— Впрочем, — фариец нежно погладил смуглый бок раба, — покорные мальчики мне тоже нравятся. Странно, и как это я проглядел тебя?
Его взгляд замер на руках Элаикса, которые, несмотря на тяжкий труд и отсутствие достаточного количества пищи, все еще выглядели достаточно внушительно для подростка его возраста.
— Наверное, был так очарован милашкой Шилмианом, этой маленькой жемчужинкой, что не обратил внимания на настоящий изумруд.
Фариец поднялся и сделал несколько шагов по направлению к Элаиксу. При этом его взгляд — властный и жаркий — буквально пронзал юношу насквозь. Навиний Коррил широко улыбнулся, демонстрируя отменные зубы, и проговорил:
— О да, настоящий тимберский изумрудик, который было так приятно наказывать.
Он облизнулся, точно леопард, заметивший обездвиженную антилопу.
Элаикс с очень большим трудом сумел сохранить на лице невозмутимое выражение.
«Ради Трегорана я выдержу все», — продолжал он убеждать себя. — «Выдержу. Выдержу» …
— Господин мой, — его губы сами собой произнесли эти слова. — Я могу быть таким, каким ты только пожелаешь, могу терпеть любые наказания ради тебя.
— Да, — ноздри фарийца раздулись. — Продолжай.
— Буду хорошим мальчиком, а если хочешь — плохим, — от этих мерзких слов его едва не выворачивало наизнанку, но останавливаться было поздно. — Но у меня есть условие.
— Условие? — Глаза патриция широко раскрылись. — У раба?
— Да, о мой господин. Ведь я могу быть любым мальчиком, и, если мы не договоримся, тебе это очень не понравится, — и он устремил на своего поработителя такой убийственный взгляд, который заставил бы любого другого человека трястись от ужаса.
Но имперский пес бы не из робкого десятка, напротив, он затрясся, и закусил губу, а в его взгляде Элаикс прочитал такое дикое, неприкрытое вожделение, что его душа едва не ушла в пятки.
— Прочь, — не оборачиваясь, распорядился фариец, и Шилмиан исчез из комнаты. — Говори, мальчик, чего ты хочешь? Свободы, наверное?
— Нет, господин, я не настолько глуп, — Элаикс понимал, что, заключая сделку со злом, никогда не следует желать слишком многого, иначе можно остаться ни с чем. — Я хочу, чтобы мой брат стал домашним рабом, чтобы его забрали из общего барака.
Навиний Коррил замер, как громом пораженный. На его лице отобразилась сложная палитра чувств, в которой похоть, разбавленная восхищением, сменялась жаждой повелевать и даже…уважением?
— Братская любовь, как же это мило и возвышенно! — выдохнул патриций.
Он подошел к ложу, на котором замер Элаикс и склонился над ним, нависая над своим рабом.
— Я обещаю, что исполню твое желание, мой дорогой изумрудик, но учти, сегодня тебе придется быть о-о-очень хорошим мальчиком, чтобы я не пожалел об этом.
* * *
Элаикс очнулся от собственного вопля. Он резко распахнул глаза, и ошалело огляделся по сторонам.
Голова раскалывалась так, словно юношу хорошенько отоварили чем-нибудь тяжелым вроде большой палицы. Тимберец прикрыл лицо руками и протяжно застонал.
— Этот сон, — простонал он. — Когда же я, наконец, все забуду?
— Мой повелитель, что случилось? — горячие ладошки Вариэтры опустились ему на плечи, массируя сведенные мышцы и даря покой и тепло.
Почти даря.
— Я должен вспомнить, — простонал он достаточно громко, чтобы можно было услышать и понять.
Головная боль усилилась, и вновь, как и всегда в этом случае, в памяти Элаикса всплыло чье-то до боли знакомое лицо. Он напряг все силы, чтобы вспомнить, понять…
Жаркий поцелуй колдуньи заставил его забыть обо всем и боль отступила. Однако целебный эффект сих древних, как мир чар не продлился долго — где-то в глубине души молодого воина некий тревожный голосок вопил, не переставая, а потому Элаикс отстранился от Вариэтры и встал.
— Я должен побыть один, не смей идти за мной, — распорядился он, и скорым шагом направился прочь, остановившись лишь за пределами охраняемой территории.
Он вместе со своими людьми, а также двумя десятками Вольных под предводительством Зарлитара, ночевал посреди леса. Не то, чтобы это занятие сильно нравилось юноше, тем более, с каждым днем становилось все холоднее и холоднее, но выбора у него банально не было.
Вождь послал новеньких под присмотром надежных и проверенных людей для набега на небольшую деревушку, расположенную неподалеку от его владений. Как понял Элаикс, жители поселения подчинялись какому-то другому вождю Вольных, с которым у Арантара были не самые радужные отношения. Поэтому, видимо, он решил совместить полезное с приятным — примерно наказать виновных, а заодно проверить в деле Элаикса и его людей.
При этом приказ был категоричен: не лютовать. Войти в деревню, подавить любое сопротивление, но не трогать тех, кто проявит покорность. Ни казней, ни изнасилований, ни угона рабов.
— Хорошо хоть грабить разрешил, — невесело пошутил Грантар, когда Элаикс озвучил распоряжение нового начальника.
И вот теперь они дожидались рассвета, чтобы напасть при свете тусклых лучей осеннего солнца. Почему именно так — Элаикс не совсем понимал, но подозревал, что причиной могло стать банальное желание намекнуть соседу, что Арантар ничего не боится и имеет достаточно сил для столь дерзких вылазок.
Так или иначе, но ночь эта выдалась не самой приятной. Очередной кошмар, очередная весточка из прошлого, которое никак не хотело отпускать юного воина…
Он встал возле дерева и стал вглядываться в предрассветный мрак, который, собственно говоря, для него мраком не являлся. На ум полезли непрошенные мысли, от которых становилось еще хуже. Элаикс набрал полную грудь воздуха и выдохнул, стало чуть лучше.
Хрустнула ветка, и юный воин обернулся, выставив перед собой меч, прежде чем его рассудок осознал, что вообще происходит. Напротив него замерла Эльра.
В каждой руке изуродованная девушка держала по бурдюку со сладким хмельным напитком северян, которые те делали из меда.
— Угощайся, — протянула она один из бурдюков.
Элаикс, не задавая вопросов, взял его и хорошенько приложился к горлышку. По голове ударило сразу же, и юноша закашлялся.
— Что, призраки не отпускают? — поинтересовалась Эльра, делая глоток из своего бурдюка.
— Да, — кивнул Элаикс. — То, что я помню, и то, что не могу вспомнить, одинаково сильно мешает спать.
— Понимаю, — вздохнула воительница, коснувшись рваной мочки уха. — Я знаю, каково это.
Они помолчали, затем отмеченная шрамами девушка спросила:
— А чего же ты не со своей ведьмой?
Элаикс пожал плечами. Он и сам до конца не понимал, что происходит, вот только после того, как Вариэтра откровенно призналась, что, по сути, подстроила гибель Аладана и большей части из остатков его армии, отношения юного воина с чародейкой стали не столь однозначными. Он все также терял голову рядом со своей колдуньей, да и, в общем-то, не страдал от потери однорукого гладиатора, но что-то начало причинять неудобства, причем Элаикс никак не мог понять, что именно. Причем пока он убегал, все было нормально — инстинкты загнанного зверя взяли верх, не давая отвлечься и тратить драгоценное время на всякие сторонние размышления. Но стоило только обрести, пускай ненадежное, пускай временное, но пристанище, внутри его головы точно кто-то щелкнул пальцами. Вариэтра, и это Элаикс понимал, пыталась успокоить его, вернуть к первоначальному состоянию, но ее талантов, определенно, не хватало.
И, как будто этого было мало, его начал изводить внутренний голос, который иначе как совестью назвать не получалось. При этом звучала совесть до боли знакома. Элаикс несколько раз пытался вспомнить, кому же принадлежит загадочный голос, и каждый раз отступал, не в силах выдержать обрушившуюся на него головную боль.
К сожалению для него, от этого становилось только хуже — юноша, не терпел, когда ему что-то запрещали делать, а тут у него еще появилось свободное время. В результате вопрос со странным полузабытым лицом, вертящимся на языке именем и знакомым голосом из категории откладываемых до лучших времен превратился в насущный. И чем сильнее становилось противодействие, тем сильнее Элаикс жаждал докопаться до истины, но каждый раз ему не хватало какой-то мелочи, чтобы пробить плотину, перегораживающую воспоминания.
