сын цепляется за его одежду, когда Ван Сяоши прячет его в дупле старого дерева.
– Я больше не могу быть с тобой. Прости меня за все.
Он вырывает из крошечных ручек свой залатанный рукав. Даже если мальчика не найдут воины, как он сможет выжить, если не останется никого, кто мог бы заботиться о нем? Ван Сяоши лишь обрекает его на смерть от голода или ужасов безжизненного леса, что окружает эти проклятые земли. Но он слишком слаб духом, чтобы смотреть на то, как убивают этого ребенка, виноватого лишь в том, что Ван Сяоши излечил его своими грязными методами. Если повезет, его отыщет кто-то, кто не захочет или не сможет его убить. Хоть бы так и было…
До ушей доносится смазанный гул, в котором уже можно различить голоса. Крики. Они совсем близко.
Ван Сяоши почему-то хочется, чтобы Фа Шэньхао знал, что он сделает это сам. Ему нужно успеть уничтожить, разбить собственную душу на осколки, чтобы ничего не осталось. В груди – лишь ледяная мертвая пустота, и она заполняет его тело, ширится, становясь бесконечной пропастью.
– Убить его!
– Смерть Ван Сяоши!
– Он заслуживает самой жестокой гибели!
Он улыбается. Они не знают, что не придумают для него смерти более изощренной и болезненной, чем он сам для себя выбрал.
Кричат люди. Слышится лязг мечей. На самом деле он не смог никого спасти. Но он еще способен исправить хотя бы одну свою ошибку.
Ван Сяоши достает из-за пояса свою флейту с высеченными на корпусе белыми змеями, символизирующими одно из самых светлых воспоминаний его юности, когда он еще был полон надежд и стремлений. Пусть это закончится сегодня. Они жаждут его смерти – и он хочет умереть. Его душа уже проклята. Так пусть она разобьется вдребезги вместе с его телом, потеряв шанс уйти в цикл перерождений. Он не хочет возвращаться в этот мир. Никогда больше.
Не осталось никого, кто будет оплакивать его.
Он и сам не стал бы горевать о себе.
Как бы его ни ненавидели все живущие под этим небом, им далеко до той ненависти, что он испытывает сам к себе.
– Вон он!
– Это он!
– Ван Сяоши! – кричит за спиной Фа Шэньхао.
Ван Сяоши не поворачивается. Он смотрит на флейту в своих руках и подносит ее к губам. Земля вздрагивает под ногами.
Пожалуйста, пусть все это навсегда закончится.
Ван Сяоши не обернет свои силы против Фа Шэньхао. Тот уже достаточно пострадал по его вине.
Перед глазами мелькает что-то серебристое. Этот цвет кажется таким неуместным, ярким в этих серых лесных сумерках, подернутых кровавыми красками заката, что Ван Сяоши замирает и вскидывает голову. Он вздрагивает, видя перед собой едва стоящего на ногах Лун Байхуа. Края его одежд испачканы в пыли, а левый рукав свисает без руки под ним, измазанный кровью. Лицо покрыто испариной, нижняя губа закушена добела, а меч в правой руке бесконтрольно дрожит.
Он тоже пришел, чтобы убить его? И что с ним сделали?
– Ван… Сяоши, – с трудом произносит Лун Байхуа, делая шаг ему навстречу.
Ван Сяоши отшатывается, выставляя перед собой раскрытую ладонь.
– Стой где стоишь!
Он не узнает собственный голос, который смешивается с криками воинов, рыщущих в лесу по его душу. Они становятся все ближе и ближе. Рука Лун Байхуа и меч в ней дрожат еще сильнее, а потом клинок падает на землю из ослабевших пальцев, утопая в опавших листьях.
Ван Сяоши вновь отступает на шаг, когда Лун Байхуа пытается приблизиться к нему.
– Не подходи! Держись от меня подальше! – повторяет он, сжимая в пальцах флейту как единственное, что удерживает его от безумия.
Лицо Лун Байхуа искажает гримаса боли, но он продолжает наступать, словно не слышит его. Его сизые глаза будто подернуты пеленой – каждое движение явно причиняет ему огромные страдания. Ван Сяоши сглатывает, замечая кровь, капающую из-под его пустого левого рукава.
Он настолько хотел увидеть его смерть, как все, кто пришел сегодня в это место, что добрался сюда в таком состоянии?
Губы вздрагивают, когда Ван Сяоши пытается улыбнуться. Когда-то очень давно он с воодушевлением думал о том, что они с Лун Байхуа всю жизнь будут связаны друг с другом, словно родственные души. Будут защищать и исцелять невинных. Бороться со всем, что отравляет этот мир и заставляет людей страдать.
А потом сам стал тем, против чего мечтал сражаться.
Лун Байхуа должен был стоять с ним плечом к плечу, а оказался по другую сторону. Ван Сяоши некого в этом винить, кроме самого себя.
Внутри все сводит от боли, его душа уже проклята и готова расколоться на тысячи частей. Пришел Лун Байхуа для того, чтобы увидеть его гибель или чтобы защитить, он не может позволить себе отвлекаться от своей главной цели.
Но почему от этой мысли так горько?
Ван Сяоши поднимает руку с флейтой над головой. Пустота и холод внутри вздрагивают, приходя в движение, когда он собирает все свои силы, чтобы уничтожить свою душу. После он превратится в ничто, чем и должен был стать по преданиям старейшин.
С этого все начиналось. Пусть этим и закончится.
Он не ожидает, что с таким истерзанным телом Лун Байхуа, который сам бледнее мертвеца и истекает кровью, бросится к нему так быстро. Его ледяные пальцы обжигают запястье свободной руки.
– Ван Сяоши! Нет!
Его голос громкий, надломленный. Почему, Байхуа? Почему ты здесь?
Почему даже ты здесь?
Ван Сяоши отталкивает его от себя. Если он будет стоять подле него, его духовная сила, лишившись контроля, может навредить и ему. Сердце вздрагивает в груди, хотя до этого Ван Сяоши думал, что оно уже не способно чувствовать боль. Лун Байхуа едва удерживается на ногах. Пот блестит на его висках. Он смотрит на Ван Сяоши так, что внутри что-то переворачивается, идет трещинами, хотя должно было разбиться вдребезги еще в ту ночь, когда он пронзил клинком грудь Минлэй.
Он не хочет чувствовать.
Не хочет больше ничего чувствовать.
– Зачем ты пришел?! – он срывается на крик, когда Лун Байхуа снова пробует подойти к нему.
– Пожалуйста, – белыми губами проговаривает Лун Байхуа. – Позволь…
Ван Сяоши не слышит его шепот, но понимает эти слова, заглушенные кровью, что течет у него изо рта.
Нет.
Он вскидывает перед собой руку, используя небольшую часть сил, чтобы поставить барьер. Он не станет направлять против Лун Байхуа свою силу. Ни за что. Ему нужно совсем немного времени, прежде чем все это закончится. В прошлом
