парень.
– Ничего-ничего… Все рано или поздно приходят к Нему. Через терновник горестей, а может, и через кристальную слезу счастья…
– Хорошо сказано… Но я все-таки пойду.
– Зайти не хочешь? Интересная беседа у нас намечается.
– Нет, спасибо. Меня дома ждут. Может, как-нибудь в другой раз!
– Ну, Господь с тобой! – И священник осенил крестным знамением стремительно удаляющегося строптивого собеседника.
Внутренний покой Коли был нарушен. А все потому, что не каждый день приходится встречать оппонентов. В спорах Коля чувствовал себя безоружным, особенно в противоречивых вопросах веры. Почему же? Возможно, хотел хоть во что-то верить и просто боялся сделать неправильный выбор. А может быть, защитники догм всего лишь слишком грамотные ораторы?
– Ты веришь в Бога? – спросил за ужином Коля своего дедушку.
– Меня маменька крестила младенцем еще. Рассказывала, окунали меня в таз со святой водой в бабушкиной избе, орал как резаный. Прихода ловозерского уже к тому времени не стало. Говорят, добротная церковь-то была. Большая. Прихожане с соседних сел приезжали… А верю ли я в Бога? Ну, как тебе сказать… Верю, что приглядывают за нами. Верю, что по совести жить надо.
– Ты с бабушкой никогда не ходил в храм. Даже по праздникам большим.
– Не убивал, не крал, жене не изменял, зла никому не желал, а «спасибо» я хоть в лесу сказать могу. Служители ж говорят, что Господь вездесущий. А если тебе удобнее, вон, уголочек имеется. – Георгий указал на небольшой домашний иконостас. – Бабушка твоя за нас двоих в церквушке перед иконой плакала. А Галка пытается там хозяйничать время от времени. Противная баба. Сказывали, следит, как кто свечку поставил. Не понравится, как стоит, возьмет и уберет. Человек искренне, может, чего-то попросил, ждет, надеется. А она у него единственный символ молитвы отбирает на глазах.
– Мама какое-то время мне икону Божией Матери на полку ставила. Говорила: «Для прибавления ума тебе. Хоть кто-то поможет». А я ее обратно отдавал. Больше не ставит.
– А ты бы мать не огорчал, пусть стояла б. Сама б потом заметила, что не помогает, – старик разразился добрым смехом.
– Молодец, пошутил, – с обидой в голосе ответил внук.
– Смех смехом, а такими вещами лучше не разбрасываться. Ко всему в этом мире надо проявлять уважение. Кроме упырей всяких, разумеется. А иконы, они ж тоже некую силу имеют. Коли силу эту предашь, она с тебя ответ спросит. Был у нас тут один… Икону пропил старинную. Большая такая была, красивая. Неизвестно, в каком веке смастеренная. Ну, и помер через неделю от цирроза печени. А потом выяснилось, что он сам у кого-то этот образ и спер.
Коля сразу же вспомнил мужика с Евангелием. Неужели недолго тому осталось?
Дни оленевода Василия проходили в хлопотах. Олени всегда были у него ухоженные, а их красоте дивились многие.
Открыть туристическую ферму убедил его собственный сын Игорь, рассказав о бешеной популярности этого направления среди современных горожан.
– Да к тебе со всей страны съезжаться будут, чтоб на животину поглядеть! – не сомневался в успехе предприятия молодой человек.
Василий поначалу подивился, насколько его отпрыск вовлечен в семейный промысел. Раньше он особого интереса не проявлял, пропадая где-то вдали от отчего дома и грызя гранит науки.
– А что? Маманька с подружайками будет поделки мастерить, пимы [11] шить, стряпню традиционную готовить, а ты все так же при оленях. Куваксы с тобой смастерим для увеселения. И вуаля, готово!
Елена эту идею поддержала обеими руками. Она свое дело знала, да и на пенсии ей особо делать было нечего. А глава семейства упирался долго. Но согласился, что неплохо бы свое благополучие поправить. В мясника он превращаться не хотел, да и голов у него не так уж и много, чтоб на продажу рубить. К тому же понадеялся Василий, что сын его в связи с таким предприятием под родительским крылом останется, что ремесло семейное будет и дальше передаваться.
Все довольно хорошо начиналось. Необходимые сооружения были построены, и различные диковинные вещицы делались. Елена даже открыла в себе талант экскурсовода: рассказывала посетителям фермы о традиционном быте коренного северного народа, его обычаях и легендах. Гости были в восторге от такого соприкосновения с природой и историей.
Вырученные деньги шли на развитие имеющегося хозяйства, а также единственному отпрыску на решение квартирного вопроса (семью заводить как-никак пора бы). Кто ж знал, что любимое чадо решит обосноваться не в родных краях, а на чужбине.
– Помнишь Андрюху, однокашника моего? – зашел как-то разговор за поздним ужином. – Он давно уже в столицу перебрался, вот и меня зовет. Говорит, работенка хорошая имеется.
Мать за голову схватилась, а отец махнул лишнюю стопку, не закусывая.
– Да куда ж ты, родненький, поедешь совсем один? – запричитала Елена. – Мы тебе, что ли, чем не угодили?
– Вы здесь совсем ни при чем! – уверял Игорь. – У меня возможность появилась свои силы попробовать на крупном поприще.
– Лучше синица в руках, чем журавль в небе, сынок. Вон ты для нас чего придумал! Так можно и дальше ферму отстраивать!
– Это вам хоть какое-то развлечение будет! Не будете тут как дикари сидеть. Все необходимые бумаги я дистанционно могу заполнять и отправлять. Так что эта волокита вас не коснется.
– Нам и до этого неплохо жилось. Нас олень кормил, одевал и развлекал. Никаких денег не надо было! – сказал свое слово глава семейства. – Кому я это передам?
– Душа иного просит, батя. Мне уже лет сколько? Даже квартиры своей нет!
– Да и души у тебя не осталось, коли родителей пожилых бросаешь! Вот так вот просто. Да ты нам жизнью обязан! – рассердился Василий и вышел из избы.
В общем, все пришло к тому, что сел Игорь в самолет и улетел в Москву, не перекинувшись с отцом даже прощальным словом.
С того самого момента руки у Василия совсем опустились. Он был в совершенной растерянности и сам не свой от тоски. Елена же с надеждой на лучшее и с верой, что так и было предначертано свыше, продолжала оттачивать мастерство сказительства и рукоделия. Наблюдая образовавшийся в семье раскол, она считала своим долгом поддерживать сына в любых его начинаниях, ибо материнское сердце не выдержало бы слез собственного ребенка.
– Это все ты со своими «сюси-пуси»! Совсем парня изнежила, – обвинял Василий Елену. – Не нужно было встревать, когда отец сына воспитывал.
– Да ты только о себе думаешь! Игорь сам прекрасно знает, что для него хорошо.
– Ага, потом не плачь, коли имя твое забудет!
– Он у нас не такой! – протестовала женщина.
– Такой, раз так просто улетел в свою Москву!
– У него руки золотые
