Тысяча эпох. Искупление - Адела Кэтчер

своем. Ощущения были настолько странными, что становилось сложно облечь их в слова. Небо постепенно светлело, наполняясь спелыми красками. Наконец Ван Цин не выдержал. Пусть это прозвучит глупо, но он не знал, как спросить иначе.

– Почему… почему мы поменялись местами?

Лун Ань коротко вздохнул, словно этот вопрос выдернул его из потока мыслей.

– Я читал об этом, – медленно произнес он.

Ван Цин вопросительно хмыкнул. В голове просто не укладывалось, почему на этот раз в видениях он понимал все, что чувствовал Лун Байхуа. Судя по тому, что Лун Ань не удивился его странному вопросу, с его стороны произошло то же самое. Они… были теми же, кем и раньше, но ощущали в мельчайших деталях эмоции друг друга.

– Когда… – Лун Ань сделал паузу. – Когда люди становятся духовно близки и проводят вместе много времени, происходит обмен энергией.

– Что? – Ван Цин нахмурился.

– Об этом не так много написано. Но существовали практики парных медитаций.

– Ты хочешь сказать, что наша энергия смешалась, и поэтому мы чувствовали эмоции друг друга в видениях?

– Угу.

– Это вообще возможно?

Лун Ань помолчал, но потом все же ответил:

– Да.

Ван Цин лежал, глядя перед собой в пространство. Очень сложно было собрать мысли в одну кучу, а из обилия вопросов нереально становилось выбрать главный. Но одно он понимал очень четко – это действительно произошло.

Лун Ань тяжело вздохнул. Ван Цин прикрыл глаза, пытаясь расслабиться, но тело оставалось напряженным. Лун Байхуа так тянулся к Ван Сяоши, но, что бы он ни предпринимал, это только отдаляло их друг от друга. И с этим нельзя было ничего сделать.

– Кто же мы друг другу? – Вопрос сорвался с губ сам собой и навис над ними, как что-то материальное, смешавшись с рассветными сумерками.

Было слышно, как капает вода с арки окна и листьев деревьев. Подрагивал висевший на тесьме колокольчик, еле слышно, ненавязчиво позвякивая.

Лун Ань снова вздохнул, но ничего не ответил.

– Доктор Куан, как вы оцениваете результаты проекта «Искупление»?

– Там нечего оценивать. Я с самого начала говорила профессору Фа, что это имеет мало отношения к науке. Это скорее похоже на поиск чего-то на ощупь в кромешной темноте. И очень страшно пускать в эту темноту людей, которые тебе небезразличны.

– В одном из старых интервью вы упоминали, что лично нарушили главный врачебный постулат. Вы можете это прокомментировать?

– Да, нарушила. Возможно, и за мной тянутся какие-то ошибки, которые я вынуждена совершать просто потому, что это мое предназначение. И потом сталкиваться с последствиями, о которых никто не может сказать, хорошо это или плохо.

– Вы считаете это ошибкой?

– Знаете, как сложно решиться на что-то подобное и долгое время молчать об этом? Да, это ошибка. Но, даже осознавая это, я бы не поступила иначе.

– Вы знали больше, чем все остальные участники эксперимента, еще с момента его запуска? Даже больше, чем профессор Фа?

– Да. Сейчас уже нет смысла это отрицать. Это бремя. Смотреть на то, как люди пытаются найти ответы, которые тебе в каком-то смысле уже известны.

– Почему вы с самого начала не сообщили об этом участникам эксперимента?

– (Улыбается.) И что бы они мне сказали, приди я к ним с таким заявлением? Не думайте, что я знала абсолютно все. Такой роскошью не владел никто из нас. Но да, я знала больше. Просто потому, что умею вовремя сопоставить факты, разбросанные во времени на годы. Я за чистоту эксперимента. Они должны были дойти до результата сами. Так и случилось. Мне пришлось выбирать между принципами любого врача и попыткой восстановить то, что было разбито вдребезги.

– А что было разбито?

– Жизнь. Нет, даже две жизни. И снова я не права. Четыре жизни. У меня был шанс спасти половину. Им я и воспользовалась.

– Как вы оценивали успех эксперимента изначально?

– Пятьдесят на пятьдесят.

– Либо «да», либо «нет»?

– Именно.

– И все же что именно было вам известно? Вы вели параллельные исследования?

– Да. Вы знаете, чем занимался в то время профессор Лао? (Лао Цимин – профессор кафедры высшей нервной деятельности и психофизиологии, исследователь в области генетики и ее влияния на формирование личности индивидуума.)

– В общих чертах.

– У нас были непростые отношения. О наших спорах в международном сообществе ходили легенды, однако я не могу отрицать его уникальной способности подмечать детали и сопоставлять их так, что слушатели на конференциях, где звучали его доклады, сидели с раскрытыми ртами. Все его собственные эксперименты и исследования сводились к тому, что мы наследуем не только утонченный отцовский профиль или глаза матери.

– А что же еще?

– Подсознательное желание наступить на те же грабли, что и родители. И речь здесь не только о прямых родителях. «Грабли» могут лежать на том же самом месте многие столетия.

– Доктор Куан, правильно ли я понимаю, что у проекта «Искупление» была не только цель выявить внутренние потребности человека и, если можно так выразиться, исцелить подсознание, но и искупить ошибки целого рода?

– Это была моя цель. Любимая присказка профессора Лао – «Мир держится на твердолобом стремлении сыновей повторять грехи отцов».

– А вы можете сказать то же самое о себе?

– (Смеется.) Еще как! Я в этом уверена, хоть и не стала копаться в седом прошлом моего рода. Наверняка я бы обнаружила там какую-нибудь прапрапрапрапрабабушку, которая тоже пошла против врачебной этики ради высшей цели.

– Почему вы не стали это делать?

– Я боюсь боли. Да-да, я врач, который боится боли. Я вижу ее в других людях и не хочу повторять на себе.

– А это больно?

– Безумно. Настолько, что хочется вырвать из себя душу голыми руками, чтобы ничего не чувствовать. Чтобы освободиться от этого. Когда осознаешь, что скрыто во времени, появляется ощущение, что раскопал безымянную могилу и сидишь над истлевшими костями. Прошлое не вернуть, понимаете? И, если вы достаете его из глубин, где оно захоронено, вам не избежать боли.