаты исчезают, сирена смолкает, белый хаос госпиталя сменяется темно-синей тишиной нашей спальни. Я пытаюсь глубоко вдохнуть, оглядываю комнату в поисках Идена, но болезнь вонзает в затылок ледяную иглу, и я подпрыгиваю от боли. Теперь я вспоминаю, где нахожусь – в нашей временной квартире в Денвере, сейчас утро после встречи с Джун. На прикроватной тумбочке стоит коробка узла связи, все еще настроенная на волну, которой, как я думал, пользуются Патриоты.
