Лун Байхуа с легкостью пробился бы через эту стену, разрушив ее, но сейчас он слишком слаб.
В горле встает колючий ком, когда Лун Байхуа натыкается на этот барьер, как слепой. Ван Сяоши смотрит на него пару мгновений, прежде чем отвернуться.
Пусть все это закончится. Пусть закончится.
Флейта дрожит в его руке, но он, стиснув зубы, продолжает начатое.
– Ван Сяоши! – слышит он приглушенно из-за барьера.
Как же Лун Байхуа кричит, что его голос, ранее бывший не громче шепота, доносится сквозь эту стену? Грудь прошивает выкручивающей болью, когда его душа идет трещинами. Скоро она превратится в черную сыпучую сажу. У него пока не хватило сил, чтобы разрушить ее целиком. Нужно еще немного времени. Еще немного…
Он пытается собраться с мыслями, сконцентрироваться, но сил осталось слишком мало. Его самого осталось слишком мало.
Грудь пронзает острая боль – что-то словно вгрызается в плоть изнутри. Он пытается отгородиться от этой агонии, от ощущения теплой густой крови, что течет из его рта и пропитывает его одежду, чтобы успеть разрушить себя целиком, прежде чем его пронзят клинки воинов.
Он слышит дикий, полный отчаяния крик и поворачивает голову, видя, что Лун Байхуа использовал последние остатки своих сил, чтобы прорваться за барьер. Он снова бросается к нему. В его покрасневших глазах стоят слезы, а в одеждах почти не осталось серебра – они залиты свежей кровью. Даже белые волосы испачканы в ней.
Ван Сяоши не понимает его.
Никогда не понимал.
Зачем? Зачем? Зачем?
Чего ты хочешь?
Если он сейчас использует силы, что еще остались в нем, чтобы довести начатое до конца, Лун Байхуа пострадает вместе с ним.
От боли хочется кричать, а к горлу подступает горячая кровь, но Ван Сяоши стискивает зубы и снова отталкивает Лун Байхуа, используя для этого все, что осталось от его силы. Последнее, что он видит, это как тот падает, не устояв на ногах.
А после колени подгибаются, и он рушится на землю сам.
Ван Сяоши страшно. Он всегда боялся такой смерти, с самого детства. До паники, до леденящего ужаса, когда каждая клеточка сжимается, пытаясь исчезнуть, чтобы не чувствовать этого. От такого он всегда и стремился спасти других…
У него темнеет перед глазами. Он хочет умереть.
Но умирать больно. Умирать страшно.
Страшнее, чем он себе представлял.
Ван Сяоши смаргивает выступившие на глазах слезы. Шею заливает кровь изо рта. Она липкая, она густо и тяжело пахнет, от нее хрипит в горле. За время войны он уже привык к этому запаху, но теперь от него начинает тошнить, будто он чувствует его впервые.
Перед глазами встает багряный туман. Он ощущает, как его будто тянут в разные стороны, и стискивает зубы до скрипа, сжимая в руке флейту, будто это последнее, за что он может уцепиться.
Ему кажется, что он видит перекошенное от ужаса лицо Фа Шэньхао. Еще множество, множество лиц, которые смазываются, превращаясь в туман. Хочется выть от боли, хочется позвать Лун Байхуа, но он уже не может произнести ни слова. Даже закричать не может.
Пожалуйста, пусть это прекратится.
Пожалуйста.
Он это заслужил, но он больше не выдержит.
Он никогда не вернется в этот мир. Исчезнет в небытии. Растворится в нем, разлетевшись на части. Пусть его душа расколется на сотни осколков, которые уже никогда не соберутся воедино.
Пусть превратятся в пепел. В пыль.
Последнее, что он видит, если еще способен на это, а может, это простой мираж, – как светлая вспышка, похожая на сияние его духовной силы, которой когда-то было так много, касается корпуса флейты, впитываясь в него, как капля крови – в сухую безжизненную землю.
А после наступает тьма.
Беспроглядный мрак чернее черного.
Но и он мгновение спустя разбивается вдребезги.
* * *
Лун Байхуа кричит. Он не может пошевелиться, не может двинуть даже пальцем, но кричит, пока не срывает горло, пока его крик не превращается в хрип. Он пытается позвать Ван Сяоши, пытается добраться до него, но его духовные силы истощились, потому что он использовал их слишком много, чтобы просто заставлять двигаться собственное тело.
Он лежит на животе, касаясь сухой земли щекой. От удара, в который Ван Сяоши вложил последнее, что в нем было, Лун Байхуа упал и больше не смог подняться. Подвеска из белого нефрита в виде дракона, что висела у него на поясе, раскололась, и теперь он видит ее, белеющую в опавших листьях.
Лун Байхуа всегда хотел отдать ее Ван Сяоши.
Признать в нем родственную душу, часть семьи. Признать в нем кого-то, кто лучше и светлее его самого.
Но Ван Сяоши больше нет.
Прямо на его глазах его душа распалась на кусочки, разорвав его плоть изнутри, сломав его кости. Лун Байхуа думал, что такой душевной боли не существует, пока она не наполнила каждую клеточку его тела. Он ждал, что умрет от нее, не выдержав ее сокрушительного удара, но, по какому-то недоразумению, он по-прежнему жив.
Зачем Ван Сяоши оттолкнул его? Он мог погибнуть вместе с ним.
Пусть заберет его с собой.
Лун Байхуа больше не может это выносить.
Он больше не может.
Он снова пришел слишком поздно, не смог остановить его. Даже без меча в руке он не смог объяснить ему, что не желает его смерти. Что просто хочет быть рядом, хочет разделить любую боль, которая не может быть сильнее, чем та, что он сейчас чувствует, потеряв его.
Лун Байхуа ощущает, как и его душа рассыпается на части, хотя его тело еще живо. Он дышит. Он плачет.
Пусть это закончится.
– Байхуа… О, небо, Байхуа!
Рядом оказывается Лун Чэнь. Что он здесь делает? Зачем он пришел? Лун Байхуа чувствует, как духовная сила младшего брата начинает наполнять ослабевшие энергетические каналы. Нет… Нет, не нужно пытаться его спасти. Он не хочет жить, он не вынесет, не вынесет.
Пожалуйста, не надо. Пожалуйста. Отпусти.
– У… умоляю, – из последних сил произносит Лун Байхуа, когда Лун Чэнь осторожно переворачивает его и поддерживает, чтобы остатки его окровавленной руки не касались земли.
У брата по лицу текут слезы. Он продолжает передавать ему духовные силы.
– Байхуа, – шепчет он. – Прошу тебя. Сконцентрируйся.
– Н… не надо.
– Ты же умрешь! – в отчаянии кричит Лун Чэнь.
В груди все пульсирует, наполняясь родной энергией брата. Лун Байхуа закрывает глаза, но не видит спасительной темноты. Он видит Ван Сяоши – всего в крови. Видит, как его яркий взгляд навсегда теряет цвет.
Он отворачивается, пытаясь
