но догадывался, что вряд ли Лун Аня это шокировало меньше, чем его самого. Слишком сложно было принять факт, что они оказались вот так связаны задолго до того, как начался эксперимент – даже до первых его этапов.
Поднявшись из-за стола, Юйлань подошла к двери «тихой комнаты» для медитаций и открыла ее. Там всегда было чуть прохладнее, чем в основном ее кабинете, и Ван Цин ощутил это даже со своего места. Он невольно поежился. Лун Ань повернул к нему голову. В его глазах читался все тот же вопрос: «Ты уверен?» Ван Цин положил руку на его запястье и слегка потряс.
– Лун Ань, все хорошо.
В этих простых словах было мало утешения, но что еще Ван Цин мог ему сказать? Все эти два дня они разрывались между попытками в буквальном смысле сломать себе головы, теряясь в догадках и предположениях, и поездками к А-Юну. Мальчик по-прежнему находился в детском доме, но с ним всегда кто-то был: либо они с Лун Анем, либо Фа Линь и Минако. Тао Ю выдал Лун Аню огромный список документов, которые требовалось предоставить для службы опеки. Этим тоже еще предстояло плотно заняться.
Ван Цин не помнил, когда в последний раз так выматывался. Даже самые тяжелые съемки казались приятной прогулкой по сравнению со всем этим. Они были действительно близки к пониманию того, что с ними происходило, но каждый раз, едва находя ответ на один свой вопрос, они натыкались на другой. Потянуть за ниточку, чтобы начать разматывать клубок? Здесь этот подход точно не работал. Они тянули за одну ниточку и запутывали при этом десять других, стягивали в узлы – не разорвать. Так бы продолжалось и дальше, если бы Юйлань не предложила попробовать совместную глубокую медитацию в научном центре. Эксперимент так и не вернули в работу, но никто не мешал им сделать это самим, без всяких бумаг и разрешений. На этот раз – под присмотром и в правильной обстановке.
От этой самой «правильной обстановки» у Ван Цина мороз шел по коже и сосало под ложечкой. Мысль о том, что им придется вот так сидеть в «тихой комнате» на мягком ковре в этом голубоватом бледном свете, почему-то вызывала странный ужас. Но отступать уже было слишком поздно.
Им нужно было узнать как можно больше. Юйлань объяснила, что такая медитация может длиться дольше, чем их случайные «провалы» во сне. И скорее всего она будет более четкой.
Ван Цин первым направился в «тихую комнату», снял обувь и сел на пол, скрестив ноги. Спустя несколько мгновений напротив опустился Лун Ань. В таком свете его лицо выглядело еще бледнее – совершенно холодным. Ван Цин протянул к нему руки, чувствуя, как вспотели ладони. Лун Ань взял их в свои, сжал слегка пальцы.
– Ты не обязан, – вдруг тихо произнес он.
– Эй! – Ван Цин заставил себя улыбнуться, крепче обхватывая его руки в ответ. – Мы это уже делали, верно?
Верно. Однако впервые появилось очень стойкое ощущение, что назад пути уже не будет. Словно все, что происходило с ними до этого, вело их именно в эту точку, в этот момент, когда они будут оба сидеть вот так друг напротив друга, взявшись за руки и готовясь открыть дверь, за которой ждала неизвестность. И как Ван Цин ни старался отделаться от этого чувства, оно не исчезало.
Лун Ань какое-то время смотрел ему в глаза, а потом медленно кивнул.
Юйлань села чуть поодаль от них, положив перед собой телефон. Дверь уже была закрыта, так что комната оказалась отрезана от любых звуков. Ван Цин, закрывая глаза, слышал лишь их дыхание и удары собственного сердца.
А после пропало и это.
* * *
«Не смей».
«Не смей».
«Не смей».
Лун Байхуа открывает глаза. Он стоит на коленях, а перед ним на полу лежит раскрытая книга. Он пытается вчитываться в слова, которые знает наизусть с самого детства. «Следуй праведным путем». «Чтить Учителя своего…» Есть лишь белое и черное. Белое – хорошо. Черное – губительный путь, ведущий к разрушению. Кто пойдет по этому пути, дорого заплатит за это. История не знает исключений.
Можно ли разделить эту плату на двоих?
Он пытался это сделать. Когда возлюбленная жена Фа Шэньхао Минлэй забеременела, ее здоровье сильно ухудшилось. Она уже почти не дышала, успев дать жизнь своему сыну, и Фа Шэньхао, будучи в отчаянии, под покровом ночи послал за своим бывшим соучеником и другом Ван Сяоши. Тот откликнулся на его мольбу и использовал технику расщепления души, чтобы спасти Минлэй. Но что-то пошло не так…
Некогда добрая и немногословная девушка, слабая здоровьем и духовной силой, лишилась разума. Она едва не свернула шею своему новорожденному сыну. Чтобы спасти ребенка и ее душу, Ван Сяоши пришлось убить ее собственными руками. Мальчик был почти мертв, но Ван Сяоши выкрал его из дома Фа и излечил в юго-западном лесу. Обезумевший от горя из-за гибели любимой и искалеченной запретными техниками души сына Фа Шэньхао преследовал его, чтобы убить.
Лун Байхуа пытался встать на пути у разъяренного Фа Шэньхао. Ван Сяоши почти не сопротивлялся, и тот убил бы его безоружного, если бы Лун Байхуа не помешал ему. Он хотел спрятать Ван Сяоши, скрыть от чужих глаз навсегда. Его никогда и никто не поймет. Этот мир так привык делить все на белое и черное, что не может и помыслить, что в черном может оказаться больше света, чем тьмы.
Лун Байхуа убил бы Фа Шэньхао, если бы Ван Сяоши не кричал ему «Не смей!» снова и снова, истекая кровью и прижимая к себе сына убитой Минлэй.
Это больше не имеет значения. Лун Байхуа, когда их все же нашли, заставляли покаяться перед старейшинами, но он стоял на своем, защищая Ван Сяоши. Сделать это нужно было давным-давно. И теперь он здесь лишь для того, чтобы принять свое наказание.
Наказание за поступок, о котором не может сожалеть настолько, насколько должен.
Когда Старейшины объявляли ему приговор, брат как мог пытался сдерживать свое отчаяние, но Лун Байхуа слишком хорошо его знал. Он видел слезы в его глазах. Лун Чэнь пытался заступаться за него, умолял Старейшин, и Лун Байхуа бесконечно жаль, что ему приходится брать на себя эту ношу. Он больше переживает за то, что будет чувствовать брат, глядя, как ему отсекают руку, чем за боль, что предстоит испытать.
Принимая наказание за отступничество, он не отречется от решения разделить с
